— Подходит шлюпка под английским флагом, сэр, — прервал эти международные переговоры Буш.

Очередной гость был очень толстым мужчиной, одетым в простое гражданское черное платье.

— Гауптманн, — представился он, с усилием сгибая себя в поясе. Новоприбывший говорил по-английски с густым немецким акцентом: — Консульский агент Его Британского Величества в Штральзунде.

— Чем могу быть вам полезен, мистер Гауптманн? — осведомился Хорнблауэр, стараясь подавить в себе острый приступ дикого раздражения.

— Я пришел, — произнес Гауптманн (на самом деле это прозвучало как «Йа пришёль») — чтобы помочь вам уяснить обстановку, сложившуюся в Шведской Померании.

— Не вижу ничего, требующего особых пояснений, — ответил Хорнблауэр, — если Швеция нейтральна, то этот капер должен быть либо принужден оставить свое убежище, либо интернирован. Если же Швеция — воюющая сторона, то у меня развязаны руки и я могу предпринять любые шаги, которые сочту нужными.

Он оглядел собравшихся. Броун переводил его речь на шведский.

— Что вы сказали, капитан? — переспросил Дюмулен.

Хорнблауэр отчаянно погрузился в тонкости французского перевода и проклятие Вавилонского смешения языков обрушилось на палубу «Несравненного». Все пытались говорить одновременно, перебивая друг друга, а тщетные попытки увещевания разбивались о лингвистические рифы. Понятно, что Боссе хочет уверить его в дружбе, царящей между Швецией и Англией. Дюмулен же желает удостовериться, что «Бланш Флёр» по-прежнему будет продолжать свою охоту на английских купцов. Хорнблауэр взглянул на Гауптманна.

— Пожалуйста, отойдем на минутку, — предложил Гауптманн. Он ловко просунул свою жирную руку под локоть Хорнблауэра и потянул его через шканцы, подальше от посторонних ушей.

— Вы еще молодой человек, — произнес Гауптманн, — и я хорошо знаю вас, морских офицеров. Все вы упрямцы. Последуйте моему совету, сэр, не спешите. Международная обстановка здесь очень сложна, действительно очень-очень сложна. Малейшая ошибка может привести к катастрофе. Если обидеть шведов, можно получить войну, настоящую войну вместо существующей только на бумаге. Вы должны быть крайне осторожны в своих действиях.

— Я всегда осторожен, — отрезал Хорнблауэр, — но, думаете, я позволю, чтобы французский капер вел себя так, будто он находится в Бресте или Тулоне?

К ним подошел Броун.

— Барон Боссе просил меня передать вам, что у Бонапарта 200 000 человек на границе с Померанией. Он хочет, чтобы я объяснил, что с такими силами никто не может не считаться.

— Я имел в виду то же самое, капитан, — заметил Гауптманн.

Подошел Дюмулен и, вслед за ним, Боссе — ни один из них не хотел, чтобы его коллега остался один на один с британским капитаном хоть на минуту. Инстинкт тактика пришел на помощь Хорнблауэру: наилучшей защитой будет отчаянное наступление.

Он резко повернулся к Гауптманну:

— Могу я узнать, сэр, каким образом вы можете являться консульским агентом Его Величества в порту, нейтральность которого весьма сомнительна?

— Это необходимо для выдачи лицензий на торговлю.

— И вы аккредитованы при шведском правительстве Его Величеством?

— Не совсем, сэр. Я аккредитован Его Баварским Величеством.

— Его Баварским Величеством?

— Я являюсь подданным Его Баварского Величества.

— Который находится в состоянии войны с Его Британским Величеством, — закончил Хорнблауэр раздраженно.

Весь этот узел неразрешимых политических проблем на Балтийском море, все эти местечковые нейтралитеты, перемешанные с откровенной враждебностью — Хорнблауэр выслушивал аргументы, которые высказывал каждый из его собеседников и пытался вникнуть в их суть до тех пор, пока не почувствовал, что больше не может этого выносить — его нетерпение росло по мере того, как росла настойчивость его беспокойных гостей.

