Жан-Жак Руссо пользовался особенным почетом в Сенском департаменте, в Нижних Пиренеях и в Оазе, где не забывались также и имена Бара и Лепелтье.

10 брюмера II-го года граждане селения Рис предстали в огромном числе перед Конвентом со знаменами, крестами, кадилами, чашами и иными принадлежностями католического культа. Они заявили от имени всех жителей этого селения, подписи которых были приложены в конце петиции, что они, после серьезного размышления, пришли к убеждению в бесполезности церковного прихода в их округе, и что им это учреждение кажется даже опасным для успехов просвещения. По этим основаниям они требовали, чтобы местечко Рис, расположенное в округе Корбёйль, в департаменте Сены-и-Оазы, именовалось впредь «Брутом», и чтобы отныне в селении «Брут» не было вовсе духовенства.

5 фримера того же года представитель Конвента Кутюрьё писал из Этампа: «Граждане селения Шамарант ходатайствуют об изменении названия их местечка; принимая во внимание, что оно получило настоящее имя от прежнего своего владельца, раньше же называлось Бон, я, сообразно сему, окрестил его именем „Бон-ля-Коммюн“… Так как прежде широко распространенные названия: „король“, „королева“, „Людовик“, „Антуанетта“ и др. утратили ныне свое обаяние, и так как ходатайства о таких переименованиях поступают беспрерывно, то я постановил для общего руководства, что слово „Людовик“ должно впредь заменяться словом „искренний“, слово „король“ — „свободой“, „королева“ — Юлией, а Антуанетта — Софией».

Жители одной деревни в департаменте Сены и Марны, «Гинь-Распутная» просили, и довольно основательно, переименовать их местечко в Гинь-Либр. Непристойное прозвание было дано этой деревне вследствие особенной услужливости и покорности, с которой во времена прежних войн ее обитатели встречали победителей и подчинялись им.

Этой репутацией и прозвищем деревня Гинь пользовалась исстари; еще поэт Ренар писал о ней в таком роде:

Ныне эта деревня известна под именем Гинь-Рабютэн, хотя род Рабютэнов никогда не владел здесь никакими поместьями.

По словам ученого исследователя Люлье, слово Рабютэн было принято исключительно по созвучию с прежней непристойной кличкой (Rabutin — la putin).

В 1793 и 1794 гг. Конвент дал тоже некоторым городам в наказание за недостаточно современный образ мыслей позорящие наименования. В числе их Тулон и Лион лишились своих старинных, освященных веками названий.

Барра предложил вовсе лишить имени город Марсель за его гнусные преступления, и с тех пор стал писать свои грозные постановления, адресуя их «городу без имени». В силу естественного сокращения Марсель вскоре превратился в город «Безымянный».[224]

В Вандее перемены названий довольно часто испрашивались городами, боровшимися против роялистов, союзников англичан.

Так, Фонтенэ-ле-Конт просил переименования в Фонтенэ-Народный; Сен-Жиль-сюр-Ви, доблестно сопротивлявшийся шайкам мятежников, назвался Портом-Верным, а остров Ре превратился в Монтань-Иль-Республиканский. Было изменено название и самого департамента. Жители, оставшиеся верными республике и принесшие ей большие жертвы, чувствуя, что имя Вандеи было «омерзительно всем республиканцам», просили через Мерлин де Тьонвиля «чести» именоваться гражданами департамента Ванже (Отомщенного). Такое переименование, конечно, не способствовало успокоению местных умов.

Заканчивая на этом обзор главнейших переименований, мы можем присовокупить, что им в настоящее время имеется специальный и почти[225] полный список; говорим «почти», потому что за совершенную его полноту нельзя ручаться, вследствие отдаленности по времени описываемых событий и особенно вследствие многократных смен форм правления во Франции в течение последнего столетнего периода.

Перед революцией было также немало отдельных попыток переименования населенных пунктов, но они оставались тогда обыкновенно без результата.

