Несмотря на то, что Уичвуд был пэром и гвардейцем, несмотря на его маленькие рыжие усы, забавно выпученные глаза и нелепый вид в блестящем мундире, он был проницательным и опытным — настоящим Человеком Мира. В свои тридцать пять он посетил добрые две трети всех королевских дворов Европы, знал все их интриги, слабые и сильные стороны, военные силы, которыми они могли располагать, их суеверия и традиции. Сейчас, приглашенный Хорнблауэром, он сидел в каюте коммодора, а свежий западный ветер подгонял корабли эскадры, которые, кренясь с борта на борт и с носа — на корму, продолжали свое путешествие по Балтийскому морю. Боссе валялся в койке, абсолютно выведенный из строя морской болезнью, так что они не были стеснены присутствием шведа. Правда, щеки Уичвуда также были бледнее обычного, а все поведение полковника порой обнаруживало, что он настороженно прислушивается к поведению своего организма, держался гвардеец мужественно.

— Слабая сторона Бони, — произнес Уичвуд, — в том, что он надеется силой сломить любое сопротивление. Конечно, часто он оказывался прав — достаточно взглянуть на всю его прошлую карьеру, чтобы убедиться в этом. Но иногда и он ошибается. Некоторые народы скорее будут драться и даже погибнут, но не останутся рабами его желаний.

— Испания показала этому пример, — кивнул Хорнблауэр.

— Да, но с Россией все еще может быть иначе. Россия — это царь в гораздо большей степени, чем Испания — это Бурбон. Если Александр решит склониться перед угрозами Бонапарта, Россия подчинится. Александр уже проглотил немало оскорблений.

— Он проглотил и еще кое-что, кроме оскорблений, — заметил Хорнблауэр раздраженно.

— Вы имеете в виду Финляндию? Это чистая правда. И все остальные прибалтийские провинции — Литву, Курляндию и прочие. Полагаю, вам лучше меня известно, какое значение это имеет для обеспечения безопасности Санкт-Петербурга — думаю, трудно его за это винить. В Англии, конечно, нападение Александра на Финляндию вызвало порядочное возмущение. Надеюсь, про него забудут, если русский царь станет нашим союзником.

— А каковы шансы на это?

— Один Бог знает. Если бы он мог быть уверен в шведах, то, наверное, сражался бы. Но это, в свою очередь, зависит от того, смирится ли Бернадотт с потерей Померании.

— С этим Бонапарт совершил ошибку, — заметил Хорнблауэр.

— О, да, клянусь Богом! Британский флаг для него — все равно, что красная тряпка для быка. Стоило вам только показать его, как Бони тут же полез в драку. То, как вы уничтожили этот корабль — как там он назывался? — «Бланш Флёр» под самым его носом, наверное, привело его в бешенство. Если что-либо и заставит шведов драться, так это захват Померании.

— Будем надеяться, что так оно и случится, — произнес Хорнблауэр, наконец успокаиваясь.

Он знал, что уничтожение «Бланш Флёр» было смелым шагом, однако если бы это имело неблагоприятные политические последствия, с ним вполне могли свести счеты. В таком случае единственным оправданием ему могли бы послужить последние события. Более осторожный коммодор предпочел бы отступить и блокировать капера в его убежище. Скорее всего, это привело бы к тому, что в первую же туманную ночь француз выскользнул бы из западни, чтобы продолжать свои опустошительные набеги на британских купцов, но отвечать за капризы погоды никому бы не пришлось. А вот если бы шведы после случая с «Бланш Флёр» превратились бы в реальных противников, то вся Англия потребовала бы головы офицера, виновного в этом. Теперь Хорнблауэр чувствовал, что сделал правильный выбор, показав, что у Англии достаточно сил, чтобы нанести удар, и она будет применять их без колебаний. История знает немного примеров, когда промедление приносило успех. К тому же, они привезут в Петербург и другие известия. Веллингтон продолжает наступление в Испании. Двумя отчаянными атаками он очистил Сьюдад Родриго и Бадахос, а теперь готовится нанести удар в самое сердце полуострова. Сознание того, что значительная часть сил Бонапарта увязла на Юге, может добавить твердости его противникам на Севере.

