Еще недавно в Перпиньяне из старинных пергаментов вырезали кружки на банки с вареньем, а в Шомоне беспощадно распродали на вес почти весь городской архив.

Знаменитая, по смелости постройки св. Иоанновская церковь в Дижоне, через которую перекинут во всю ширину удивительный свод, и которую пощадили даже в XVIII столетии, теперь превращена в бондарную мастерскую и постыдно обезображена; в ней обрубили хоры, точно сухую ветку на дереве, и поставили во всю ширину здания какую-то глупейшую перегородку.

В Пуатье страсть к разрушению дошла до того, что главному строительному инспектору Вите пришлось выдержать с городским муниципалитетом целую войну, чтобы спасти от сноса самый старинный городской памятник VI или VII века, часовню св. Иоанна. Эта святыня оказалась, к несчастью, между мостом и городским базаром, и хотя этот редчайший остаток франкской архитектуры вовсе не мешал подвозу на рынок телят, кур и гусей, но отцы города, из желания спрямить улицу, хотели во что бы то ни стало его истребить так же, как они уже стерли с лица земли все старинные укрепления и средневековые городские ворота.

В Валансьене сейчас разрушают последнюю из древних готических аркад, напоминавших величие и славу этого города, когда он еще разделял с Монсом честь быть центром области славного рода графов Гэйно, царствовавших во время крестовых походов в Константинополе. Здесь же разрушили недавно и большую часть старинной богадельни, построенной еще в 1431 г.

Особенно удивительна интенсивность вандализма в бывших провинциях испанских Нидерландов, которые некогда могли гордиться богатством и численностью своих произведений готического искусства. Здесь дело доходило до того, что разрушали знаменитейшие соборы с исключительной целью устроить городские площади. Такая участь постигла соборы: св. Доната в Брюгге, св. Ламберта в Льеже и Пресвятой Богоматери в Камбрэ. Городские советы сносили красивейшие в Западной Европе развалины просто под предлогом доставить труд безработным, как это было в С.-Омере с руинами С.-Бертенского аббатства.

Приведем наудачу еще несколько фактов из длинного ряда этого специального фабрично-церковного вандализма, результата не только невежества, но нередко и стяжательства со стороны представителей духовенства.

Из церкви в Эперне увезли для часовни в доме викарного епископа несколько тонн старинных стекол; великолепнейшее распятие слоновой кости из церкви св. Иакова в Реймсе было прямо продано ее настоятелем какому-то антиквару, а стариннейшую во всей Шампаньи Шатильонскую церковь продали под фабрику всего за 4.000 франков. В Амьене из местного собора продали три прекрасных очень старинных и любопытных картины на дереве для уплаты за штукатурку и побелку одного из приделов. Другие такие же служат дверками в курятнике у одного из аббатов. Ничто не ускользает от этого систематического вандализма, но что является его обычной и притом самой излюбленной жертвой, это — старинные купели, к которым почему-то коллекционеры-англичане проявляют особенный интерес.

В Ляжери, близ Реймса, местный священник распорядился попросту разбить все купели романского стиля и заменил их современными, весьма сомнительного вкуса. Такая же участь постигла старинные купели и во всех почти церквах на севере и на востоке Франции, их везде перебили или забросили в темные углы и поставили на их место новую, часто самую безвкусную посуду.

В одной из церквей, близ Пуатье, разрушили редчайшую купель для крещения — «погружением», не применяемом более, как известно, в католицизме.

Наконец, в Сен-Гильхеме, между Монпелье и Лодэвой, имеется старинная церковь, построенная, по преданию, Карлом Великим, престол в которую пожертвовал папа Григорий VII.

Местный священник, ничтоже сумняшеся, не постеснялся выбросить эту редкость и заменить ее новым деревянным крашеным алтарем, не соображая, очевидно, что он этим оскорбляет двух величайших столпов средневекового католицизма.

Заклеймив таким образом современный вандализм, еще более гибельный, чем вандализм революционный, автор заканчивает следующими красноречивыми строками.

— Роскошь — одна из благороднейших потребностей человечества, а между тем с каждым днем ей служат в современном обществе все менее и менее. Я представляю себе, какого презрения исполнился бы к нам любой из наших якобы варварских предков XV или XVI века, если бы, восстав из гроба, сравнил современную Францию с той, которую он нам оставил. Если бы он сравнил свою старую, всю усеянную бесчисленными, замечательными по своей красоте и чистоте стиля, произведениями искусства, страну с настоящей, поверхность которой с каждым днем становится все глаже и однообразнее; тогдашние города с их видневшимися издалека колокольнями, укреплениями и величественными воротами — с современными новыми кварталами, отчеканенными по одному штампу? Если бы он окинул взором бесформенные массы наших мануфактур и заводов с возвышающимися среди них унылыми фабричными трубами, то ему пришли бы на память старинные замки и аббатства, рассеянные по холмам и долинам его родины, церкви и каплицы, переполненные произведениями живописи и скульптуры, отличавшимися оригинальностью своего стиля? Что сказал бы он нам тогда?…

Оставим же все хоть, по крайней мере, в том виде, в каком оно теперь. Мир уже достаточно обезображен. Постараемся сохранить хоть те редкие памятники его былой красоты, которые уцелели до наших дней… и ополчимся против вандализма, не дадим ему более вырывать с корнем памятников нашего прошлого, насажденных могучей рукой наших предков.