— Джентльмены, пока я не могу сообщить вам свое окончательное решение, — наконец сказал Хорнблауэр, — мне необходимо обдумать полученную от вас информацию. Барон Боссе, насколько я понимаю, как представитель генерал-губернатора, вы можете рассчитывать на семнадцатипушечный салют при сходе с этого корабля?

Отзвуки салюта эхом разносились над желто-зеленой водой по мере того, как официальные лица покидали «Несравненный». Семнадцать выстрелов для барона Боссе, одиннадцать для Дюмулена. Гауптманн, как скромный консульский агент, был удостоен всего пяти пушечных выстрелов — минимальные почести, предусмотренные военно-морским церемониалом. Хорнблауэр стоял, подняв руку к треуголке, пока Гауптманн не спустился в шлюпку, после чего вновь окунулся в кипучую деятельность.

— Сигнал для капитанов «Мотылька», «Гарви» и «Клэма» — прибыть на борт, — резко приказал он.

Оба бомбардирских судна и тендер находились сейчас на дистанции прямой видимости, оставалось еще три часа светлого времени суток, а мачты французского капера по-прежнему выглядывали из-за песчаных дюн Хидденсо, как будто нарочно поддразнивая его.

Хорнблауэр с трудом перебрался через борт «Гарви». Лейтенант Маунд уже стоял навытяжку, приветствуя его, а два боцманских помощника отчаянно свистели в дудки. Грохот пушечного выстрела, который неожиданно грянул менее, чем в ярде, заставил его подпрыгнуть. Когда коммодор переносит свой брейд-вымпел с одного корабля на другой (теперь он как раз развернулся на массивной мачте «Гарви»), настал момент для очередного салюта, который и был отдан одной из четырех шестифунтовок, установленных в кормовой части «Гарви».

— Бросьте эту ерунду, — поморщился Хорнблауэр.

И тут же он вдруг почувствовал себя виноватым. Он только что публично назвал священный для Королевского флота церемониал «ерундой» — и выбрал для этого как раз момент отдания ему, как коммодору, особых почестей, которые должны были доставить ему удовольствие, тем более, что принимать их ему пришлось всего во второй раз. Но дисциплина, похоже, особо не пострадала, хотя молодой Маунд широко ухмыльнулся, отдавая приказ прекратить огонь.

— Поднимайте паруса и давайте двигаться, — сказал Хорнблауэр.

Когда паруса «Гарви» наполнились ветром и кеч двинулся к берегу, сопровождаемый «Мотыльком», шедшим в кильватер, Хорнблауэр огляделся по сторонам. Все вокруг выглядело для него несколько необычно: за двадцать лет службы он никогда не был на бомбардирском судне во время сражения. Прямо над ним возвышалась громадная грот-мачта (команде, похоже, пришлось хорошенько попотеть, заменяя сбитую в Зунде стеньгу), которая должна была выдерживать напор массы парусов, компенсирующих отсутствие фок-мачты. Бизань-мачта, сдвинутая далеко в корму, по своим пропорциям больше подходила этому миниатюрному суденышку. Чудовищной толщины фока-штаг, удерживающий грот-мачту, был сделан из железной цепи, которая странно выделялась среди обычных пеньковых концов. Талия кеча — если такое необычное определение можно было применить для описания конструкции боевого корабля, — была сдвинута вперед и здесь, по одной с каждой стороны миделя, были установлены две огромные мортиры, которые и явились причиной рождения столь причудливой конструкции. Хорнблауэр знал, что их тела покоились в цельных дубовых колодах, упирающихся в кильсон. Четверо матросов под руководством помощника артиллериста как раз готовили для мортир огромные тринадцатидюймовые бомбы. Боцманский помощник с другой партией моряков пропустили трос сквозь один из пушечных портов правого борта и, протянув его к носу, закрепили на якоре, висящем на крамболе. В прошлом Хорнблауэру часто приказывал для тренировки заводить шпринг на якорный канат, но использовать его в бою ему до сих пор не приходилось. Близко от него, у вантпутенсов левого борта матрос бросал лот; Хорнблауэр подумал, что девять десятых всего времени, проведенного эскадрой на Балтике, кораблям приходилось идти, непрерывно замеряя глубины — и скорее всего, так будет до самого конца этой кампании.

— И три с половиной! — выкрикнул лотовый. У этих бомбардирских кечей осадка меньше девяти футов.