Его шурин стал графом, еще одна или две победы сделают его герцогом, отметил про себя Хорнблауэр. Барбара будет гордиться братом, но Хорнблауэра это заставит лишь сильнее опасаться собственного провала — теперь у Барбары высокие стандарты для сравнения. Но она поймет. Она знает, насколько высоки ставки в игре, которую он ведет на Балтике — такие же высокие, как те, на которые ее брат играет в Испании. Она знает, какого морального мужества требует принятие тех решений, которые он принимает сейчас. Барбара отнесется к нему с пониманием и сочувствием — и тут Хорнблауэр вдруг ощутил, что не хочет сочувствия от своей жены. Одна мысль об этом возмутила и его и заставила, принеся свои извинения Уичвуду, выскочить на верхнюю палубу и погрузиться в мелкий дождь, моросящий с серого неба, чтобы шагать по шканцам взад и вперед, в то время как остальные офицеры бросали на своего коммодора вопросительные взгляды и торопились освободить ему дорогу. На всей эскадре не было ни одного человека, который бы не знал, что только дурак может рискнуть побеспокоить Хорнблауэра во время прогулки по шканцам.

Свежий ветер здесь, в северной части Балтийского моря, был холоден даже в конце мая. Корабли эскадра качались на коротких крутых волнах, свинцовых под таким же свинцовым небом, продвигаясь все дальше к северу, к Финскому заливу, к берегам России, где должны были решиться судьбы мира. Здесь, в шестидесятых широтах, несмотря на ночь, небо казалось светлым — северное солнце лишь ненадолго пряталось за горизонтом, а на смену ему пришло холодное мерцание луны, при свете которого они прошли мимо Гогланда и легли в дрейф в виду Лавенсаари, чтобы подойти к фортам Кронштадта после восхода солнца.

Мистер Броун поднялся на палубу ранним утром. Он стоял, опершись о релинг, почти повиснув на нем — эта узкая серая полоска в северной части горизонта была его родной землей, его Финляндией лесов и озер, недавно захваченной царем, страной из которой он был изгнан — без надежды на возвращение. Хорнблауэр заметил все уныние позы, в которой застыл его секретарь, и ощутил прилив жалости к бедняге — несмотря на все приподнятое настроение, которое владело им с утра, вызванное ожиданием торжественной встречи, которая, по-видимому, им предстояла. Буш шумно поднялся на верхнюю палубу, во всем парадном блеске эполет и шпаги. Он метал хищные взгляды то на палубу, то на такелаж, стремясь убедиться, что чужие и, возможно, враждебные, глаза не найдут на его корабле малейшего непорядка.

— Капитан Буш, — начал Хорнблауэр, — я был бы вам очень обязан, если бы вы взяли курс на Кронштадт.

— Есть, сэр!

Хорнблауэр хотел было спросить, отработан ли церемониал отдачи салюта, но вовремя удержался. Он вполне может доверять Бушу во всем, что касается повседневных дел — и нужно быть очень осторожным, чтобы не вмешиваться в работу командира корабля. Хорнблауэр был рад, что до сих пор ему удалось не забывать про облечение приказов для Буша, который был, в принципе, равен ему в чине, в крайне вежливую форму. Фразы «Буду вам обязан» и «Если вы не против» до сих пор казались ему странными для приказов, которые то и дело слетали с его губ.

Хорнблауэр повернулся спиной к восходящему солнцу и направил подзорную трубу на эскадру, видневшуюся по корме. Корабли как раз занимали позиции в строгом порядке: два шлюпа, за ними — два бомбардирских кеча и, наконец, тендер.

— Общий сигнал, — коротко бросил он, — точнее удерживать место!

Хорнблауэр хотел, чтобы его эскадра подошла к узкому входному каналу в точном, правильном строю, подобно стае перелетных птиц. Краешком глаза он заметил Боссе и Уичвуда, выходящих на палубу, но решил пока не обращать на них внимания.

— Поднимите этот сигнал еще раз, — произнес он скрипучим голосом, — с номером «Гарви». «Гарви» как раз чуть рыскнул в сторону. Молодой Маунд должен лучше смотреть за своим рулевым, если хочет избежать неприятностей. С правого борта, где от берегов Ораниенбаума далеко в море протянулись обширные отмели, показались буи, ограждающие границы канала, который изгибался коленами в непредсказуемых направлениях. Если ему придется проходить по этому фарватеру уже в качестве врага, то дело будет не из приятных. Слева по носу виднелись приземистые серые форты Кронштадта; новый поворот фарватера направил «Несравненного» прямо на них — в случае схватки огонь крепостных пушек будет ометать всю кильватерную колону. Канал вновь повернул, а затем вдруг выпрямился так, что подходящие корабли должны были пройти под самыми орудийными жерлами крепости. В подзорную трубу Хорнблауэр уже различал голубой и белый цвета флага Российской империи, развевающегося над серыми стенами.