Литмир - Электронная Библиотека
A
A

56

Староста ощутил толчок, услыхал скрежет разверзшихся земных недр, и, прежде чем он успел"*шелохнуться, начался обвал. От сильного сотрясения стены колодца пошли трещинами, вспучились и, не выдержав, стали рассыпаться, тогда и камни, из которых был сложен окружающий склон, которые веками не трогались с места, захваченные в плен отложениями селевых потоков, высвободились, пришли в движение и обрушились вниз. А лавина мелких камней, щебня, земли и всякой прочей дребедени сбила с ног того беднягу юнца, ищущего славы в мире искусства, который, едва очухавшись, вскочил и в ужасе бросился к отверстию шахты, – сбила и увлекла его в колодец. Снова и снова открывался зев колодца, пока земля и колючки, росшие вокруг, не засыпали его до краев.

57

В катившейся вниз комнате болтались банки с краской, их содержимое вытекало, выплескивалось на холст. Краски расползались по картине. Сначала на темном пустом пространстве ландшафта появилось одно небольшое пятно, потом оно расплылось, расширилось, распространилось. Вот пятно достигло лица без примет и признаков, которое оставалось незаконченным, завершить которое так и не пришлось. Быть может, это и было завершение.

58

Пока крестьянин с художником и Трихвостнем промчались по коридору, соединявшему шарообразную пристройку с башней, и вбежали в вестибюль, комната откатилась уже далеко. В вестибюле жались к дверям женщины. Новобрачная в момент толчка надевала свое свадебное платье, чтобы позировать художнику, Нане-Али по своему обыкновению сидела за прялкой, а ювелирша – в ночной рубашке и в бигуди – покрывала лаком ногти. Испуганные сильным толчком, они выскочили из своих комнат, бросились бежать, чтобы выяснить, что случилось.

Земля продолжала содрогаться, гремели взрывы. Когда обитатели дома – крестьянин впереди, а прочие за ним – в растерянности высыпали из вестибюля на террасу, то в клубах пыли и песка, взметенных промчавшейся мимо пристройкой, они увидели павлина и Ростама, орла, дракона, льва и ангела, сбитых с постаментов и валявшихся кто на спине, кто на боку. Негритенок в красной феске, играющий на флейте, правда, не пострадал, херувим, пускающий струю, тоже. Но больше всего резало глаз отсутствие одной из круглых пристроек к башне. Здание стало однобоким. Крестьянин, ошеломленный, кинулся к краю площадки, чтобы взглянуть, куда девалась исчезнувшая часть дома.

Скатившись до середины склона, круглая пристройка, вся в выбоинах и вмятинах, завалилась на вдавленный бок и остановилась. Глаза отказывались верить! Но реальность не зависит от веры или согласия, она существует. В полном смятении крестьянин повернул назад, остальные опять потянулись за ним, как вдруг новобрачная завизжала, показывая на башню. Тут все кинулись врассыпную, прыснули в разные стороны с шатавшейся площадки. Крестьянин не был больше их вожаком. Башня падала. Длинный стан высокой башни клонился вниз. Сначала накренилась верхушка, словно подрубленная гигантским косарем, но не успела она отвалиться, как не выдержало длинное тулово, переломилось пополам. Под двойным ударом – толчков, идущих снизу, и обломков, рухнувших сверху, – средняя часть башни тоже не устояла и обвалилась. От этого страшного удара дрогнула земля, куски кирпича, дверных рам, оконных переплетов, перемешавшись, с такой силой обрушились на державшуюся еще на платформе вторую сферическую пристройку, что обломки брызнули во все стороны, а второй шар сорвался со своего места и, подпрыгивая, покатился вниз, еще дальше, чем первый, пока не достиг дна ущелья. А там лопнул, словно арбуз, развалился надвое. Все, что было внутри него, от тяжеловесных скачков перетолклось, перемешалось и совершенно потеряло прежний облик, превратилось в какую-то безобразную массу.

Трихвостень повернулся, окинул взглядом широкую горную гряду. Дорога была за горами. Среди гор пролегал туннель. Но ни дороги, ни туннеля нельзя было разглядеть. Доносились только взрывы, по звуку не определишь, близкие или далекие, созидающие или разрушительные. Одно можно было сказать: высокой башни и круглых строений больше нет, они разрушены, исчезли… Не успел он отвести взгляд от гор и повернуться, как жесткая рука схватила его за шиворот, тряхнула. Крестьянин заорал:

– Что теперь осталось? Чтоб ты сдох! Так-то ты дом построил?!

Трихвостень хотел высвободиться, но крестьянин внезапно вырвал у него трость и начал ею избивать его. Он словно обезумел – совершенно потерял над собой власть. Вопил во все горло:

– Мой дом рухнул, так я твой изничтожу! Так-то ты для меня работал?… – И все колотил его тростью, не переставая кричать: – Да я этой самой палкой так тебя отделаю, что своих не узнаешь, обезьяна проклятая!

Жертва попробовала сопротивляться, но тут раздался новый вопль:

– Прочь, убирайся, выродок проклятый! Палкой меня бить?! Меня – палкой?… Да как ты смеешь? Проваливай к себе в город, чтоб он тебе на голову рухнул, обезьянье отродье. Чего тебе надо?

Трихвостень хотел спастись бегством, но ноги его не слушались, он еле ковылял. Из пижонства он приучил себя ходить с тростью, картинно прихрамывать, это вошло у него в привычку, и теперь он захромал по-настоящему. Теперь опора была ему необходима, но ее-то он и лишился. А крестьянин все продолжал безжалостно лупить его. Колотил по коленям и голеням. Так бил, что Зейнальпур, бедняга, спрятался, нырнул за постамент статуи негритенка, играющего на флейте. Трость, наткнувшись на бетонный постамент, сломалась, крестьянин хотел кинуться врукопашную, но Зейнальпур перекувырнулся, вскочил на ноги и побежал. Крестьянин – следом. Зейнальпур ворвался в развалины башни, крестьянин, размахивая обломком трости, несся за ним. Но в развалинах у обоих пресеклось дыхание. У одного уже не было сил ковылять дальше, у другого – сил колотить его. Да и палки уже не было. Зейнальпур взглядом умолял: хватит, это бесполезно, оставь меня! Крестьянин же чувствовал, что мало, но что толку? Он не мог больше, он устал. Они остановились лицом к лицу. Потом крестьянин швырнул обломки трости к ногам Зейнальпура.

59

С раннего утра они пребывали в ожидании. Вчера с вечера распихивали по чемоданам остатки своей одежды, а крестьянина послали за мулами, чтобы с утра пораньше отправиться в путь. Всем заправляла супруга ювелира, которая хотела не мешкая добраться до чайханы, чтобы успеть на автобус или какой-нибудь другой транспорт. В этом смысле самым надежным было время перед полуднем и чуть позже. Немного за полдень, пожалуй, еще можно было добраться до города, но уже не на автобусе, а только на легковой машине. Да и то не всем вместе, а поврозь. Но если прибыть в чайхану к вечеру, то придется ночевать там. Ночевка в чайхане, возможно, была бы не хуже ночи, проведенной в старой лачуге крестьянина, пропахшей хлевом и овечьим пометом. На ветхих стенах ее еще сохранился пластоформ, но ни люстр, ни золоченых кресел, ни газовых и электрических приборов там и в помине не было, так как они сначала переместились в новостройку, а потом, скатившись на дно ущелья, оказались под обломками башни, разбитые и изломанные… Разумеется, лучше всего было уехать, уехать сразу, всем вместе, и поскорее добраться до города.

Для ювелирши побыстрее попасть в город было важно еще и потому, что она хотела навести справки о муже, да и о парнишке тоже. От мужа не было вестей с того самого дня, как обрушилась башня. Ювелирша понятия не имела, куда они с парнем подевались, хотя и притворялась, что сама послала их в город по делу и что скоро ждет назад. Но про себя думала, что ювелир, увидев издали, как рухнул дом, вероятно, решил, что все они погибли, и поспешил назад, к своей работе и прежней жизни, а также к оставшемуся после жены наследству и сейчас между ним и юношей идут споры на этот счет. Или, может быть, они объединились и вместе разгадывают тайну крестьянина, и вообще возможно, что именно они стали причиной разрушения того дома – с целью разорить мужика совершенно, а самим потом извлечь из-под развалин все, что только можно. Этого она боялась больше всего. Это было возможно. Все было возможно!…

36
{"b":"10305","o":1}