Не прошло и года, как этот сторонник уравнительного «ты» уже сознается в своем разочаровании:

«В прошлом году я увлекался, проповедуя всеобщее „ты“, его братским характером. Но слова „ты“ и „тебя“ воцарились, не принеся желанного братства; напротив, обращение на „ты“ стало как бы неразлучным с грубостью. Два негодяя: один просто вооруженный разбойник, какие встречаются разве в лесах, а другой — лакей какой-то робеспьеровской ханжи, ворвались в мое мирное жилище, чтобы арестовать меня; они говорили „ты“ мне, моей жене и нашей робкой честной служанке, и никакого братства я в этом не увидел. Мне грубо говорили „ты“ потом в Революционном комитете, а затем и в Сен-Лазарской тюрьме — привратник Семэ с его ужасным преемником Вернеем, и надзиратели, и полицейский Берго, и комиссар Тюремной народной комиссии; мне предстояло бы еще услышать это „ты“ и от негодяя Дюма, а пожалуй, и от достойного исполнителя его повелений — палача, как это было с десятками моих бедных невинных товарищей 6-го, 7-го и 8-го термидора. К моему счастью переворот 9-го термидора помешал окончанию этого опыта. Поразмыслив теперь о местоимении „ты“, я стал склоняться на сторону „вы“, с которым, впрочем, никогда окончательно не расходился.

Как тогда, так и теперь я отвечаю на „ты“, когда мне говорят „ты“, и на „вы“, когда ко мне обращаются на „вы“.

Многие воображают, что слово „ты“ служит проявлением самого чистого и пылкого патриотизма, но это люди, которые не сделав ни шага вперед, думают, что уже достигли цели».

Жэнгэне, конечно, был не единственный разочарованный республиканец, заметивший, хотя и поздновато, что республика понадобилась не для одного лишь разрушения старого порядка, а и для создания чего-либо нового взамен.

Театр, всегда верно отражающий действительность, откликнулся, конечно, на это нововведение, но не для того, однако, чтобы высмеять его, а напротив, с целью его популяризировать. 3-го нивоза II года в Национальном театре шла пьеса «Совершенное равенство или „ты и тебя“». В первой же сцене автор устами одного из действующих лиц говорит: «Для обеспечения равенства между братьями-республиканцами мы требуем, чтобы впредь все были между собой на „ты“». Во втором явлении барин долго учит своего слугу, как употреблять слова: «гражданин» и «ты».[304]

Вступив на такой путь, реформаторы не могли уже остановиться. Из условного и допустимого вскоре «ты» не замедляет стать обязательным.[305]

Для сомневающихся в этом приведем нижеследующий документ. Это выдержка из протоколов заседания Революционного комитета департамента Тарн от 24 брюмера II года республики (1793 г.). «Революционный комитет, видя главное свое назначение в уничтожении злоупотреблений старого режима и признавая,

1) что замена слова „ты“ словом „вы“ при обращении к одному лицу, в смысле установления внешних признаков: с одной стороны, превосходства, а с другой — приниженности, является вопиющей несправедливостью;

2) что вечные принципы равенства не допускают, чтобы гражданин обращался к другому на „вы“, а в ответ от него получал бы „ты“;

3) что слово „вы“, обращенное к одному лицу, нарушая незыблемые законы разума, противно не только здравому смыслу, но и строгой правдивости, так как одно лицо не может быть одновременно несколькими лицами;

4) что в языках свободных народов никогда не допускалось нелепого обращения на „вы“, когда речь шла об одном лице и, наконец,

5) что язык возрожденного народа должен быть не рабским, как был прежде, а являться внешним признаком и гарантией народного возрождения; — постановляет:

статья I. Слово „вы“ в местоимениях и в глаголах, когда речь идет об одном лице, изгнать из языка свободных французов и во всех случаях заменить словом „ты“.

