– В аренду… – медленно проговорил Биката. – Прости, господин, но я не могу оставлять ее без присмотра. А что, если ты возьмешь на работу меня – официантом, посудомойщиком или еще кем-то, а она станет бесплатным приложением?

– Пап, соглашайся! – умоляюще произнесла Юми, влажной тряпкой стирая с лица чоки следы пива. – Калайя, нагнись, мне неудобно!

– Тихо, егоза! – цыкнул на нее отец. – Господин Биката, ты раньше работал в официантом?

– Нет, господин Матари.

– Ну, не страшно, в общем-то. Тарелки носить – не интегралы считать. Да и официантов у меня хватает, так что станешь подсобным рабочим. Грузчик, посудомойщик и все такое. Жалование – пятнадцать тысяч минус налоги. Твоя Калайя за кассой сидеть может? Запоминать, кто что заказал, и отбивать чеки?

– Раньше она в таком режиме не работала, – пожал плечами Биката. – Но я сегодня вечером ее подучу. С запоминанием у искинов проблем нет, да и с арифметикой – тоже.

– Я даже думать боюсь, чему ты ее научишь! – рассмеялся хозяин бара, и внезапно Биката почувствовал к нему симпатию. Похоже, он неплохой дядька. И дочка у него девчонка что надо. – Ладно, завтра с утра придешь к шести, посмотрим, как она за кассой сидит. Завтра же и оформлю тебя официально. Но только про уговор не забывай – я не тебя на работу беру, а ее, – он мотнул головой в сторону Калайи. – Да и то только потому, что Юми на чоки помешалась.

– Папа! – укоризненно сказала девушка. Она уже оттерла Калайе лицо и волосы и теперь задумчиво осматривала пальто. На коричневой материи разводы почти не замечались.

– Я тебе семнадцать лет папа, – проворчал Матари. – А ты все никак за ум не возьмешься. Чоки ей подавай… Замуж пора, детей рожать. Выдам вот тебя за господина Бикату, заодно и чоки получишь.

– Папа!

– Господин Матари! – хором произнесли Биката с Юмией. Они переглянулись и рассмеялись.

– Спасибо, господин Матари, – серьезно сказал Биката, – но я пока что не думал о женитьбе.

– Да шучу, шучу! – махнул рукой хозяин. – Юми, в зале без тебя, наверное, уже зашиваются. Вечер, народ прибывать начал. Что с пальто?

– Прока непонятно, – сообщила девушка. – Завтра увидим, что вышло. Но ткань немаркая, не очень заметно, я отчищу.

– Ладно. Беги давай.

Юми кивнула, подхватила со стола свой неизменный подносик и выскочила за дверь, улыбнувшись инженеру напоследок. Матари задумчиво взглянул на него.

– А ты ей понравился, господин Биката, – сказал он. – Юми в людях хорошо разбирается, плохого человека близко к себе не подпустит. Однако ж темнишь ты, всей правды не говоришь. Жизненные обстоятельства, как же! Ну да не мое дело. Все на сегодня, у меня еще дел куча. Через две недели финансовый квартал заканчивается, надо с налогами разбираться, пока инспекция не нагрянула.

– Тогда мы пойдем, господин Матари, – кивнул Биката. – До завтра.

Они с Калайей прошли через зал (Биката махнул пробегавшей мимо с горой грязной посуды Юми, и та в ответ весело улыбнулась ему) и вышли на улицу.

– Ну вот, Калайя, благодаря тебе мы и устроились на работу, – проговорил Биката, засовывая руки в карманы куртки и поеживаясь. – А я было отчаялся. Хотя прав господин Матари – и чего я в этой одежде искать работу поперся? Еще бы вечерний костюм напялил!

– Биката, я не понимаю. "Устроиться на работу" означает вступить в юридические отношения с персоной, именуемой "наниматель", обменивая свой труд на деньги, именуемые "жалованием". Понятие "мы" в данном контексте с уверенностью включает и меня. Но я не являюсь полноправной личностью и не могу вступать в полноценные юридические отношения.

– В данном случае, – пояснил Биката, – твой труд является необходимой частью моего соглашения с нанимателем. Без твоего труда сделка заключена быть не может.

– Требуется верификация вывода: я отношусь к категории средств производства.

Биката аж запнулся, но Калайя поддержала его.

