Маскарад «лета Любви» закончился вместе с хорошей погодой. Леннон и Данбар начали ощущать отрицательные эффекты злоупотребления наркотиками. Во-первых, прекратились галлюцинации и вернулась прежняя будничная серость, затем они обнаружили, что у них пропало сексуальное желание, а очень скоро они вообще еле держались на ногах. Каждый раз, когда они «улетали», им приходилось сгибаться пополам и передвигаться на четвереньках. Однако хуже всего были постоянные приступы тревожно-угнетенного состояния. Одно из самых ярких воспоминаний Данбара относится как раз к такому моменту. Его внезапно охватила паника, но Джон наклонился к нему и сказал: «Мы все чувствуем то же самое».
В то время как Джон Леннон экспериментировал под действием «кислоты», Йоко Оно и Тони Кокс продолжали устраивать свою карьеру. В январе 1967 года они поселились в доме 25 по Ганновер-Гейт-Мэншн, в красивом старинном здании, где квартиры в ожидании покупателей временно сдавались всем желающим. За 200 долларов в месяц Коксы получили в свое распоряжение шестикомнатные апартаменты с высокими потолками и балконами, выходившими на Реджент-парк. Йоко перекрасила стены в белый цвет и заказала для гостиной белое ковровое покрытие. Чтобы не занимать пространства, эта комната была вообще лишена какой-либо мебели. День и ночь здесь не уменьшался поток посетителей, состоявший в основном из представителей авангарда, которые непрерывно болтали, ели, пили чай или говорили о делах, сидя на полу.
«В то время как Тони крутился, точно белка в колесе, Йоко руководила придворным действом, — вспоминает сосед по лестничной клетке Дэн Рихтер, который работал в то время со Стэнли Кубриком на съемках фильма „2001 год: Космическая Одиссея“. — У всех создавалось впечатление, что все делал один Тони, а Йоко бездельничала. На самом же деле ее активность была гораздо более эффективной... Тони самоустранился, он всего лишь организовывал, продавал. Она была артисткой, а он — ее агентом... Она изображала из себя принцессу и не видела никаких проблем в том, что ей прислуживали, — она была самурайского рода! Тони предпочитал созидать втайне от других и осуществлять свою власть, находясь за троном. И в то же время оба они считали себя ровней друг другу. Им постоянно что-то требовалось, причем чаще всего речь шла о невероятных вещах, таких, как машина для производства тумана или триста пар ножниц. Тони то и дело просил меня одолжить ему студийную камеру или даже две. А еще ко мне могли постучаться соседи снизу и пожаловаться, что потолок только что рухнул им на голову. Тогда мы залезали к Коксам через окно и находили, что хозяева уехали как минимум два дня назад, забыв закрыть краны в ванной комнате».
Когда речь заходила о том, чтобы раздобыть денег, Тони оказывался чрезвычайно талантлив. «Он отправлялся в банк, — продолжает Рихтер, — и начинал рассказывать, что представляет интересы зарубежной кинокомпании, которая через два дня должна прислать на его имя аккредитив, выдумывая при этом любые реквизиты. Затем говорил, что хочет открыть счет, а уже уходя, словно спохватившись, спрашивал, не может ли он прямо сейчас получить чековую книжку, которая была ему нужна, чтобы немедленно приняться за работу. Англичане не были готовы к таким фокусам. А у Тони всегда был невинный и честный вид. Он мог смотреть вам в глаза и врать не краснея. Причем неизменно создавалось впечатление, что он сам свято верит в то, что говорит, — он был открыт, убедителен, ему невозможно было отказать. Тони стал настоящим кошмаром для управляющих банками».
Тони задумал снять фильм и для этого объединился с неким многосторонне одаренным человеком, Виктором Масгрейвом, журналистом, критиком, поэтом, владельцем художественной галереи, кинематографистом, психотерапевтом и шахматистом. В качестве вклада в картину Виктор предоставил свой дом, располагавшийся в квартале Мэйфэйр. Фильм, изначально озаглавленный «Фильм № 4», но получивший известность как «Задницы», должен был продемонстрировать крупным планом во весь экран триста шестьдесят пять голых движущихся задниц. Для того чтобы собрать такое количество актеров и организовать съемки, Коксы пригласили себе в помощь молодую супружескую пару из Калифорнии — Тима и Робин Рудник, которые согласились работать в обмен на бесплатное проживание в квартире Коксов на Ганновер-Гейт.
