Вокругъ загадочнаго происхожденія этого незаконнорожденнаго сына Наполеона создалось множество всякихъ романовъ. Но какой романъ можетъ сравняться съ исторіей его жизни, изъ которой намъ известны только обрывки, разбросанные въ судебныхъ отчетахъ, въ метрическихъ книгахъ, въ циркулярахъ и избирательныхъ афишахъ, и которая, если бы можно было проследить ее и разсказать целикомъ, принесла бы много всевозможныхъ сюрпризовъ.[17]

Начало 1807 г. было решающимъ въ жизни Наполеона. Въ Январе онъ узнаетъ о рожденіи Леона; въ мае онъ узнаетъ о смерти Наполеона-Карла. Рожденіе Леона принесло ему уверенность въ томъ, что онъ можетъ иметь прямое потомство; смерть Наполеона-Карла, старшаго сына Людовика и Гортензіи, – это гибель мечты о наследнике, съ которой онъ свыкся и осуществить которую посредствомъ торжественнаго акта усыновленія ему мешали до сихъ поръ только обстоятельства, независящія отъ его воли. Этотъ ребенокъ дорогъ его сердцу; это – сынъ девушки, которую онъ выростилъ, для которой онъ былъ отцомъ и воспитателемъ, которая почти съ самаго же начала настолько овладела его чувствами, что ея слезы заставили его простить Жозефину, тогда какъ его собственная любовь къ последней оказалась недостаточно сильной для этого. И въ то же время это – сынъ любимаго младшаго брата, на котораго онъ смотритъ, какъ на своего сына, котораго онъ содержалъ, училъ на свое жалованье поручика, сделалъ своимъ адьютантомъ, свидетелемъ первыхъ своихъ великихъ подвиговъ и вследъ за собою поднялъ на высоту трона. Въ этомъ ребенке онъ видитъ сильно выраженный типъ Бонапартовъ; къ нему не перешли ни отвислая губа, не носъ Людовика; утонченная грація креолки Гортензіи не лишила его мужественности, типъ Бонапартовъ былъ несколько смягченъ у него и опоэтизированъ ореоломъ белокурыхъ волосъ. Этому ребенку, – первому мальчику въ его роде, – онъ далъ имя своего отца. Онъ назвалъ его Наполеономъ-Карломъ, онъ такъ любилъ его, такъ живо выказывалъ свою привязанность къ нему, что некоторые нашли возможнымъ инсинуировать, будто онъ его отецъ, будто его падчерица Гортензія, передъ темъ, какъ онъ ее выдалъ за своего брата, была его любовницей. Верно ли это?

Брачный договоръ Гортензіи былъ заключенъ 13 нивоза X года (3 января 1802 г.); бракосочетаніе было отпраздиовано 14 (4 января), ея сынъ родился 18 вандемьера XI г. (10 октября 1802 г.). Въ моментъ бракосочетанія она не была, следовательно, беременна и роды не были преждевременны, потому что между свадьбой и рожденіемъ ребенка прашло двести восемьдесятъ дней. Нормальный періодъ беременности равенъ, какъ известно, двумстамъ семидесяти днямъ. Такимъ образомъ, зачатіе произошло, надо полагать, 23 нивоза (14 января). Между темъ, 18 нивоза (8 января), въ полночь, Первый Консулъ уехалъ въ Ліонъ и вернулся въ Парижъ только 12 плювіоза (1 февраля). Это – доказательства матеріальныя; имеются и другія.

Людовикъ – ревнивый и подозрительный, какъ никто, съ первыхъ же дней замужества тиранически обращавшійся съ женою, не позволявшій ей провести ни единой ночи въ Сенъ-Клу, ни на минуту не упускавшій ее изъ виду, постоянно шпіонившій за нею, – не преминулъ, конечно, и самъ произвести подсчетъ.

Страдая болезнью, схваченной въ юности и поразившей крайне артритическій организмъ его, онъ, чтобы избавиться отъ нея, вначале попробовалъ действіе ваннъ изъ потроховъ, заражавшихъ своимъ зловоніемъ старую оранжерею въ конце террасы фэйянъ. Теперь же, съ целью отвлечь жидкость изъ внутреннихъ органовъ наружу, онъ спалъ на белье и въ сорочке чесоточнаго больного изъ госпиталя, заставляя и жену свою спать на маленькой кроватке въ томъ же алькове, въ которомъ спалъ и онъ. Каждую горничную, заподозренную въ преданности къ Гортензіи, онъ безпощадно разсчитывалъ; ея мать онъ при всякомъ случае осыпалъ самыми тяжкими обвиненіями; и при всемъ этомъ Людовикъ никогда ни малейшимъ образомъ не сомневался въ своемъ отцовстве. Онъ счелъ нужнымъ подтвердить въ Историческихъ документахъ о Голландіи, что онъ, действительно, былъ отцомъ своихъ троихъ ребятъ, которыхъ онъ и его жена, какъ онъ говоритъ, «любили одинаково нежно». Онъ повторялъ это заявленіе и въ прозе, и въ стихахъ (какъ известно, онъ считалъ себя поэтомъ). Когда Наполеонъ предложилъ усыновить, въ качестве своего наследника, Наполеона-Карла, Людовикъ могъ сделать намекъ на ходившіе тогда слухи; но это еще не означаетъ, что онъ имъ верилъ: они были для него предлогомъ, чтобы не соглашаться на предложеніе брата. Если онъ въ разговоре съ Наполеономъ касался, хотя бы намекомъ, этого предмета, то не есть ли это лучшее доказательство, что у него не было ни малейшихъ сомненій? Наполеона-Карла Людовикъ любилъ; правда, проявленія привязанности зависели у него вообще отъ его капризовъ; это былъ человекъ со странностями, склонный къ меланхоліи; но онъ любилъ его, какъ умелъ, и, когда ребенокъ умеръ, долго оплакивалъ его. Только тогда – и на очень короткое время – онъ помирился съ своей женой, съ которой вообще обращался настолько плохо, что Императоръ считалъ необходимымъ ставить ему это на видъ; онъ писалъ нежныя и почтительныя письма своей теще, кѳторую обыкновенно терпеть не могъ; онъ провожалъ вь Котере свою больную жену и въ Котере, при обстоятельствахъ, столь хорошо известныхъ, Гортензія забеременела третьимъ сыномъ, Карломъ-Людовикомъ-Наполеономъ, который сталъ впоследствіи императоромъ Наполеономъ III.

