Но все линии были заняты. «Поезжай туда! Тебя пропустят!» — заторопил его Лучиано. После этого домой Сэм больше не вернулся.

На выходе из Театра Святого Марка Фред Симан обратил внимание на хиппи, державшего в руках номер «Сохо ньюс» с фотографией Иоко на первой странице и заголовком «ЙОКО ОСТАЛАСЬ ОДНА». По лицу у парня катились слезы. «В чем дело?» — поинтересовался Фред.

«Ну не издевательство ли это? — произнес хиппи, указывая на обложку. — Я имею в виду, после того, как Джона застрелили».

«Застрелили! — повторил Фред. — Что значит — „застрелили“?»

Услышав ответ, он кинулся к телефону. Не сумев пробиться в Дакоту, он набрал домашний номер Ричи Депалмы, и его жена подтвердила, что Джон мертв. Поймав такси, Фред помчался в Дакоту.

Перед воротами возле дома он увидел толпу людей, пришедших почтить память Джона. Они слушали записи и пели «Give Peace a Chance». В «Студии Один» Ричи отвечал на телефонные звонки, а Хавадтой нервно расхаживал взад и вперед, жалуясь на то, что Иоко отказалась его принять.

Прошло немного времени, и Фреда вызвали в квартиру 72. Войдя на кухню, он застал Йоко в розовой шелковой ночной рубашке, сидящей на диване, уронив голову на руки. Рядом с ней находились Дэвид Геффен и инспектор Ричард Дж. Никастро, пытавшийся допросить хозяйку дома, которая в ответ только стонала: «Это такое потрясение! Я не могу, я не могу прямо сейчас!» В конце концов она обратила внимание на Фреда и попросила его послать кого-нибудь за Хавадтоем.

После ухода инспектора Иоко ушла с Геффеном и Хавадтоем в спальню, чтобы обсудить самые насущные проблемы. Прежде всего надо было позаботиться о похоронах. В первой части своего завещания Леннон пожелал, чтобы у него были обычные похороны, однако не прошло и нескольких часов после его смерти, как Йоко через Геффена объявила, что похорон как таковых не будет — у гроба состоится только траурное молчание, о времени которого будет объявлено позже.

Проведя ночь на телефоне, к семи утра Иоко была готова принять своих адвокатов и финансовых советников. Во второй половине дня состоящий из четырех страниц документ, подписанный Ленноном примерно за год до смерти — 12 ноября 1979 года, — был отправлен в судебные органы для утверждения. Джон завещал свое имущество Иоко и детям, пополам.

Условия завещания, ставшие достоянием общественности, ни у кого не вызвали удивления, но все были буквально шокированы тем, как распорядилась вдова телом Джона Леннона. Йоко решила, что тело ее мужа будет кремировано, несмотря на то, что Джона ужасала практика кремации, а однажды он даже хотел написать по этому поводу песню протеста. Она поручила распорядиться этим Дугласу Макдугаллу, который появился на службе буквально через несколько часов после убийства. Бывший сотрудник ФБР использовал хитрость, к которой в свое время прибегали «Битлз», когда хотели скрыться после концертов от поклонников. Он перевез тело Леннона в погребальную часовню Фрэнка Дж. Кэмпбелла, где ему выдали поддельный сертификат о кремации. В катафалк была помещена пустая урна, и все журналисты, околачивавшиеся неподалеку, бросились вслед за катафалком. После этого Макдугалл погрузил тело в другой катафалк, который направился в сторону похоронной конторы Фернклиффа в Харсдэйле, к северу от Нью-Йорка.

В это время, во второй половине дня в среду, 10 декабря, Хелен Симан рассказала, наконец, Шону о смерти его отца, так как сама Иоко не нашла в себе сил. Пятилетний мальчик пришел от этого почти непонятного сообщения в сильное волнение. Он захотел попрощаться с отцом. Хелен передала эту просьбу Иоко, и та срочно велела Фреду связаться с крематорием и задержать церемонию до приезда Шона. Но было уже поздно.

Тем вечером Макдугалл появился в «Студии Один», держа в руках небольшой пакет, перевязанный яркой лентой, чтобы не вызвать подозрений у зевак, собравшихся возле дома. «Что это?» — удивился Фред Симан.

«Это, — ответил офицер безопасности, — то, что осталось от величайшего рок-музыканта в мире».

Фред почувствовал, как на него накатила тошнота, но ничего не сказал. В следующий момент он уже звонил Йоко.

