Теперь уже и Хорнблауэр разглядел кивера и белые ремни — очевидно, именно такая картина тревожила воображение Коула всю ночь. Со шлюпки успокаивающе откликнулись по-английски:

— Стойте! Это тендер с «Лотоса» с пленными на борту.

Вне всяких сомнений, это был голос Пурвиса. Хорнблауэр подошел к фальшборту и взглянул вниз. да, на корме сидел Пурвис, на веслах — британские моряки в клетчатых рубахах, но всё остальное свободное пространство тендера, до последнего дюйма было забито солдатами, которые сидели, объятые ужасом и унынием. Перед ними, вокруг развернутой пушки, стояли четверо морских пехотинцев в красных мундирах с мушкетами наготове — так Пурвис предусмотрительно приготовился пресечь любую попытку пленных возвратить себе свободу.

— Разрешите им подойти, — бросил Хорнблауэр.

Пленные вскарабкались на борт, где их встретили широкие ухмылки моряков, и теперь сгрудились в кучу, бесформенную в свете начинающегося дня. Пурвис также поднялся и отсалютовал Хорнблауэру.

— Думаю, все они — голландцы, сэр. Не лягушатники. Мы взяли их на барке, которую захватили. Пришлось их долго обстеливать, почти разнести барку на куски. За нами идут еще несколько шлюпок с пленными.

— Вы захватили только одну барку?

— Да, сэр. Остальные повернули к берегу, как только увидели ракету. Но мы взяли две сотни пленных и, думаю, еще человек сто нам пришлось убить.

Захвачена одна-единственная барка с двумя сотнями человек! А ведь Хорнблауэр надеялся на, по крайней мере, дюжину трофеев с тремя тысячами пленных! но Пурвис, в своем блаженном неведении, был, очевидно, в полном восторге.

— Вот один из их офицеров, сэр.

Хорнблауэр повернулся к человеку в синем мундире, который уныло перебирался через борт.

— Кто вы, сэр? — спросил он его по-французски и, после секундного замешательства, офицер, запинаясь, ответил ему на том же языке.

— Лейтенант фон Бюлов, пятьдесят пятый пехотный полк.

— Французской пехоты?

— Короля Пруссии, — гордо ответил офицер; с таким яростным тевтонским ударением на слове «Пруссия», которое должно было ясно показать его раздражение одной только мыслью о том, что его могли принять за француза.

Итак, Макдональд решил не рисковать жизнью французов в этом своем весьма опасном предприятии; конечно, именно этого и можно было ожидать. Последние десять лет Бонапарт предпочитает вести войну за счет своих союзников.

— Я прослежу, чтобы вы могли подкрепиться, — вежливо сказал Хорнблауэр, — прикажите своим людям сесть здесь, у релинга.

Офицер пролаял приказ. Изумительно, как при первом же слове «ахтунг» унылые до сих пор солдаты моментально вскочили и, вытянувшись, замерли пор стойке «смирно». большинство из них были мокрыми и ободранными, очевидно, до того, как попасть в плен, онипобывали в воде. Хорнблауэр приказал, чтобы их накормили. Одна за другой подходили шлюпки, каждая из которых доставляла новую партию пленных. Для тесной палубы «Ворона» две сотни пленных стали сущим наказанием Божьим — Коулу пришлось развернуть две баковые погонные пушки, зарядить их картечью и направить на толпу. Канониры дежурили у орудий с зажженными пальниками, готовые стрелять при первых же знаках опасности. Матросы, все еще ухмыляясь ходили вдоль рядов пленных, раздавая им сухари и пиво.

— Только посмотрите, как они едят, сэр! — воскликнул Пурвис, — гляньте-ка на этого, который набросился на сухарь, как волк на кость. Черт побери, правду говорят, что Бони не кормит своих людей.

