Боль, которую испытывал Каллиадес, с годами стала меньше, но сомнения его росли. В самом ли деле он любил Пирию? Или Рыжая была права? Он вспомнил слова толстой шлюхи, сказанные давным-давно:

— Мы так похожи, Каллиадес. Мы закрылись от жизни — ни друзей, ни любимых. Вот почему нам нужен Банокл. Он — жизнь, полная и богатая, во всем ее блеске. Никаких тонкостей, никакого вероломства. Он — огонь, вокруг которого мы собираемся, и его свет отгоняет пугающие нас тени.

Каллиадес посмотрел на Банокла, который снова лег и закрыл глаза; его профиль едва можно было разглядеть в свете костра. Каллиадес внезапно почувствовал укол страха. Его старый товарищ по оружию сильно изменился за последние годы. Смерть жены изменила его еще больше. Будет ли он и дальше удачливым дураком, как назвал его Приам?

— Помогите мне! Пожалуйста, помогите мне! — послышался крик умирающего, и юный целитель Ксандер, кативший тележку с ампутированными конечностями мимо рядов раненых воинов, заколебался и остановился. Он накинул на тележку пропитанную кровью ткань, чтобы спрятать под ней жуткий груз, и пошел к кричавшему человеку.

Это был всадник. Ксандер, который за свою недолгую жизнь видел больше ранений, чем многие воины, мог оценить его состояние, едва взглянув на него. Одна нога была неровно отрублена ниже колена, возможно, ударом топора. Другая была так тяжело изувечена, возможно, во время неудачного падения с лошади, что ее пришлось ампутировать высоко, по бедру. Обе культи гноились, и Ксандер знал, что человек этот скоро умрет, и умрет мучительно.

Он ласково положил руку на плечо раненого.

— Ты из Троянской конницы? — спросил он.

— Да, господин. Я — Фегей, сын Дареса. Я умираю, господин?

Ксандер знал, что Фегей ослеп после удара по голове и думает, будто его навестил один из военачальников, а не веснушчатый лекарь, которому еще не исполнилось семнадцати лет.

— Да, воин, — ласково ответил юноша. — Но царь знает, что ты храбро сражался за свой город. Твое имя у него на устах.

Ксандер уже давно научился красноречиво лгать умирающим.

— Он идет сюда, господин? Царь?

Фегей протянул руку, тревожно хватая воздух, и Ксандер взял его руку и сжал в своих ладонях.

— Царь Приам скоро будет здесь, — тихо сказал он. — Он гордится тобой.

— Господин, — по секрету сказал раненый, притянув Ксандера к себе. — Больно… Иногда я не могу… Иногда… боль слишком сильна. Дайте мне знать, когда придет царь. Ему не придется слышать, как я кричу, словно женщина.

Ксандер заверил Фегея, что скажет ему, когда появится царь, потом ушел, чтобы оставить свой груз за лечебницей. Мгновение он стоял там, с благодарностью вдыхая свежий ночной ветер с моря, прежде чем вернуться в жаркое, зловонное помещение.

Он увидел, что Махаон, глава Дома змей, смывает кровь с рук в бочке с водой. Махаон все еще был довольно молод, но сейчас казался древним стариком. Лицо его посерело, кожа плотно обтянула выпирающие скулы, глаза запали и были обведены темными кругами.

— Нам нужна цикута, — нетерпеливо сказал Махаону Ксандер. — У нас здесь храбрые люди, чья выдержка находится под угрозой из-за мучительных ран.

Махаон повернулся к нему, и Ксандер увидел боль в глазах лекаря.

— В городе не удалось найти цикуты, — ответил он. — Мои молитвы Змеиному Богу остались без ответа.

В этот ужасный миг Ксандер понял, что Махаон не только измучен, но и сильно болен.

— Что случилось, Махаон? — воскликнул он. — Ты тоже страдаешь!

Махаон шагнул к юноше и понизил голос.

— Начиная с зимы у меня усиливаются неприятные ощущения в животе. Я пытался применять травы и очищающий мед, но неприятные ощущения продолжают расти.

Лицо его внезапно перекосила судорога, и он согнулся, как будто его скрутила боль. Когда Махаон снова выпрямился, лицо его было пепельно-серым, покрытым каплями пота, глаза — мутными.