Такимъ образомъ, Людовикъ никогда ни минуты не думалъ, что Гортензія могла быть любовницей Наполеона и не только засвидетельствовалъ это, но и все его поведеніе отъ 1800 до 1809 г. есть сплошное доказательство, что онъ былъ уверенъ въ противномъ. Гортензія же до 1809 г. ничего не знала даже о существованіи этихъ слуховъ.

Бракъ матери съ генераломъ Бонапартомъ заделъ ее за живое. Какъ разъ передъ темъ, какъ онъ былъ заключенъ, она жила въ пансіоне г-жи Кампанъ въ Сенъ-Жерменъ-анъ-Лей, педалеко отъ своего дедушки маркиза да Богарне и тетки, г-жи Реноденъ, на которой лишь недавно женился маркизъ. Она вышла изъ пансіона и поселилась въ Тюильери приблизительно лишь передъ отъездомъ Консула въ Маренго. Следовательно, только после его возвращенія она получила возможностъ постоянно и запросто видеть его. У Наполеона возникло тогда чувство привязанности къ ней; онъ относился ке ней ласково, съ отцовской нежностью, но ей трудно было привыкнуть къ нему. Она испытывала какую-то почтительную робость передъ нимъ; дрожала, когда разговаривала съ нимъ. не смела о чемъ-нибудь попросить его; когда ей приходилось обращаться къ нему за какой-нибудь милостыо, она прибегала къ посредникамъ. «Глупенькая, – говорилъ Бонапартъ, – почему читъ, боится меня?»

Онъ совершенно или почти не вмешивался, когда Жозефина устраивала бракъ своей дочери съ Людовикомъ Бонапартомъ, такъ какъ надеялся, что этотъ бракъ создастъ некоторую связь между его семьей и семьей его жены, виделъ въ немъ политическія выгоды, а, главнымъ образомъ, не вмешивался изъ чувства деликатности по отношению къ Жозефине и къ ея детямъ отъ перваго брака. Но впоследствіи каждый разъ, когда онъ считалъ это уместнымъ, онъ укрощалъ Людовика, успокаивалъ его, делалъ ему выговоры, давалъ указанія, какъ онъ долженъ держаться съ Гортензіей; при этомъ онъ проявлялъ тактъ, деликатность, терпеніе поистине замечательные. Онъ глубоко жалелъ свою падчерицу, относился къ ней съ истиннымъ уваженіемъ, взвешивалъ въ ея присутствіи каждое свое слово. «Гортензія – повторялъ онъ, – заставляетъ меня верить въ добродетель».

Онъ знаетъ, что ходятъ слухи о его связи съ ней; что тотчасъ же после свадьбы Людовика съ Гортензіей среди публики, – и, быть можетъ, среди людей, очень близко стоящихъ къ нему, – разсказываютъ, будто онъ выдалъ ее замужъ беременной отъ него, что Гортензія родила раньше, чемъ прошло девять месяцевъ после ея свадьбы. Клевета, перейдя черезъ проливъ, возвратилась теперь раздутая и разукрашенная англійскими газетами. Чтобы сразу прекратить ее, Консулъ придумываетъ scenario, которое делаетъ еще меньше чести его воображенію, чемъ его деликатности. Онъ велитъ устроить балъ въ Мальмезоне. Гортензія присутствуетъ на этомъ балу; хотя она беременна уже на седъмомъ месяце, Бонапартъ подходитъ къ ней, проситъ ее танцовать. Она отказывается: она устала; она знаетъ. кроме того, какъ вообще не любитъ ея отчимъ, когда танцуютъ беременныя женщины, особенно если оне одеты, какъ теперь, въ платья, такъ тесно облегающія тело, что формы его обрисовываются совершенно ясно. Онъ настаиваетъ, проситъ – только одинь контръ-дансъ; снова – отказъ. Наконецъ, «онъ наговорилъ ей столько любезностей», что она уступаетъ. На другой день, въ одной газете, любовные стишки объ этомъ контрдансе. Гортензія, взбешенная, жалуется. Никакого ответа. Балъ только для того и былъ данъ, чтобы доставить поводъ напечатать эти стихи, которые должны доказать, что г-жа Людовикъ-Бонапартъ действительно беременна; поэтому же поводу и Moniteur, до техъ поръ никогда ничего не говорившій о семье Консула, печатаетъ въ своемъ номере отъ 21 вандемьера следующую заметку: «Госпожа Людовикъ Бонапартъ родила мальчика 18 вандемьера въ 9 часовъ вечера».