— Это Кассандра тебе сказала?

— Нет, она показала мне это. Она развела костер и сожгла на нем опиум. Когда я вдохнул дым, мой разум наполнили видения.

— А откуда ты знаешь, что они правдивы?

— Верь мне, Золотой, я это знаю. Я столько всякого видел! — Гершом тяжело вздохнул. — Разрушение и отчаяние. Я видел Трою и видел тебя…

— Не говори о Трое, мой друг, — быстро сказал Геликаон. — В глубине души я знаю, что будет с этим городом. Мне не нужны пророчества, истинные или ложные.

— Тогда я не буду рассказывать об этом. Но теперь я понимаю, почему ты послал столько своих людей через море к Семи Холмам. Новая земля, новый народ, далеко от войн и предательств старых империй.

— Это обычное поселение, Гершом, и тамошние люди — выходцы из многих народов и рас. Они непрерывно друг с другом ссорятся. Только удача и благословение богов помешает им разорвать друг друга в клочья. Поселение это, наверное, не продержится и нескольких лет.

— Нет, Геликаон, ты ошибаешься. Трудности, с которыми сталкиваются эти люди, сплотят их. Они выдержат, я обещаю. Вот увидишь.

Гершом улыбнулся.

— Ну, — продолжал он, — может, ты и не увидишь, этого я не знаю, но твои сыновья увидят, увидят и их потомки.

Геликаон посмотрел на друга.

— Я начинаю чувствовать себя неловко. Ты что, тоже теперь стал провидцем?

— Да, стал, и я знаю, что должен отправиться в пустыню, а потом вернуться в Египет.

— Фараон убьет тебя, если ты вернешься! — сказал Геликаон. Тревога за друга вытеснила его собственные опасения. — Я думаю, Кассандра отравила твой рассудок.

— Нет, не думай так. Она милое, печальное, сломленное дитя. Но ее видения истинны. И я верю, что видел правду. Мы узнаем об этом еще до рассвета.

— О чем узнаем?

Гершом показал на египетский корабль, вытащенный на берег неподалеку.

— Если то, что я видел, было правдивым, меня призовут отплыть завтра на этом судне.

Геликаон внезапно задрожал, холодная ночь впилась в его кости, как ледяная вода.

— Давай закончим на этом! — воскликнул он. — То, что ты говоришь, — безумие, Гершом. Завтра мы все вместе отплывем к Семи Холмам, и ты сможешь выкинуть все мысли о Кассандре и видениях из головы.

Гершом посмотрел Геликаону в глаза.

— Что тебя так пугает в пророчествах, друг мой? — мягко спросил он.

— Я их не боюсь. Я просто не верю в них. Я тоже употреблял опиум и видел крутящиеся цветные пятна. Я видел лица людей, внезапно распускающиеся, как цветы, и слышал, как собаки тявкают на чужестранных языках, которые я почти понимал. Я видел однажды, как человек упал на пол и превратился в десяток лягушек. Думаешь, он и вправду превратился в лягушек? Или это опиум помутил мой рассудок?

— Он и впрямь помутил твой рассудок, — согласился Гершом. — Как помутил и мой. С этим я не спорю. Если никто не пришел за мной на этом корабле, Золотой, тогда я отплыву на «Ксантосе».

— Хорошо, — сказал Геликаон, хлопнув друга по плечу. — После рассвета, когда мы отплывем, я припомню эту беседу и посмеюсь над тобой. А теперь давай вернемся к костру. Этот морской ветер леденит мою кровь.

Несмотря на свой легкомысленный тон, Геликаон ощущал напряжение и тревогу, когда они шли обратно к кострам. Он пристально посмотрел на египетский корабль. Там никто не двигался, вся команда спала на берегу.

Гершом добавил сухих веточек в светящиеся угли угасающего костра. Пламя взметнулось вверх. Он вытянулся на песке и почти сразу заснул.

Геликаон набросил на плечи толстое одеяло и сел у маленького огня. Облака начали собираться в небе на востоке, небо потемнело, когда они закрыли луну. Вскоре начал накрапывать дождь. Геликаон сидел один, и на душе у него было тяжело.

