Ножовкой он отпилил оба золотых рога, возвышавшихся за ушами идола. В руках идол держал золотой гранат. Он обстриг ножницами его листья, сам плод расплющил молотком, а стебелек оторвал.

Перед большим золотым козлом, у которого были глаза из изумрудов, клюв, словно у орла, и львиная грива, стояла свеча размером с высокую колонну. И свеча, и язык пламени величиной с кирпич, и толстый, как веревка, фитиль были сделаны из золота. Ухватившись клещами, он оторвал золотое пламя.

Лопатой он начал сгребать золотой песок, которым была усыпана земля между надгробиями и перед изваяниями божеств.

Лампочек в люстре было тысяч четыреста, так что канделябры о сорока свечах, которые носят в религиозных процессиях, совершенно меркли перед этим сверкающим каскадом света, изливающимся с высоты, семикратно превышающей рост человека. Крюк люстры был вделан в потолок седьмого этажа, а хрустальные подвески волнами ниспадали до первого, так что до них можно было дотянуться рукой. Покупатель, вошедший в торговый центр, прежде всего попадал в вестибюль с огромным, облицованным глазурованной плиткой бассейном. Бассейн был велик чрезвычайно – куда такой денешь? – пришлось возвести специальное здание, чтобы прикрыть его… В сущности, именно бассейн лег в основу архитектурного проекта этого универмага. И хотя на первый взгляд такое решение кажется равносильным тому, чтобы создавать море специально для корабля или ногу специально для башмака, можно считать, что это было предпринято в целях рекламы.

Образно выражаясь, крестьянин и девушка вместе с сопровождавшими их женой ювелира и ее молодым родичем склонили главу пред этим потрясающим феноменом, подобного которому не сыщешь на всем Ближнем, Дальнем и Среднем Востоке (хотя на самом деле головы зрителей были задраны так высоко, что они почти опрокидывались назад). Потом они, изумленные и оробевшие, друг за другом ступили на эскалатор, который вознес их наверх. Поднял словно пушинку, они так и полетели, будто во сне. Мир вокруг них искрился и сверкал. И поскольку все окружающие предметы были сделаны из отполированного, сияющего стекла, они сами тоже стали обретать блеск и лоск. Теперь, в ярких шелковых одеждах, увешанные драгоценностями, надушенные, они бродили по многим магазинам, покупая домашнюю утварь.

Крестьянин больше не носил подержанных вещей. По совету жены ювелира он нынче заказывал себе костюмы у модельера. Да что там одежда – внутри, под нею, он изменился еще больше. Он понатаскал на рынок столько драгоценного антиквариата, что теперь как бы переступил привычные границы доступного, что можно было бы выражать в деньгах, ценах, стоимости. Перейти через этот рубеж было все равно что родиться заново. На первый взгляд могло показаться, что он сорит деньгами потехи ради, но на самом деле его поведение отражало процесс расширения пределов его сознания, развития личности, помогало ему обрести силу, характер, индивидуальность, наконец, служило средством подчинить себе окружающий мир. Уверенность в своем капитале защищала его от подозрительности, а расточительность придавала ему оптимизм. Обретенное богатство, сама быстрота, с которой он заполучил его, наполняли его гордостью за себя и выделяли из числа прочих. Хотя нынешнее самоутверждение компенсировало прежние горести, вместе с тем настоящее еще больше подчеркивало былые поражения и усиливало желание отплатить за них. Воистину духовные изменения были велики, хотя они и не так бросались в глаза, как перемены в одежде.

Девушка меняла наряды по три-четыре раза на дню, постоянно обуреваемая кокетством и жеманством. Она кидалась то на одно, то на другое; красилась, мазалась, пудрилась, румянилась, все время вертелась перед зеркалом и любовалась собой.

С пареньком – родственником жены ювелира – все было просто и ясно. Он думал только об одном: как бы прославиться в искусстве. Вид искусства не имел большого значения, достаточно было получить в нем известность. Конечно, кино стояло на первом месте… Для начала он освоил кое-какие профессиональные термины и выражения, а его обширные планы на будущее заключались в том, чтобы завести твидовую панаму, повесить на грудь экспонометр и купить две пары солнечных очков – одни на каждый день, другие, потемнее, для съемок – да заготовить пачку фотографий, изображающих его самого: тут он прильнул к объективу кинокамеры, там дает необходимые указания актерам, а здесь наставляет съемочную группу или командует «Стоп» и «Мотор» или предается творческим раздумьям. Он только никак не мог решить, отпускать ему бороду или нет, а если отпускать, то мушкетерскую или шкиперскую. Ну ладно, со всем этим можно подождать, но уж очень ему хотелось, чтобы его интервьюировали, а он, в соответствии с духом времени, говорил бы: «Пойми, старик…», «Секс в наши дни…», «Современные успехи в использовании импровизационного искусства…», «Вспышка благородства под ядовитыми нападками сатиры…», небрежно ронял бы: «бунтарство», или «разумеется, ностальгия, то есть тоска по родине», или «Жан-Люк Годар», «средства массовой информации». И опять «понимаешь, старик», и опять «сатира», «традиция», «молодое поколение», «наша великолепная восьмерка», «подлинность», «борение духа», «Сохраварди и Халладж», «Мать Востока» (сам-то он ничегошеньки не смыслил во всем этом, кроме, пожалуй, секса, да и то лишь от распущенного воображения). И тогда репортеры, которые в начале «интервью» или «беседы» обращались к нему запросто и даже на «ты», преисполнившись почтения, благодарили бы его…

Они бродили по магазинам как во сне – все, кроме жены ювелира, витали в грезах. Пока крестьянин и девушка, потрясенные и подавленные, глазели на витрины, пока будущему знатоку киноискусства являлась за стеклом слава и даже мерещилась тень «Оскара», жена ювелира нашептывала на ухо стоящему за прилавком продавцу:

– Чего зря стараться, ты знай себе называй цену повыше – вот и все дела! Но помни, половина дохода – в мою пользу. Сообразил, что к чему?

Поступательное развитие человечества, в частности технический прогресс, понемногу проникало и в пещеру. Крестьянин немало раздумывал над тем, что предпринять, дабы уберечь свою плодоносную ниву, залог счастья и удачи, и вдруг однажды его острый взор упал на выставленный в одном из магазинов набор принадлежностей для мотоспорта. Когда он в следующий раз под безучастное молчание гор тщательно готовился к спуску в колодец, можно было подумать, что это космонавт: круглый шлем оранжевого цвета, очки-консервы с большими плоскими стеклами, голубая нейлоновая куртка и горные ботинки. В один из прошлых приездов он привез с собой портативный приемник и поставил его в пещере, чтобы радио развлекало его, пока он занимается делом. И вот сейчас он трудился в пещере под звуки лекции «К вопросу об удаленности футбольных клубов – аспекты помощи сельским районам», энергично накачивал керосиновую паяльную лампу. Горючая смесь, попадая на раскаленную горелку, превращалась в газ, но тот почему-то не загорался, а рассеивался по пещере, наполняя все вокруг резкой вонью. Наконец дело сдвинулось: крестьянин прочистил выходное отверстие иголкой, так что пламя занялось и под давлением воздушной струи с ревом вырвалось наружу. Тогда он направил огонь на руку идола, золотая фигура которого была сплошь покрыта изумрудами и рубинами; в руке идол держал змею. Пламя сначала слизнуло древнюю пыль, потом принялось понемногу размягчать, растапливать перекрученное тело змеи, пока оно не начало таять. Змеиное туловище отделилось от головы и упало на землю. На руке золотого божества огненная струя оставила безобразный шрам – словно его проказа поразила. Человек оглядел изуродованную руку – как свою следующую добычу, – потом плюнул на валявшиеся в пыли искореженные останки змеи. Плевок не зашипел: змея уже была холодной.

Холодильник, водонагреватель, кондиционер, печка, газовая плита, стиральная машина, телевизор, стереопроигрыватель с автоматом для смены пластинок составляли крупную кладь. А еще набралось полным-полно всякой мелочи – от соковыжималки и тостера до мясорубки, терки, кофеварки, мороженицы, щетки для ковров, утюга, скороварки.