– Ну, с какой-то точки зрения так и есть, – согласился он, восстанавливая равновесие. – Но в целом – неправда. Ты… ну, вот как отец может заключить экономическое соглашение от имени всей семьи, так и я заключил соглашение от нашего с тобой имени.

– Биката, я не понимаю. Члены семьи состоят в особых отношениях биологического родства и социально-клановой пирамиды. Я чоки. Родственные отношения между чоки и человеком невозможны, юридически определен только один род отношений – собственность.

– Калайя, да наплевать мне, какие там отношения между нами определяет закон, – резко сказал Биката. – Я люблю тебя, и мне все равно, что думают другие. Сейчас ты просто еще мало знаешь и мало понимаешь, а потому мне приходится решать за тебя, как за ребенка. Но ты повзрослеешь, и тогда сможешь принимать решения самостоятельно.

– Биката, – сказала чоки, и в ее голосе инженеру почудилась грусть, – ты используешь слишком много терминов в непонятном значении. Я не могу корректно интерпретировать твои слова. Но анализ твоего поведения и внешнего вида показывает, что ты устал. Я прекращаю задавать вопросы до следующего сеанса.

– Ох, Калайя… – Инженер обнял ее одной рукой и, не останавливаясь, привлек к себе. – Любимая ты моя, я не могу устать от тебя. Но ты права, пока достаточно. Сегодня дома я еще должен объяснить тебе правила твоей работы.

– Я поняла. Должна ли я проложить кратчайший безопасный путь до дома?…

Магазин бытовой электроники, упомянутый медсестричкой Тампарой, оказался не просто крутым. Он выглядел шикарным. Другого слова Карина подобрать не сумела бы. Другие магазины в Крестоцине ориентировались к тротуару перпендикулярно и выходили на улицу только узкой витриной и неширокой дверью: за ширину фасада муниципалитет взимал отдельный налог. Но это заведение, похоже, в средствах стеснено не было. Цельная стеклянная стена витрины протянулась саженей на пятнадцать. Первую ее половину занимали разнообразные товары наподобие телевизоров (с диагональю видеообъема от полусажени до трех), звуковых стереосистем (внушительных ящиков в человеческий рост), видеокамер (солидные налобные и нагрудные объективы соседствовали с системными блоками величиной с палец, а то и с ноготь), развлекательных центров и прочего блестящего, переливающегося и манящего великолепия. Карина, в отличие от Палека, всегда оставалась равнодушной к этим чудесам техники, так что задержалась только у второй части витрины, где стояли чоки.

Неактивированные, человекообразные киборги чрезвычайно напоминали манекены. Мужские чоки носили элегантные костюмы, женские – не менее элегантные платья, но чаще – узенькие шорты и короткие топы, а некоторые были полностью обнажены. Карина вспомнила объяснения Лики. Ее ехидный сводный братец утверждал, что в магазинах чоки специально одевают – или, скорее, раздевают – для привлечения покупателей противоположного пола.

– Видишь вон ту, грудастенькую? – ткнул он пальцем в облаченную в совершенно прозрачное куклу в витрине, мимо которой они проходили. – Если покопаться в техпаспорте, наверняка в ней обнаружится полный набор причиндалов для траха во все дырки. Вон, видишь, в пупке клапан для капсулы с смазкой? Соответственно, и выглядит она, как уличная проститутка. Рассчитана на одиноких старичков старше сорока, которым вживую уже ничего не светит. А вон тот, в костюмчике, специально для бабусь за пятьдесят: жеманный, элегантный и наверняка с двойным встроенным вибратором, способным лошадь до смерти задолбать…

Невольно фыркнув от воспоминания, Карина погладила между ушами свернувшегося вокруг шеи Парса, миновала чоки-витрину – на всех ценниках светились эмблема корпорации "Тёбица" и шестизначные цены – и, пройдя в автоматически раздвинувшиеся двери, окунулась в многоцветный сверкающий мир магазина. Несколько минут она бродила между полок, безуспешно пытаясь обнаружить искомое, но так и не преуспела.

В одном из проходов ее перехватил продавец в костюме не менее шикарном, чем на витринных чоки.

– Чем я могу помочь великолепной госпоже? – учтиво осведомился он, кланяясь, и цепким профессиональным взглядом охватил девушку с ног до головы, оценивая толщину ее кошелька. На секунду его взгляд задержался на Парсе.