Ни одна изъ этихъ уловокъ не ускользнула оть Жозефины; потомъ, ко всему прочему, ей пришлось среди зимы внезапно по воле Императора выехать въ Мальмезонъ. Это разстроияо все ея планы; кроме того, не успели протопить печи й первую ночь пришлось ировести словно въ ледніке; но холодъ мало трогаетъ Императора: онъ совершилъ по мощеннымъ плитами коридорамъ небольшую экскурсію, которой очень доволенъ; но Жозефина, – чего онъ совершенно и не подозреваетъ, – простояла довольно долго за стеклянной дверью, узнала тайну и теперь нисколько не заблуждается относительно цели этого ночного визита.

Дворъ, такимъ образомъ, после празднества, устроеннаго министромъ, возвращается въ Мальмезонъ и на другой день Императрица, подъ какимъ-то предлогомъ, вызываетъ къ себе даму, которая совершенно не ела оливокъ. Поговоривъ съ ней о томъ, о семъ, она спрашиваетъ, о чемъ разговаривалъ съ нею Императоръ. Потомъ снова вопросъ: «Что онъ говорилъ вашей соседке?» Дама отвечаетъ, что онъ советовалъ ей не есть вечеромъ оливокъ. «О, – говоритъ Жозефина, – разъ онъ давалъ ей советы, то долженъ былъ сказать, что съ такимъ длиннымъ носомъ смешно разыгрывать Рокселяну». Затемъ она открываетъ книгу, лежащую на камине; это – новый ромавъ г-жи де Жанли Герцогиня де Ля Валльеръ. «Вотъ книга, – говоритъ она, – которая сводитъ съ ума всехъ молодыхъ и худыхъ блондинокъ».

Это отчасти верно, потому что въ Мальмезояне во всехъ комнатахъ, занятыхъ придворными дамами, можно было найти «Герцогиню де Ля Валльеръ». Спросъ на эту книгу былъ необычайный; десяти изданій не хватило, чтобы исчерпать его; и несомненно, не кандидатки въ Ля Валльеръ мешали этому успеху.

Императоръ, между темъ, совершенно не имелъ намереній заводить себе фаворитку. «Я не желаю, – говорилъ онъ, – чтобы при моемъ Дворе власть была въ рукахъ женщинъ. Оне принесли много вреда Генриху ІV и Людовику XIV; мое ремесло – много серьезнее, чемъ ремесло этихъ принцевъ, и французы стали слишкомъ серьезны, чтобы прощать государю связи, выставляемыя напоказъ и офиціально – возвеличенныхъ любовницъ».

Его настоящая любовница, – какъ сказалъ онъ, – власть. «Я слишкомъ много сделалъ для ея завоеванія, – прибавилъ онъ, – чтобы позволить кому-нибудь похитить ее у меня или даже домогаться ея». Между темъ онъ чувствовалъ, что его обходятъ. He подлежитъ сомненію, что дама, – очень умная, действовавшая подъ вліяніемъ опытныхъ советчиковъ, – ничего не просила для себя. Она и не могла бы извлечь изъ своего положенія какія-либо выгоды, потому что это показалось бы страннымъ и породило бы подозренія у мужа, который меньше всего могъ бытъ попустителемъ. Самое большее, чего она могла добиться, – это должности придвориой дамы, хотя ни по своему возрасту, ни по положенію, ни по рожденію не могла претендовать на это, ея прошлое ничемъ не было связано съ прошлымъ Бонапартовъ и также не могло бы оправдать ея пребываніе при Дворе; это дало уже поводъ къ разговорамъ, а особенно къ шуткамъ; но чемъ менее продажна и тщеславна была она для себя самой, темъ удобнее ей было осуществлять желанія другихъ, – вчера покровительствовавшихъ ей, сегодня покровительствуемыхъ ею.

Мюратъ, уже маршалъ Имперіи, былъ возведенъ въ санъ принца и адмирала-адъютанта, что поставило его, после Камбасереса и Лебрэна, въ ряду светлейшихъ Принцевъ. Но въ то же время и по собственному почину Императоръ назначилъ Евгенія Богарне принцемъ Государственнымъ оберъ-канцлеромъ и сравнялъ его еъ Мюратомъ. Равновесіе между Бонапартами и Богарне было, такимъ образомъ, возстановлено и даже несколько въ пользу Богарне. Въ какихъ различныхъ выраженіяхъ Наполеонъ возвещаетъ Сенату эти два решенія и какъ различны места, которыя онъ отводитъ въ своемъ сердце пасынку и зятю!