Первым театром военных действий стал для Коксов клуб «УФО» («Unlimited Freak Out»[135]), который рекламировали как «Первый психоделический дансинг в Лондоне», где в то время выступала еще никому не известная группа «Пинк Флойд». Йоко дала здесь несколько представлений, во время которых, например, сажала в один мешок мужчину и женщину, спина к спине, и просила описать свои ощущения. Или вызывала на сцену девушку, одевала в бумажное платье и начинала разрезать его на кусочки ножницами, к которым был подсоединен микрофон. Каждый разрез издавал металлический звук, приводивший в восторг публику, в то время как Йоко раздевала таким образом участницу перформанса до трусов. А однажды ночью, к полному изумлению зрителей, вместе с Йоко на сцену вышел Джон Леннон и предложил всем желающим принять участие в съемках «Фильма № 4».
Может показаться удивительным, какое огромное число людей согласились обнажить перед кинокамерой свой зад. Скорее всего, такое поведение можно объяснить на примере истории одного француза, который однажды на Рождество послал всем своим родным фотографию собственной голой задницы, — этот же трюк Джон и Йоко повторили в 1972 году. Когда француза попросили объяснить причины его шокирующего поступка, он вполне разумно ответил, что, во-первых, задница обычно пребывает в гораздо лучшей форме, чем лицо; во-вторых, задница обладает неоспоримым преимуществом свежести; а в-третьих, задница является гораздо более интимным подарком, нежели лицо, поскольку все вокруг видят наши лица, тогда как задницу мы показываем только тем, кого любим. Так или иначе, великое множество артистов, писателей, манекенщиц и тому подобных личностей выставили свои попки перед камерой Йоко.
Что до организаторских способностей, то здесь Тони оказался на высоте. Каждый вечер он привозил добровольцев в Мэйфэйр к Масгрейву домой, а после съемок отвозил обратно в «УФО». Когда приезжал очередной участник, его отводили в маленькую костюмерную, где он должен был снять все, что на нем было ниже пояса. Затем его сопровождали в студию — небольшую комнату, освещенную огнем из камина. Здесь актера устанавливали на шестифутовом поворотном круге, и несколько минут отводилось на то, чтобы обучить новичка ходить на нем. А потом примерно в течение двадцати секунд Тони снимал его на пленку.
Сама Йоко назвала «Задницы» «бесцельной петицией, которую люди подписали собственными анусами». Однако зрители восприняли фильм совершенно иначе. С самого начала, отказавшись выдать фильму прокатную лицензию, цензоры обрекли «Задницы» на успех. Йоко решила пикетировать бюро Совета кинематографической цензуры. Она попыталась найти единомышленников, но потерпела неудачу. Тем не менее когда она приехала на место с охапкой бледно-желтых нарциссов в руках, то увидела поджидавшую ее толпу репортеров и телеоператоров, а также семнадцать выстроившихся в ряд полисменов. В тот вечер Йоко появилась на телеэкране, а лондонская редакция «Тайме» поместила на страницах газеты подробности этой истории.
8 августа, благодаря специальному разрешению, выданному Советом Большого Лондона, в «Джейси Татлер» состоялась премьера фильма, сборы от которой пошли в пользу Института современного искусства. На мероприятии присутствовало множество знаменитостей, поскольку «Задницы» оказались очень близки сердцам англичан — ни одна другая страна в мире не испытывает такого пристрастия к анальному юмору. Первого же взгляда на все эти задницы — толстые и худые, плоские и откляченные, в форме груши и в форме сердца, бледные и загорелые, безволосые и волосатые, гладкие и в пупырышек — было достаточно, чтобы вызвать всеобщий восторг. Несмотря на суровые выступления критиков, «Фильм №4» оставался гвоздем сезона, сначала в «Джейси Татлер», а затем в кинотеатре «Тайм» недалеко от Бэйкер-стрит. Для Джона Леннона «Задницы» стали веселым подтверждением его собственного мнения о Йоко как о непризнанном гении.