Поэт Грессэ, автор имевшей большой успех шутливой поэмы «Вэр-Вэр» (Vert-Vert), был героем довольно забавного эпизода, имеющего соотношение с данным вопросом. Воспользуемся им, чтобы закончить эту главу, сухость которой могла утомить читателя.

В 1757 году Дамьен за покушение на особу Людовика XV был колесован живым.

Тогда Грессэ, бывший уже давно в немилости при дворе, возымел мысль возвратить себе королевское расположение.

Он написал к королю послание, вызванное, по его словам, всеобщим настроением, господствующим в городе Амьене, где он проживал: «Граждане этой местности, — по его словам, — помимо ужаса и горя, охватившего всю Францию, испытывают еще особые страдания, вследствие сходства названия их города с именем отвратительного злодея. С этих пор слово „Амьен“ производит „тяжелое впечатление“», — лицемерно взывал он, забывая вовсе о букве Д, которой начиналось имя преступника. В заключение он взывал к «милости» Людовика XV и молил переименовать их город в Луисвиль. По свойственной ему привычке он выразил эту просьбу в стихотворной форме.

Поэт не только остался ни при чем, но был даже осмеян. Жители г. Амьена, несмотря на свой роялизм, вовсе не стремились напяливать на себя «королевскую ливрею» и изменять старое городское имя. Муниципалитет горячо протестовал и, как рассказывает биограф Грессэ, заявил, что если его проекту будет дан ход, то придется вычеркнуть и из календаря имя святого Дамиена (Демиана).

Проситель не настаивал, и город Амьен остался при своем прежнем имени.

Падение монархического режима должно было, при тогдашнем настроении, необходимо повлечь за собою изменения даже в фигурах игральных карт, так как короли, дамы или королевы и валеты, казалось, слишком напоминали тот былой строй, который было необходимо искоренить до последней черты.

Сообразно этому было решено заменить: королей — мудрецами, дам — добродетелями и валетов — героями.

Четырьмя мудрецами стали: Люций Брут (пики), Жан Жак Руссо (трефы), Катон (бубны) и Солон (черви).

Добродетелями оказались: Могущество (пики), Единение (трефы), Благоразумие (бубны) и Правосудие (черви).

Героями: Муций Сцевола (пики), Деций Мус (трефы), Гораций (бубны) и Ганнибал (черви).

Изображение этих исторических и аллегорических личностей было, якобы, произведением знаменитого живописца Давида; отчетливость композиции и искусная выдержанность стиля первых игральных карт революции дают основание доверять справедливости такого предположения.

Юлий Брут держит щит, на котором начертаны слова: «Римская республика». У его ног, в круглом ящике, свернуты знаменитые книги Сивилл.

На щите Катона изображено «Разрушение Карфагена»; Солон держит в руках «Афинские законы»; Руссо, являясь символом новейшего философского движения, смотрит на свой «Общественный договор».

Атрибуты женщин, олицетворяющих добродетели, заимствованы главным образом из мифологии.

Муций Сцевола изображен в тот момент, когда он добровольно сжигает на углях свою руку, которой он имел поразить врага отечества, Порсену.

Гораций возвращается победителем с поля битвы после поражения Курьяциев, давшего Риму перевес над Альбой, а карфагенянин Ганнибал попирает ногой римского орла.

Деций Мус умирает, обрекая себя в жертву подземным богам, чтобы, согласно преданию, обеспечить за отечеством победу.

Первоначальная чистота этих типов вскоре, впрочем, утратилась, проходя через руки разных граверов и литографов, за которыми не имелось никакого надзора.

В III году Республики гражданин Симон Вернандоа получает привилегию на изобретенные им новые игральные карты.

Эти новые карты изображали: король червонный — гения войны; трефовый — гения мира; пиковый — гения искусства; бубновый — гения торговли, причем каждый был снабжен соответственными ему эмблемами.