Личнаго имущества – никакого: все, чемъ будущая супрзта обладаетъ, принадлежало ей совместно съ ея покойнымъ мужемъ, г. де Богарне. Описи зтого имущества сделано не было и лишъ после описи она решитъ, принимаетъ ли она его или отказывается отъ него. Когда опись черезъ два года после этого была сделана, она отказывается, но эти два года дали ей больше. Бонапартъ гораздо меньше стесняется признать, что его состояніе ничтожно: «Съ своей стороны будущій сулругъ заявляетъ, что не имеетъ никакой недвижимости, а также никакой движимости, кроме гардероба и военнаго снаряженія, каковые оцениваетъ по ихъ номинальной стоимости въ… Это действительно, какъ сказалъ нотаріусъ г-же Богарне, – Плащъ да Шпага. Но генералъ находигъ этозаявленіе лишнимъ и просто на просто вычеркиваетъ въ контракте соответствующій параграфъ.
Контрактъ помеченъ 18 вантоза IV г. (8 марта 1796 г.) На другой день – свадьба передъ гражданскимъ чиновникомъ, который охотно даетъ жениху дваддать восемь летъ, тогда какъ ему двадцать шестъ, а невесте – двадцать девять, тогда какъ ей тридцать два. У этого мэра была страсть уравнивать. Варрасъ, Лемарруа (несовершеннолетній), Тальянъ и Кальмеле, неизбежный Кальмеле, – свидетели. Никакого упоминанія о согласіи родителей брачущихся: ихъ и не спрашивали.
Черезъ два дня генералъ Бонапартъ одинъ отправляется въ путь, въ Итальянскую Армію. Г-жа Бонапартъ остается въ улице Шантерейнъ. Къ счастью, въ счетъ медоваго месяца былъ взятъ авансъ.
IV. Гражданка Бонапартъ
Отъ Парижа до Ниццы – одиннадцать ночевокъ и съ каждой ночевки, почти съ каждой почтовой станціи, на которой онъ ждетъ перепряжки, летитъ письмо по адресу гражданки Бонапартъ, – улица Шантерейнъ, отель гражданки Богарне. Въ этихъ письмахъ – только страсть; ни следа честолюбія, настолько тотъ, кто ихъ пишетъ, уверенъ въ своемъ успехе. Никакого сомненія въ своихъ силахъ, никакихъ сомненій насчетъ будущаго: уверенность настолько полная, что онъ не находитъ даже нужнымъ говорить о ней. Никакихъ размышленій о будущемъ, никакихъ указаній на свои планы, ни тени тревоги относительно ихъ осуществленія; словно какой-нибудь принцъ, летъ двести тому назадъ, мчится одержать победу: только она и онъ, только любовъ.
Въ Ницце, начиная съ первыхъ же дней, когда онъ бросаетъ бандамъ, изъ которыхъ долженъ создать армію, свои краткія изреченія, въ которыхъ – все ихъ мечты и все ихъ вожделенія; когда онъ однимъ движеніемъ бровей приводитъ къ повиновенію крамольныхъ генераловъ, которые думали было помыкать имъ; когда онъ отдаетъ одинъ за другимъ приказы объ обученіи, экипировке, прокормленіи ободранныхъ солдатъ, которыхъ оиъ поведетъ, для начала, на приступъ Альпъ, – письмо за письмомъ къ Жозефине: «Когда я бываю готовъ проклясть жизнь, я кладу руку на мое сердце; тамъ бьется твой портретъ я на него смотрю и любовь для меня – безмерное, лучезарное счастье, за исключеніемъ того времени, когда я разлученъ съ моей подругой». Когда на портрете разобьется стекло, это приведетъ его въ страшное отчаяніе, потому что онъ увидитъ въ этомъ предвестіе смерти; онъ никогда не оставляетъ его, никогда не снимаетъ, всемъ показываетъ. Онъ молится передъ нимъ каждый вечеръ. Это – обожаніе правовернаго, экзальтація верующаго. Еслибы солдаты знали это, они не посмеялись бы надъ нимъ: они его возраста, его расы; чудесными виденіями полны ихъ головы, какъ и его. Онъ – тотъ генералъ, который нуженъ этой удивительной арміи. Наверху онъ, съ его двадцатью шестыо годами, съ его неподвижнымъ лицомъ – очень худымъ, очень бледнымъ, – подъ длинными волосами съ седоватымъ налетомъ пудры, съ глубокими глазами, блескъ которыхъ проникаетъ въ самую душу, покоряетъ и «устрашаетъ». Ниже – авантюристы въ роде Ожеро, дезертира всехъ евролейскихъ армій, стараго вояки, со всеми на ты, съ ухватками забіяки; въ роде Массены, ловкаго пройдохи, при случае – пирата, жаднаго до женщинъ, каковы бы оне ни были, до денегъ, откуда бы оне ни исходили.
Они очень хотели бы низвергнуть его, этого бывшаго дворянчика, котораго имъ навязываютъ въ командиры. Но онъ фиксируетъ ихъ глазами и передъ укротителемъ звери припадаютъ къ земле. Солдатъ и офицеровъ (въ ихъ массе, конечно, потому что и срединихъ есть разбойники въ роде Ляндріё) не приходится укрощать: они покорены съ первыхъ же словъ. Большинство ихъ – изъ арміи Восточныхъ Пиринеевъ, въ которой они прошли піколу самопожертвованія, и въ душе у каждаго – часгица души Овернской Башни. Они думаютъ только о славе и отечестве. Въ этой войне видели офицеровъ, отвергавшихъ повышеніе, какъ оскорбленіе, капраловъ, менявшихъ распорядокъ битвы, солдатъ, вдругъ иревращавшихся въ генераловъ и стратегов. Электрическій токъ генія перебегаетъ по рядамъ арміи, у всехъ – одинаковое презреніе къ смерти, радость передъ лицомъ ея, веселый стоицизмъ. и во всехъ молодыхъ сердцахъ – одинаково восторженное отношеніе къ любви.
И въ этомъ смысле Бонапартъ достоинъ командовать ими. Победить, завоевать – это средство скорее увидеть ее, обладать ею, иметь ее около себя, постоянно съ собою.
Для нея за эти пятнадцать дней, въ апреле 1796 г., – шесть победъ, двадцать одно отобраннос знамя, Пьемонтъ, доведенный до капитуляціи. «Да будетъ же воздана вамъ благодарность за все это, солдаты!» Да, да будетъ воздана имъ благодарность, потому что скоро пріедетъ Жозефина. Жюно, котораго генералъ посылаетъ въ Иарижъ отвезти трофеи, привезетъ ее. Ему нужна его жена: «Скорее! Предупреждаю тебя, если ты будешь медлить, то найдешь меня больнымъ. Усталость и твое отсутствіе – все сразу это слишкомъ много!» Не надо думать, что онъ хитритъ, чтобы заставить ее пріехать: непрестанная лихорадка жжетъ его, упорный кашель истощаетъ его; и снова одна, все та же мысль: «Ты пріедешь, правда? Ты будешь здесь, около меня, на моемъ сердце, въ моихъ объятьяхъ! Лети на крыльяхъ! Пріезжай, пріезжай!»
Нетъ женщины для него, кроме этой женщины; въ Каиро къ нему приводятъ любовницу пьемонтскаго офицера; она очень молода, дивно хороша. При виде нея загорается его взоръ, но это – лишь молнія; онъ удерживаетъ около себя офицеровъ, принимаетъ пленницу со спокойнымъ достоинствомъ, велитъ отвести ее на аванпосты, вернуть любовнику.
Можетъ быть – это политика; но когда въ Милане Грассини усиленно предлагаетъ ему себя, когда, отчаявшись, она бросаетъ такіе чарующіе, полные лиризма звуки, что покоряетъ своимъ пеніемъ всю армію, онъ награждаетъ певицу и отвергаетъ любовницу. Въ одной женпщне воплотилось для него все, что можеть быть женственнаго, въ томъ наслажденіи, котораго онъ ждетъ отъ нея, – все возможное наслажденіе.
Что же она делаетъ, почему не едетъ?
Дело въ томъ, что перспектива мотаться съ солдатами по полямъ нисколько не прельщаетъ ее. Насколько лучше – пользоватьея, сидя въ Париже, всеми ихъ трудами и какъ хорошо это – достигнуть, наконецъ, цели посредствомъ простой ставки въ игре и считаться одной изъ самыхъ высокопоставленныхъ львицъ, одной изъ царицъ новаго Парижа! Бонапартъ прислалъ ей доверенностъ, да, впрочемъ, кто откажетъ въ кредите жене главнокомандующаго Итальянской Арміи? Она – участница всехъ празднествъ, всехъ увеселеній, всехъ пріемовъ въ Люксембурге, где при Баррасе возстановлена королевская пышность и где рядомъ съ хозяйкой, г-жей Тальянъ, ей пріуготовлено лучшее место.
Она – въ первомъ ряду, когда Жюно представляетъ Директоріи двадцать одно знамя, и она выходитъ подъ руку съ Жюно, получая свою долю въ тріумфе. Потомъ – первыя представленія, и когда она входитъ въ ложу, весь партеръ встаетъ, толпа громкими кликами приветствуетъ ее; потомъ – офиціальныя празднества, праздникъ Признательности и Победъ, словно ей посвященный; а главное – Парижъ или, вернее, только Парижъ, Парижъ, который захватилъ ее въ такой степени, что она не могла бы жшъ вне Парижа, и отныне въ теченіе восемнадцати летъ, которыя ей остается жить, она всегда будетъ думать только объ одномъ: не оставлять Парижа.
Онъ ждетъ, надеется, неистовствуетъ, его мучатъ ревность, безпокойство, страсть, онъ шлетъ письмо за письмомъ, гонитъ курьера за курьеромъ. Что она делаетъ? Что думаетъ? Значитъ, она взяла себе новаго любовника – «девятнадцати летъ», несомненно? «Если это такъ,… бойся кннжала Отелло…», а она съ легкой шепелявостью креолки замечаетъ на это: «Смешной онъ – Бонапартъ!»