Имперская армия предпочитала отбирать провиант в странах, в которых она воевала. Шестьдесят тысяч солдат Макдональда вот уже две недели находились в этом слабонаселенном крае. Они уже должны сидеть на уменьшенных рационах. Каждый день осады Риги, которая может затянуться, будет стоить Бонапарту множества жизней и, несмотря на то, что он расходует солдат крайне расточительно, в конце-концов настанет момент, когда ему начнет их не хватать — и не только пруссаков или итальянцев. Тем хуже, что не удалось разгромить весь отряд, который пытался форсировать реку. Хонблауэр сказал себе, что это его собственная вина: он не должен был доверять ни одной из жизненно важных этапов операции такому пожилому и нервному человеку, как Коул. Он просто обязан был лично находиться на «Вороне». С другой стороны, противоположный фланг, который он доверил Виккери на «Лотосе», был не менее важен и было желательно, чтобы он, как коммодор, находился в центре боевой линии на «Несравненном», чтобы координировать действия своих сил. Если же поменять позиции Виккери и Коула местами — как наверное и нужно было сделать — и если бы он даже был уверен, что Виккери не поторопится обнаружить перед врагом западню, то смог бы Коул вовремя ее захлопнуть? Сейчас на левом берегу Двины могли бы быть пять тысяч пруссаков — если бы он позволил Коулу упустить их. Хорнблауэр вдруг обнаружил, что размышляет, как будто он точно знал, в какую из ночей Макдональд решится на наступление; на самом деле он с тем же успехом мог гадать на кофейно гуще.

— Мистер Коул, — сказал Хорнблауэр, — передайте на «Несравненный»: «Коммодор — капитану. Следую в Ригу с пленными». Патрульные шлюпки могут возвращаться к своим кораблям, а мы двинемся сразу же после того, как вы будете любезны сняться с якоря.

Хорнблауэр снова стоял на галерее, которая проходила вокруг купола церкви Даугавгривы.

— Видите? Это то, о чем я вам говорил, сэр — сказал Клаузевиц, указывая рукой.

По ту сторону русских укреплений протянулась длинная изломанная линия, коричневая на зеленом — бруствер траншей, которые французы отрыли прошлой ночью. Макдональд, должно быть, весьма энергичный генерал, если он приказал выполнить эту работу одновременно с рискованной попыткой пруссаков форсировать реку. Таким образом, несмотря на то, что одна операция провалилась, французы воспользовались темной и дождливой ночью, чтобы незаметно продвинуть свои апроши далеко вперед.

— Это их первая линия, сэр, и по ее центру они строят батарею. А там видите, сэр? Там они ведут апрош.

Хорнблауэр взглянул в подзорную трубу. В одном месте на бруствере траншей первой линии он разглядел нечто, напоминающее стенку, сложенную из пучков прутьев. Пушки с русских укреплений, лежащих далеко под ним, стреляли по этой цели; он заметил фонтаны земли, поднимаемые падавшими близко ядрами. На конце странной стенки находилось что-то странное — вроде щита на колесах. Хорнблауэр как раз разглядывал эту конструкцию, когда она вдруг слегка сдвинулась, оставляя открытым узкую щель между щитом и деревянной стеной, в которой он заметил фигурки в голубых мундирах. Это было лишь одно мгновение — почти мгновенно щель была закрыта еще одним ворохом прутьев, поверх которых замелькали, поднимаясь и пропадая, лезвия лопат; очевидно, прутья образовывали некую полую бочкообразную конструкцию, которую, после того, как она была установлена в нужное место, укрывшиеся за ней люди наполняли землей, взятой с внутренней стороны импровизированного укрепления. Хорнблауэр понял, что наблюдает за классическим методом скрытого продвижения к позициям противника с использованием туров и фашин. Эти огромные деревянные корзины были турами, которые в данный момент заполняли землей. Немного дальше, под защитой линии заполненных туров, осаждающие укрепляли бруствер фашинами — шестифутовыми деревянными брусьями, а еще дальше проходила сплошная линия траншей. Пока он наблюдал, щит сдвинулся вперед еще на один ярд и еще один тур занял свое место; французы еще на три фута приблизились к земляным укреплениям, защищающим Даугавгриву. Нет, не на ярд, а немного меньше, поскольку апроши не прокладывали по прямой, ведущей к цели; они шли ломанной линией, что предотвращала их прострел во всю длину. Вскоре траншея изменит свое направление, отклонившись к другому флангу, но все равно приближаясь к осажденной крепости зигзагом, безжалостым и неотвратимым. Из всех военных операций, регулярная осада наиболее часто приводила к успеху, если, конечно, к осажденным не прибывала помощь извне.