— Я никому об этом не говорил, Ксандер, — нетвердым голосом сказал целитель. — И я прошу тебя хранить мой секрет. Но я слишком болен, чтобы добраться до поля битвы. Ты должен меня заменить.

Несмотря на тревогу за своего наставника, Ксандер почувствовал, как у него радостно забилось сердце. Это была возможность оставить место смерти и пойти на свежий воздух, возможность иметь дело с не столь ужасными ранами людей, которые не умирали и не страдали от мучительной боли. Гектор приказал, чтобы все раненые, способные ходить, остались на равнине на случай, если войска Агамемнона начнут новую атаку.

Людей с серьезными ранами, которые, скорее всего, должны были исцелиться, переносили в Дом змей, в верхний город, чтобы они набирались сил для будущих битв. Те, кто, вероятно, должны были умереть, оставались тут, в превращенных в лечебницу бывших казармах илионцев. Казармы находились в нижнем городе, и отсюда недалеко было до погребальных костров, горевших днем и ночью.

— Я пойду, Махаон, — сказал юноша, — но тебе надо отдохнуть.

Он посмотрел в полные муки глаза и увидел, что нет надежды на то, что лекарь отдохнет.

— Куда именно мне идти?

— Раненые есть повсюду. Найти их нетрудно. Сделай все, что сможешь.

Когда Ксандер повернулся, чтобы уйти, Махаон быстро схватил его за руку. Мальчик почувствовал в костлявых пальцах целителя только холод.

— Ты всегда делаешь все, что можешь, Ксандер.

Ксандер уложил в кожаную сумку лекарственные снадобья, повязки, свои любимые травы, иглы разных размеров и нити. Потом прихватил кувшин вина, три фляги с водой и пустился вниз, к полю, на котором недавно кипела битва. Вечер был прохладным. По дороге Ксандер пытался представить, как он возвращается домой, на Кипр, как гуляет по зеленым холмам среди стад своего деда. Приглушенные крики раненых превратились в тихое блеяние отбившихся от стада коз. На ходу Ксандер прикрыл глаза и почувствовал запах далекого моря, услышал крики чаек.

Он споткнулся на неровной тропе, чуть не упал и усмехнулся собственной глупости. «Да, — подумал он, — давай, разгуливай с закрытыми глазами, чтобы сломать ногу, Ксандер!»

Махаон оказался прав. Найти раненых было нетрудно. Ксандер ходил среди них, накладывая на раны свежие повязки, зашивая порезы на лицах тонкими иглами, а порезы на руках и ногах — иглами потолще, крепкими нитками. Он кипятил свои травы над лагерными кострами, чтобы приготовить целебные настои, и накладывал шины на сломанные пальцы. Он уговаривал серьезно раненых людей отправиться в лечебницы, но все они отказались. Он не мог их за это винить.

Длинная ночь подошла к концу, а Ксандер продолжал работать.

Он уже встречался со многими из воинов раньше: они приходили к нему со своими ранами, с необъяснимыми болями и небольшими болезнями, некоторые — много раз в течение нескольких лет. Они встречали его как товарища и шутили с ним так, как повсюду шутят воины. Они называли его Коротконожкой и Веснушками, а он краснел от удовольствия, потому что эти прозвища показывали, что его любят.

Тяжелый туман начал волнами накатывать на равнину Скамандера, мешая видеть. К этому времени Ксандер так устал, что едва мог ковылять от одного маленького костра до другого, и его дрожащие руки не могли больше зашивать раны. И все-таки он продолжал идти.

— Пора уходить, Ксандер, — сказал ему в ухо знакомый голос.

— Махаон? — спросил он, оглядевшись. Но туман окутывал все вокруг. — Махаон? Это ты?

— Быстро, мальчик, — нетерпеливо проговорил тот же голос. — Бросай работу и торопись в верхний город. Быстрей, сейчас же!

Ксандер торопливо собрал свою кожаную сумку и забросил ее на плечо, потом подобрал пустые фляги из-под воды и двинулся к реке. Он едва мог разглядеть что-то на расстоянии вытянутой руки и заставил себя идти медленно и осторожно, чтобы не наткнуться на бодрствующих людей или на бока дремлющих лошадей.

Потом в тумане раздался громкий крик, разбудивший в темноте странное эхо, и воины у реки подхватили этот крик ряд за рядом: