Она была кокетлива, жестоко скучала, жаждала выдвинуться и была очень счастлива, когда слуга – простона-просто мамелюкъ – пришелъ предупредить ее о визите Императора. Все шло чудесно для нея, когда Лавалеттъ, – въ качестве главнаго директора Почты, следившій за корреспонденціей лицъ, имеющихъ отвошеніе ко Двору, – послалъ Наполеону письмо, адресованное девице ея матерью. Ее наставляли въ немъ, намечали роль, которую она должна была играть, рекомекдовали быть осмотрительной и особенно настаивали на томъ, чтобы она не упустила случая и, во что бы то ни стало, обзавелась умело живымъ доказателъствомъ своей связи, чемъ можно продлить расположеніе къ себе и получить большую матеріальную выгоду.

Эта грязная интрига (Наполеонъ утверждалъ впоследствіи, что она была деломъ рукъ князя Беневентскаго) такъ возмутила Императора, что молодой особе немедленно же предложили сесть въ почтовую карету, и въ сопровожденіи одного только лакея она была отвезена въ Парижъ. Г. де Брольи виделъ тогда, какъ она проезжала черезъ Ормъ, где онъ находился у своего тестя, г. д'Аржансона.[15]

Въ Париже m-lle Гильебо вышла замужъ за некоего г. Сурдо, который по милости императора былъ назначенъ главнымъ казначеемъ Флоренціи, но растратилъ тамъ казенныя деньги и Реставрація произошла какъ разъ во-время, чтобы выручить его изъ беды. Г-жа Сурдо сумела найти доступъ къ герцогу Беррійскому, «который нашелъ, что она прелестна и что на свете нетъ глазъ прекраснее ея», и назначилъ въ награду за это ея мужа французскимъ консуломъ въ Танжеръ.

Какъ видимъ. эти приключенія не играютъ никакой роли въ жизни Наполеона. Они едва затрагиваютъ его чувства и совершенно не затрагиваютъ его сердца. Они ничего не говорятъ объ аффективной стороне его природы; они указываютъ только на его ненависть къ интригамъ, на его благородство. великодушіе, раскраваютъ намъ некоторыя его привычки. Можно было бы розыскать еще и другія приключенія того же рода, исторія которыхъ не интереснее, чемъ исторія любого гарнизоннаго приключенія, за которое онъ, какъ Императоръ, платитъ двести наполеоновъ, тогда какъ какой-нибудь капитанъ его арміи платитъ за него двадцать франковъ. Съ нимъ бывали – или, вернее, ему устраивали подобныя приключенія въ Берлине, Мадриде, Вене. Онъ сделанъ не изъ другого мяса, чемъ его маршалы и его солдаты: онъ мужчина. Ho y него чувственность не настолько сильна, чтобы онъ долженъ былъ всегда ей уступать.

Въ Вене онъ обратилъ вниманіе на молоденъкую девушку, которая, въ свою очередь, оченъ увлеклась имъ. По его приказанію, за девушкой следуютъ, делаютъ ей предложеніе, – которое она принимаетъ, – притти вечеромъ въ Шенбруннъ. Она приходитъ, ее вводятъ. Такъ какъ она говоритъ только по-немецки и по-итальянски, то разговоръ начинается по-итальянски, и съ первыхъ же словъ Наполеонъ узнаетъ, что девушка принадлежитъ къ почтенной семье, что она совершенно не понимаетъ, чего отъ нея хотятъ, что она его безумно обожаетъ и вместе съ темъ совершенно невинна. Онъ приказываетъ немедленно же отвезти ее обратно, принимаетъ участіе въ устройстве ея судьбы и даетъ ей приданое въ 20.000 флориновъ, что составляетъ по курсу 1809 г. 17.367 франковъ.

Такой поступокъ не былъ единственнымъ въ его жизни. Три раза, по крайней мере, Наполеонъ поступаетъ также, и въ последній разъ – на Святой Елене!

Жозефина, ведя жизнь, полную тревогъ и по стоянныхъ волненій, замкнутую въ очень узкомъ круге; жизнь пустую, безпокойную, проходящую въ шпіонстве за повелителемъ, въ выслеживаніи всехъ приходящихъ и уходящихъ, въ допросахъ лакеевъ и компаньонокъ; жизнъ, забавы и развлеченія которой – пять разъ въ день менять туалетъ. приниматъ визитерокъ, покупать у являющихся къ ней торговцевъ всякія безделушки; жизнь, по занятіямъ, интересамъ, нравамъ и обычаямъ совершенно подобную жизни султанши, состарившейся въ праздной обстановке гарема, – ведя такую жизнь, Жозефина чувствовала бы себя спокойной за свое будущее, госпожей своего положенія, гарантированной отъ всякихъ превратностей только при томъ условіи, если бы у нея былъ ребенокъ.

Уже во время первой итальянской кампаніи она пустила въ ходъ съ Бонапартомъ игру въ беременность; но тогда это былъ предлогъ, чтобы не ехать къ нему; она видела тогда, какъ онъ поймался на эту удочку; хотя въ тотъ моментъ она еще не отдавала себе отчета въ своемъ положеніи, но въ ея легковесномъ мозгу фривольной женщины осталось, темъ не менее, смутное впечатленіе, что инстинктъ отцовства силенъ въ немъ. Это, въ большей степени, чемъ что-нибудь другое, позволило ей легко удовлетворять своимъ прихотямъ – путешествовать, уезжать отъ него, когда ей вздумается: такова ея поездка въ Пломбьеръ при его отъезде въ Египетъ. Ho по мере того, какъ поднималась его звезда, она начинала понимать, что материнство должно быть для нея не предлогомъ, но целью. Тронъ, по ступенямъ котораго онъ неуклонно поднимался, подразумевалъ обезпеченное наследованіе. Бонапартъ, какъ консулъ и глава демократической Республики; Бонапартъ, возвращающій Бурбоновъ и довольствующійся какимъ-нибудь очень виднымъ пожизненнымъ местомъ въ реставрированной монархіи, могъ обойтись безъ сына. Но непрочное великолепіе роли какого-нибудь Монка не могло его соблазнить; жизнь, подобная той, которую велъ Вашингтонъ, удалившисъ отъ делъ, не могла его удовлетворитъ. Какая-то незримая, вне его находящаяся сила, – одно изъ техъ народныхъ движеній, которыхъ ничто не можетъ остановить, могучее движеніе общественнаго мненія, подобное приливу, гонимому кь суше ветромъ съ моря, – уничтожала передъ нимъ все препятствія и толкала его отъ консульства VIII года, еще целикомъ республиканскаго, къ консульству X года, уже автократическому, отделенному отъ монархіи только названіемъ к этимъ неразрешимымъ вопросомъ о престолонаследіи.

Жозефина видела, что на этомъ вопросе, такъ тесно связанномъ съ нею, сплелось все – честолюбивые замыслы однихъ, заботы и тревоги другихъ: каждый изъ братьевъ Бонапарта мечталъ уже быть наследникомъ Наполеона; его сестры также ставили вопросъ, не могутъ ли и ихъ мужья быть наследниками; не были безучастны и генералы, сенаторы – те, которые выдвинулись во время Революціи; наконецъ, нація въ целомъ, перенесшая столько переворотовъ, жаждала устойчивости, измеряемой не краткой жизныо человека. а обезпечивающей покой на долгое, неограниченное время.

Если монархія будетъ возстановлена, кого признать наследникомъ? Братьевъ Консула? По какому праву? Монархическое наследованіе въ его христіанской форме, представляющее собою лишь производное формы еврейской, необходимо предполагаетъ институтъ божественнаго происхожденія. Но этотъ институтъ имеетъ въ виду исключителыю главу династіи и его потомковъ любой степени родства, но только мужской линіи, родства же побочнаго онъ не имеетъ въ виду. Чтобы сделать братьевъ Наполеона правоспособными наследниками, чтобы создать для нихъ право, пришлось бы, прибегая къ одной изъ фикцій, столь обычныхъ для древняго права, провозгласитъ, что покойный Карлъ де Буонапарте былъ французскимъ императоромъ. Но кто принялъ бы подобную фикцію? Другой планъ: отказаться отъ еврейскаго права, такъ называемаго божественнаго; вернуться къ праву римскому, принять положеніе: консулъ выбираетъ въ своей семье, или вне своей семьи, въ качестве наследника, наиболее достойнаго. Но какое соперничество это вызоветъ! Да и кроме того, приметъ ли это нація? Сумеетъ ли она стать выше предразсудка о предопределеніи, о божественномъ избраніи рода? Имей Наполеонъ детей, это было бы единственнымъ простымъ – какъ въ юридическомъ смысле, такъ и на деле, – решеніемъ, которое положило бы конецъ домогательствамъ однихъ и удовлетворило бы инстинктивныя влеченія другихъ. Но онъ не илселъ детей. Кто виноватъ въ этомъ? Онъ или Жозефина?

Жозефина прекрасно чувствуетъ, что именно здесь она уязвима и пускается на всякія ухищренія. Она разъезжаетъ по водолечебнымъ станціямъ, известнымъ своимъ свойстовмъ исцелять женщинъ отъ безплодія: Эксъ, Пломбьеръ, Люксей; она покорно следуетъ всемъ медицинскимъ предписаніямъ, которыя заблагоразсудится дать Корвизару; советуется со всякими шарлатанами, совервтаетъ паломничества; въ Пломбьере ее провожаютъ въ яму капуцина, где братъ Жанъ, настоятель, всуе обещаетъ ей все, чего она желаетъ. Каждый разъ, когда у нея зарождаются иллюзиі или надежды, она предается великой радости, которою делится съ Наполеономъ, а онъ, въ свою очередь – съ близкими ему людьми. Потомъ, когда иллюзія разсеяна, Наполеонъ, раздраженный, бросаетъ ей резкія и грубыя слова, свидетельствующія, какъ онъ разочарованъ. Однажды онъ приказалъ устроить охоту въ парке Мальмезонъ; r-жа Бонапартъ, плача, подходитъ къ нему и говоритъ: «Можете себе представить? Все животныя забеременели». Онъ громко отвечаетъ ей: «Ничего не поделаешь, приходится отказаться; здесь плодовито все, за исключеніемъ барыни».