Какъ чувствуется во второмъ случае, что онъ уступаетъ постороннимъ давленіямъ, родствеянымъ обязательствамъ, корыстнымъ просьбамъ; и какъ чувствуется въ первомъ, что онъ действуетъ самъ по себе, что изъ лучшаго уголка его души исходятъ слова: «Среди заботъ и огорченій, неизбежныхъ при томъ высокомъ положеніи, которое Мы занимаемъ, мы почувствовали въ нашимъ сердце потребность найти сладостное утешеніе въ привязанности и неизменной преданности Нашего приемнаго сына… Наше родительское благословеніе будетъ сопутствовать ему на его жизненномъ поприще и съ помощью Провиденія онъ окажется современемъ достойнымъ похвалъ потомства». Евгеній, между темъ. ни о чемъ не просилъ; онъ не говорилъ, что его мало удовлетворяють почести, связанныя съ пребываніемъ въ высшихъ воеяныхъ чинахъ Имперіи; онъ – генералъ, командующій полкомъ егерей; этотъ чинъ ему былъ пожалованъ еще раньше; онъ находятся въ это время на пути въ Миланъ во главе гвардейской кавалеріи – постъ. несомненно, великоленный, и нужно сумасбродство г-жи Ремюза, чгобы называть опалой самую высшую милость, какую только могъ оказать императоръ двадцатитрехлетнему генералу.

Во всякомъ случае, эта опала, – вызванная, какъ утверждаетъ она, новымъ взрывомъ ревности къ Евгенію, – должна была быть необыкновенно кратковременна, потому что Евгеній отправился въ путь 16 января, согласно приказа отъ 14 января, мотивированному темъ, что Гвардія должна присутствовать на коронаціи въ Милане, а черезъ пятнадцать дней онъ получилъ вместе съ личнымъ письмомъ императора копію посланія къ Сенату и извещеніе о назначеніи его принцемъ государственнымъ оберъ-канцлеромъ.

Ничто не могло лучше доказать, что Наполеонъ снова возвращается къ Жозефине, что онъ не намерен кому-либо подчиняться и что овладевшая было имъ любовь, съ которой было связано столъко надеждъ, уже почти прошло. Пресыщеніе, действительно, наступило скоро, – особенно, когда исчезли препятствія. Интрига была завязана въ Мальмезоне въ середине зимы; въ Малъмезоне же, еще до наступленія весяы, узелъ былъ развязанъ.

Въ теченіе пятнадцати дней, которые Дворъ тогда провелъ тамъ, Наполеонъ могъ, пользуясъ полной свободой, гулять со своей дамой, беседовать съ нею и, конечно, посещать ее; Жозефина, запершись у себя въ комнате, проводила целые дни въ слезахъ, худея не по днямъ, a по часамъ. Однажды утромъ императоръ приходитъ къ ней, начинаетъ говорить съ нею такъ, какъ говорилъ въ былое время, признается ей, что былъ оченъ влюбленъ, но что теперь это прошло и, въ конце-концовъ, проситъ ее помочь ему порвать связь. Она исполняетъ его просьбу буквально, вызываетъ къ себе даму, которая, вполне владея собою, не выказываетъ ни малейшаго волненія и противопоставляетъ словамъ Императрицы немое и величавое отрицаніе и безстрастіе своего мраморнаго лица. Она кавсегда сохранила нежную привязанность къ Императору, хотя последній, после Аустерлица, связи не возобновилъ и если иногда и возвращался къ ней, то настолько мимолетно, что самые внимательные наблюдатели съ трудомъ могли это подметить. Онъ относился къ ней, впрочемъ, съ большимъ уваженіемъ, оказывая ей всевозможныя милости, совместимыя съ положеніемъ ея мужа, и назначая ее одной изъ первыхъ для придворныхъ почестей и наградъ. Она была изъ числа техъ, которые и въ черные дни остались верны. Она украшала своей красотой праздники Ста Дней, и когда 26 іюня 1815 г., побежденный при Ватерлоо, навсегда удалялся изъ отечества, она одна изъ первыхъ прибыла въ Мальмезонъ – въ тотъ замокъ, который былъ свидетелемъ рожденія и смерти этого романа, – чтобы принести низложенному Императору последнюю дань своей почтительной привязанности и непоколебимой преданности.[16]