Как-то Йоко спросила Пайза, нет ли у него знакомого иглоукалывателя, живущего по соседству. (Законы Калифорнии запрещали акупунктуру, но местные китайцы все равно продолжали ею заниматься.) Пайз познакомил Йоко с доктором Хоном, который жил в графстве Сан-Матео, к югу от аэропорта Сан-Франциско. Доктор был крепок, разговаривал как хвастливый солдат и постоянно держал рядом бутылку виски, чтобы унимать дрожь в руках, когда он принимался втыкать свои иголки. Ленноны рассказали доктору Хону о том, что отчаянно хотят соскочить с метадона, который, к их глубокому разочарованию, оказался сильнее любого наркотика. («Мы отошли от героиновой ломки за три дня, — рассказал Джон Пайзу, — а теперь вот уже пять месяцев не можем избавиться от метадона!») Хон, который никогда раньше не слышал о «Битлз», заверил новых клиентов, что не только сумеет быстро избавить их от этого недуга, но и поможет справиться с сексуальными проблемами. Но для этого они должны были переехать к нему и полностью ему довериться.

Ленноны прожили целую неделю в маленьком розовом домике доктора Хона, где Джон спал на диване в гостиной, что напомнило ему о последних годах его жизни в Мендипсе. Хон резко запретил пациентам принимать метадон, смягчая их мучения при помощи игл и гигантских доз витаминов. Для усиления сексуальной потенции он давал им настои на травах и маленькие кубики двухсотлетнего корня женьшеня. В промежутках между процедурами он заставлял Джона играть на гитаре и даже преподал ему несколько уроков по основам восточных единоборств.

Через три дня после начала лечения в гости к Леннонам приехали ребята из «Сандэнс». Кен Келли был поражен тем, как изменились Джон и Йоко за те полгода, что прошли со времени их последней встречи. «Джон весь как-то усох, он казался на фут ниже своего роста и сильно похудел, — вспоминает Келли, — а Йоко, напротив, словно подросла. В прошлый раз у нее была короткая стрижка, а теперь волосы отросли и спускались до самой груди». «Джон был счастлив, что освободился от наркотиков, — отметил Келли. — Ему не терпелось вернуться к жизни и заняться делом». Когда Пайз и Келли приехали в следующий раз, им сообщили, что курс лечения завершен.

Покинув маленький гостеприимный домик, Ленноны переехали в элегантный квартал Стэнфорд Корт в Ноб-Хилл, где их посетил нью-йоркский телерепортер Джеральде Ривера, только что закончивший съемку передачи о больнице для детей-инвалидов в Нью-Йорк-Сити. Для того чтобы оказать больнице финансовую помощь, Ривера придумал сначала отвезти детей на прогулку в Центральный парк, а потом — в Медисон-сквер-гарден, где для них пройдут два поп-концерта. Эти концерты, главными героями которых стали Джон и Йоко, были записаны на пленку телекомпанией Эй-би-си, которая заплатила Леннонам 300 тысяч долларов; эту сумму они, в свою очередь, должны были передать в качестве дара детской больнице. Стив Гебхардт говорит, что Джон и Йоко не хотели предоставлять Ривере возможность нажиться на них, но из-за проблем с иммиграционными властями все же решили его предложение принять.

30 августа 1972 года на концерте в Медисон-сквер-гарден Джон Леннон выглядел исхудалым, губы его были плотно сжаты, и он был накачан кокаином по самые уши. На нем были очки с голубыми линзами, какие обычно носят слепые, старая армейская рубашка, вылезавшая из брюк, и шарф, повязанный на талии. Несмотря на явное напряжение человека, взявшегося за осуществление непосильной задачи, он был полновластным хозяином сцены. Йоко, отодвинутая на второй план, ограничилась тем, что аккомпанировала на электрооргане и исполнила пару сольных номеров. Остальная часть шоу была посвящена великому музыканту Джону Леннону.

Концерт «One to One»[186] наглядно показал, что Джон Леннон обрел естественный для него сценический стиль — стиль надрывной и неистовой психодрамы. «Mother» и «Cold Turkey» стали кульминацией утреннего и вечернего выступлений, при этом песня, рассказывающая о преодолении наркотической зависимости, вызвала у Джона взрыв первобытной энергии: он в отчаянной мольбе воздел руки, а на его лице явно угадывалось выражение впавшего в истерику ребенка. Этой неистовой душе понадобилась целая жизнь, чтобы сбросить маску Битла Джона и выплеснуть на публику все, что в ней накопилось.