Могучий египтянин занял прочное место в сердце Геликаона, какое прежде занимал и Зидантос, и дарданский царь внезапно понял, что горюет о потере друга, уверовав, что народ пустынников явится за Гершомом утром. С тех пор, как «Ксантос» спас Гершома, вытащив из моря, тот стал бесценным членом команды галеры, правой рукой Геликаона и его другом, одним из тех, кому Геликаон не только доверял свою жизнь, но и с кем делился своими чувствами, страхами и надеждами. Гершом не раз его спасал, и не только в битве: он привел Предсказателя с целительными личинками, вылечившего Геликаона после нападения наемных убийц.

Вспомнив о том, как он лежал беспомощный во дворце Гектора и как Андромаха нянчилась с ним, Геликаон снова подумал о своей любимой, повернулся и опять взглянул на горную тропу в надежде увидеть спускающуюся по ней Андромаху. Но было еще слишком темно и туманно, чтобы ясно видеть, поэтому Геликаон плотней закутался в одеяло и стал терпеливо ждать первых проблесков света.

Почти рассвело, лагерные костры звездами мерцали на берегу далеко внизу, указывая путь, когда Андромаха зашагала по тропе с утеса. Земля была неровной, в нескольких местах тропа сужалась и была в колдобинах. Низкие облака закрыли луну; обратный путь к кораблю становился опасным.

Начался дождь, сперва небольшой, но вскоре тропа сделалась скользкой и предательски опасной. Поднявшийся ветер трепал зеленый хитон Андромахи и одолженный ею плащ.

Потом дождь превратился в ливень, колючий и холодный, обжигающий лицо и руки. Андромаха пошла еще медленней, придерживаясь одной рукой за рыхлый склон утеса. Ее обутые в сандалии ноги скользили по мокрой земле. Ей не терпелось вернуться к Геликаону и «Ксантосу», но в конце концов ей все-таки пришлось остановиться.

Присев, она плотно закуталась в плащ.

Сидя в одиночестве на тропе, Андромаха задумалась обо всех событиях минувшего дня. Она боялась снова увидеть Ифигению, помня свою нелюбовь к холодной, безжалостной микенке. Теперь Андромаха смотрела на нее по-другому. Только ли потому, что жрица умирала? Позволило ли осознание этого увидеть старую женщину более ясными глазами? Или ее отношение к жрице изменила обычная жалость?

Большинство женщин, посланных на Теру, не желали служить полубогу, многие из них плакали оттого, что их вырвали из знакомого мира, мира грез, лишив надежды иметь любовь и семью. Может, Ифигения тоже когда-то была такой женщиной. Андромаха снова мысленно увидела, как Кассандра опустилась на колени рядом со жрицей и положила голову ей на колени. Ифигения погладила тогда девушку по волосам, а Андромаха посмотрела в лицо жрицы, и ей показалось, что на лице этом написано сожаление. Может, Ифигения, позволив себе эту единственную ласку, думала в тот момент о своей пустой жизни, об отобранной у нее возможности иметь собственных детей?

Дождь начал стихать, и Андромаха приготовилась продолжить спуск, как вдруг увидела над собой какое-то движение. Это Кассандра небрежно шагала вниз по самому краю тропы. У Андромахи перехватило дыхание. Кассандра заметила ее и помахала рукой.

— Красивая ночь, — крикнула она. — Такая волнующая!

Андромаха протянула руку и притянула девушку к себе.

— Что ты здесь делаешь? Тут опасно!

— Мне нужно было повидаться с тобой, прежде чем ты покинешь остров. Ты говорила с Каллиопой?

Андромаха вздохнула. Она похоронила кости под деревом и плакала, вспоминая об их с Каллиопой любви.

— Да, — ответила она срывающимся голосом. — Я сказала, что скучала по ней и что всегда буду ее помнить. Думаешь, она меня слышала?

— Не знаю. Меня там не было, — жизнерадостно сказала Кассандра. — Я пыталась поговорить с Ксидоросом, но его тут нет. Как думаешь, это потому, что мужчин не пускают на остров?

Андромаха обняла девушку и поцеловала.

— Ты будешь здесь счастлива? — спросила она.

Кассандра вывернулась из ее объятий.

— Тебе надо кое-что сказать Геликаону, — настойчиво проговорила она. — Он должен отправиться на пиратские острова. Там будет Одиссей. И Ахилл.

— Мы здесь не для того, чтобы сражаться, Кассандра.

— Но на Итаку напали, и Пенелопу взяли в плен. Ее избивали и мучили. Одиссей отправится туда и погибнет, если Геликаон не поможет ему.