«Неси прах наверх», — приказала она. Но Симан не мог прикоснуться к урне и попросил сделать это кого-нибудь другого. Затем Фреда вызвали в спальню, и он застал Йоко у телефона. Когда она знаком показала ему убрать урну под кровать, он прервал ее разговор и заявил: «Я хочу уйти в отпуск».

«Хорошо, — ответила Иоко, зажав трубку подбородком. — Я вижу, тебе это далось нелегко. Можешь немного отдохнуть, только смотри, не наделай глупостей».

Пока весь мир пребывал в трауре, в Дакоте бурлила жизнь. Иоко поручила Шона заботам друзей и сотрудников, а сама занялась своей карьерой. Испустив свой последний вздох, Джон предоставил жене возможность, о какой она мечтала всю жизнь: подняться на самый верх хит-парадов. И она не собиралась упускать этот шанс.

Во вторник вечером, когда после убийства Джона не прошло еще и двадцати четырех часов, Иоко потихоньку выскользнула из Дакоты и отправилась на ужин с Дэвидом Геффеном, который привел с собой Келвина Кляйна и Стива Рубелла, бывшего менеджера «Студио 54», недавно выпущенного из тюрьмы, где он отбывал срок за неуплату налогов. В этот вечер Геффен пребывал в великолепном riacTpo-ении, особенно это проявилось после того, как позже, уже в Дакоте он открыто начал хвастать, сколько денег он зарабатывал для Йоко. У него, безусловно, были причины радоваться, поскольку убийство превратило альбом, который розничные торговцы начали было сдавать обратно оптовикам, в сенсационный суперхит, разошедшийся в одночасье тиражом более шести миллионов экземпляров. В довершение ко всему при подписании контракта Геффен застраховал жизнь Джона Леннона на кругленькую сумму.

Но у Йоко уже родилась смелая идея относительно нового сингла. В среду она позвонила Джеку Дугласу и сообщила, что заказала на этот вечер студию. Когда Джек приехал, Йоко вручила ему две бобины с записью разговора Леннона и еще одну пленку, на которой звучала классическая гитара в исполнении Дэвида Спинозы. Она велела Джеку обработать речь Леннона и вставить некоторые фразы в музыкальную ткань. Десять часов подряд Джек провел за этой работой, в то время как Йоко, не вынимая сигареты изо рта, сидела рядом. Он был так взволнован, что порой не мог сдержать слез, катившихся по щекам. Иоко казалась невозмутимой. По мере того как работа продвигалась, она давала указания: «Добавь немного вот этого!» или «Вот это подойдет!» Дуглас предположил, что пленка будет использована во время погребения. На самом деле Йоко задумала поместить запись на оборотной стороне своего сингла «Walking on Thin Ice», решив, что тогда он будет значительно лучше раскупаться.

В этот же день ближе к вечеру она впервые за много лет позвонила Спинозе. Первое, что он услышал, взяв в руки трубку, были слова Йоко: «Нет, ты можешь в это поверить! Ты можешь поверить в это дерьмо!»

«Йоко! — с трудом оправившись от шока, выдохнул Спиноза. — С тобой все в порядке?»

«Да, в порядке! В порядке!» — отрезала она. А через несколько дней, во время деловой встречи, Йоко предложила ему 100 тысяч долларов за использование трека с его игрой на гитаре. Не исключено, что это был самый высокий гонорар, когда-либо выплаченный студийному музыканту.

Несмотря на то, что продюсер группы «Пинк Флойд» Боб Эзрин предупредил Джека Дугласа о том, что продолжать работать на Иоко в высшей степени опасное занятие — «Она причинит тебе зло, сделает больно... Она пользуется тобой напропалую», — Джек настоял на том, чтобы закончить начатую работу, так как считал, что этим он оказывал услугу Леннону.

Эзрин как в воду глядел. Когда наступила весна, Дуглас понял, что Иоко не собирается выплачивать ему проценты, как копродюсеру «Double Fantasy» (они с Иоко как продюсеры получили за нее «Грэмми»), а также за большую часть треков вышедшего следом альбома «Milk and Honey». Дуглас подал на нее в суд, который обязал Йоко выплатить причитавшиеся продюсеру три с половиной миллиона долларов. Иоко пригрозила затянуть и без того длившееся целую вечность разбирательство подачей апелляции, и Дугласу пришлось полмиллиона уступить