Если бы Леннон тогда просто позволил себе быть самим собой, очень скоро он смог бы возглавить следующий этап развития поп-музыки: речь идет о той самой эпохе декаданса, из которой впоследствии произошли панк, новая волна, рэп — жестокие, почти психопатические стили, зеркало разбитой души Джона Леннона. Однако Леннон и на этот раз не обратил внимания на зов собственной гениальности. Вместо этого он навсегда покинул сцену и с тех пор появлялся перед публикой лишь в качестве гостя. И вышло так, что, дав в Медисон-сквер-гарден выход своим эмоциям, он словно устроил прощальный фейерверк[187].

Атмосфера, царившая на вечеринке, устроенной после концерта в ресторане, была напряженной. Аллен Кляйн, которому пришлось раздать 5 тысяч бесплатных билетов, чтобы создать видимость аншлага, был на ножах с Йоко, поскольку концерт лишний раз утвердил его во мнении, что публика не желает видеть ее рядом с Джоном. Поведение Кляйна привело Иоко в ярость, и с этого момента отношения четы Леннонов с менеджером стали портиться. Когда в марте срок его контракта истек, Кляйну указали на дверь. Для того чтобы объяснить причины столь самоубийственного решения, Джон и Йоко обрушились на Кляйна с обвинениями в том, что он якобы сам захотел стать такой же звездой, как те, чьи интересы призван был защищать. Они подчеркивали, что он уже не работал на них в качестве продюсера, и высказывали убеждение, что он нарочно затянул конфликт с Полом и Истманами.

Ленноны выбрали самый неудачный момент для того, чтобы расстаться со своим менеджером, так как именно в тот момент остро нуждались в его услугах. Той весной должно было вступить в силу условие об увеличении авторских отчислений участникам «Битлз», и оно оказалось под угрозой срыва, поскольку бывшие участники группы не выполнили оговоренной квоты (каждый из двух последних альбомов, вышедших до условленной даты — 31 августа 1972 года, должен был разойтись тиражом в полмиллиона экземпляров). И если тираж «Wild Life»[188], первого альбома Пола, записанного им с новой группой «Уингз», почти достиг указанной цифры, то ленноновский «Some Time in New York City» (который был выпущен до 31 августа по настоянию Джона) провалился, разойдясь тиражом 272 041 экземпляр. Правда, Кляйн договорился о двухмесячной отсрочке, но его уволили до того, как дополнения к контрактам были подписаны. Вместо того чтобы заменить его новым общим менеджером, Джон, Джордж и Ринго решили каждый нанять своего. Так что когда президент «Кэпитол» Баскар Михон столкнулся с тремя маленькими Кляйнами, которые требовали, чтобы его компания увеличила отчисления в пользу «Битлз» без каких-либо уступок со стороны бывших членов группы, он отказал им с полным на то основанием.

Проблема с авторскими отчислениями была далеко не единственной. Уволив Кляйна, Джон и Иоко растерялись, так как в течение нескольких лет они полностью зависели от своего менеджера не только в делах, но и в том, что касалось решения личных вопросов, которые требовали определенных навыков и трезвого подхода. Кляйн нянчился со своими знаменитыми клиентами, и теперь им непросто было найти ему замену. Ленноны остановили свой выбор на человеке, бывшем в свое время правой рукой Кляйна, — Гарольде Сайдере, которого они приняли на службу в День дураков, 1 апреля 1973 года. Маленький, подвижный, блестящий адвокат, отличавшийся исключительной прямотой в разговоре и поведении, Сайдер по своему темпераменту являл полную противоположность Кляйну, что, по всей видимости, и послужило причиной его ухода из АВКСО в 1971 году. Сайдер не имел ни малейшего желания разыгрывать из себя Санта-Клауса. Более того, он вообще отказался от должности менеджера, сухо заметив: «Я не собирался взваливать на себя их грязное белье». Вместо этого он согласился стать финансовым советником Леннонов. Он нанял им лучших бухгалтеров и адвокатов и принялся обучать своих подопечных правильно распоряжаться денежными средствами.