II. Во всех актах, как публичных, так и частных, ставить, когда речь идет об одном лице, вместо „вы“, слово „ты“.

III. Настоящее постановление отпечатать, опубликовать и разослать всем народным обществам и правительственным учреждениям Тарнского департамента».[306]

Весьма вероятно, что это не единственный образец официальной расправы наших предков с нашим языком.

Обращение на «ты» долго сохранялось в революционной армии.[307] Генерал Бигаррэ говорит в своих мемуарах, что «если бы офицер или солдат осмелился обратиться к адъютанту не на „ты“, то последний проткнул бы его палашом». Наполеону нелегко было вывести из употребления этот обычай. Некоторые из его маршалов, между прочим и Ланн, не переставали обращаться даже к нему самому на «ты». Старые вояки, говоря со «стриженым малым» (petit tondu) нередко забывали о придворном этикете.

Иные времена — иные нравы: во время реставрации, по словам генерала Ламарка,[308] он был свидетелем, как старый гренадер потому только ушел со службы в отставку, что какой то подпрапорщик обращался с ним на «ты».

«Если бы он еще ломал со мною походы и слышал бы со мной свист ядер, я бы ему простил, но ведь он молокосос!».

На это юнец мог бы возразить, что говоря старику «ты», он только подчинялся чистейшим традициям великой французской революции.

Один довольно остроумный поэт написал в счастливый момент вдохновения стихи, последняя строфа которых вошла в поговорку:

Было, однако, время, когда такой компромисс пришелся бы не по вкусу народным властителям, и не в меру сговорчивому поэту пришлось бы дорого искупить подобную вольность, которую сочли бы тогда преступлением против нации.

21-го августа 1792 года Парижская коммуна издала постановление, которым отменяла названия «господин» и «госпожа» (monsieur et madame) и заменяла их более демократическими терминами: «гражданин» и «гражданка» (citoyen et citoyenne). На следующий день после провозглашения Республики президент Петион, принимая депутацию из 150 стрелков от вольной дружины, присягнувшей на оружии не возвращаться, не победив врагов свободы и равенства, сказал им следующее: «Граждане, Национальное собрание, доверяя вашему мужеству, принимает вашу присягу и т. д.».

С этого момента слово «гражданин» стало общеупотребительным в прениях между депутатами и в сношениях министров с президентом Собрания.

Иные, не обнаруживая своего несогласия с этим новым порядком, вносили в него однако некоторое, едва, впрочем заметное, различие.

«Наряду с аристократией феодального строя, — по словам „Французского Патриота“, органа жирондиста Бриссо, — стоит и аристократия буржуазная, которая доныне вовсе не уничтожена. Чванство наших граждан еще различает оттенки между словами „милостивый государь“, „сударь“ и „именуемый“ (Monsieur, sieur, nomme). В них есть градации, к которым чутко прислушивается щепетильная буржуазия. Национальный конвент, который должен окончательно вымести эти несчастные остатки старого режима, не допуская титула „господин“, заменяет его словом „гражданин“. Но и при таком величании еще могут быть различия: это звание будут придавать лицам, занимающим известное положение и имеющим известное состояние и все-таки откажут в нем трудящемуся поденщику или почтенному бедняку.

Затем самое слово „гражданин“ — слово священное, им не следует злоупотреблять, а разве можно, не краснея, приставить его к некоторым именам? Разумеется, охотно скажешь вместе с вами: гражданин Петион, гражданин Кондорсэ, — но какой патриот решится сказать: гражданин Марат, гражданин Мори? Такие же республиканцы, как римляне, и даже свободнее их, будем же не менее их и добродетельны и последуем их примеру. Упраздним вовсе и окончательно всякие титулы и станем говорить кратко и просто: Петион, Кондорсэ, Пайн, подобно тому как в Риме говорили: Катон, Цицерон, Брут, а если эта простота вам покажется резкой или преждевременной, то отложим ее до другого времени, но вместе с тем отложим тогда и республику».[310]