— Эй, земляк, может, нужна помощь?

Николай поднял голову и увидел Тихомирова. Он тоже сразу узнал Николая, вышел из машины и, подбежав к нему, наклонился.

— Что-нибудь случилось?

— Да вот… гвоздь поймал, — уклончиво ответил Николай, соображая, как поступить в создавшейся обстановке.

— А вы как здесь очутились? — вдруг нахмурился инженер-подполковник.

— Догонял группу, потом решил заехать к знакомым и вот… А вы?

— Тоже решил заехать… Послушайте, но ведь от вас же пахнет вином. Это же… черт знает что такое. Впрочем, сейчас самое важное не лишиться прав.

Быстрые, решительные переходы его настроения — от почти презрения к товарищеской заботе — Грошев отметил, но сейчас главным было не это.

— Знаете что, товарищ Тихомиров, не будем играть в прятки. Мне нужны вы. Вот мое удостоверение.

— Это с какой стати? — выпрямился Тихомиров.

Пожалуй, он был красив. Сухощавый, военной выправки, с правильными чертами удлиненного лица и жесткими, острыми глазами.

— Требуется восстановить истину. Давайте сядем в мою машину и побеседуем.

Тихомиров едва заметно улыбнулся.

— Ну что ж… Давайте.

— Скажите, почему вы, покрасив машину дважды, заявили об этом только один раз?

— Ну, во-первых, я, как и многие другие, мог бы и не заявлять. Но, во-вторых, сделал это потому, что во всем люблю порядок. Армия воспитала. А в-третьих, после первой покраски поездил всего недели две — и краска полезла. Когда Грачев покрасил мне по всем правилам — заявил.

— Насколько я понимаю, вы часто бываете в этом городе.

— Да.

— Почему?

— На этот вопрос я отвечать не буду: врать не желаю, а правда вас не касается.

— Ваше право. А зачем вы приходили к Волосову на квартиру?

— Ах, вот оно что… Это к бывшему владельцу моей машины? (Николай кивнул.) Когда я ее купил и осмотрел, то увидел на переднем бампере дыры для дополнительных подфарников. Вот и пошел узнать, не остались ли сами подфарники. Знаете, такие желтые, противотуманные. Как известно, купить их трудно.

— Вы тогда знали, что он арестован?

— Был на учениях, потом в отпуске, а когда приехал, узнал, что есть машина, и купил ее. А уже из технического паспорта на машину узнал адрес владельца.

— А куда вы дели портфель с запасными частями?

— Портфель? Портфеля я не видел. С машиной я купил запасной баллон и инструмент. Ну, еще домкрат. Никаких запасных частей там не было.

Это походило на правду, запасные части вместе с портфелем могли быть проданы и отдельно.

— Понятно. Зачем к вам на работу приходил Камынин?

— Предлагал купить покрышки. По дешевке. Но я не взял, потому что у меня свои еще хорошие.

Николай вспомнил камынинский гараж, покрышки под брезентом и подумал, что бывший кладовщик и в самом деле решил продавать машину.

— Вы и раньше знали Ивана Тимофеевича?

— Ну… как знал? Встречался с ним в магазине автодеталей.

— А Волосова?

— Вообще не знал.

— А ведь он служил в вашей части.

— Возможно. Очевидно, я прибыл после того, как он демобилизовался.

— Скажите, Александр Иванович, а в своей машине вы когда-нибудь боковинки, что возле дверей, снимали?

— Снимал. Правую. Устанавливал хитрое устройство против автомобильных жуликов.

— А почему не левую. Она же под руками.

— Вот именно поэтому. Все устанавливают под руками. Кроме того, там такая путаница железок и тросов, что работать неудобно.

На какую-то долю секунды Николай задумался: самому взяться за обыск машины или просто попросить Тихомирова проверить ее?

— Значит, вы категорически утверждаете, что левую боковинку вы не снимали ни разу?

— Категорически.

К машине подошел старшина и, козырнув, доложил:

— Позвонили, что сейчас наши сюда подъедут. Ждите. — Потом мягко улыбнулся и спросил: — Не узнаете, Александр Иванович?

Тихомиров присмотрелся к старшине и обрадованно улыбнулся:

— Батюшки! Голубцов! Старший сержант Голубцов! Какими судьбами?

— А я здесь живу. Вы как демобилизовались — и я вскоре за вами. Женился — и вот…

— И как, нравится работа? Жизнь? Вы ведь не только отличный шофер, но еще и механик неплохой.

— Здесь… ближе, — серьезно ответил старшина. — И — строже. Интересней. — Он подумал несколько мгновений и закончил: — И может быть, нужнее. Пока, по крайней мере.

Когда бывший подчиненный вот так встречается с командиром, можно с уверенностью сказать, что командир тот был хороший. Это Николай знал и потому решился на шаг, не совсем оправданный обстановкой.

— Александр Иванович, есть просьба. Будьте добры, снимите при нас левую боковинку.

— Это очень нужно?

— Очень! Все для той же самой истины.

— Хорошо. Тем более при свидетелях, — усмехнулся Тихомиров.

Он достал инструмент и, разговаривая со старшиной Голубцовым, вспоминая прежних сослуживцев, ловко орудовал отверткой с крестообразной насечкой на конце. Сняв боковину, он протянул ее Грошеву.

— А теперь сами посмотрите, нет ли чего-нибудь постороннего в отсеке, — попросил Николай.

Тихомиров пожал плечами и, присев на подножку, запустил руку в отсек. Вначале на его недоверчиво-ироническом лице проступило недоумение, потом почти испуг. Он медленно вытащил из отсека пачку денег и, растерянно помаргивая, смотрел то на сиреневую пачку, то на старшину и Грошева.

Николаем все сильней овладевало то веселое, острое и отчаянное состояние, что иногда появлялось в нем, когда приходила, наконец, тщательно подготавливаемая победа.

— Ничего не понимаю… — пробормотал Александр Иванович.

Старшина Голубцов с тревогой и болью во взгляде смотрел то на инженер-подполковника, то на следователя.

— Пошарьте, будьте добры, еще, — мягко, доброжелательно попросил Николай. — По-моему, там должно быть и еще кое-что.

Тихомиров страдальчески посмотрел на Грошева и снова опустил руку в отсек. Через мгновение его лицо вытянулось и на нем проступила обреченность. У старшины в глазах мелькнула суровость и даже брезгливость. Он смотрел на Тихомирова, и на скулах его набухали желваки. Александр Иванович вынул еще одну пачку и молча протянул ее Николаю.

Что-то сладкое схватило Николая за горло, подкатилось к сердцу и сжало его. А когда отпустило, то сердце забилось легко и быстро.

В сущности, это было торжество. Настоящее торжество. Можно было хохотать от счастья, можно нахально торжествовать, а можно надуться и стать неприступным, как бы подняться над всеми.

Все простили бы ему любую из этих примет торжества. Но сам-то он понимал, что все происходящее — лишь первый реальный успех дела. Всего лишь этап. Многое еще впереди. И он сглотнул сладкий комок в горле.

Тихомиров, не дожидаясь просьбы, сам бросил руку в отсек и теперь уже испуганно вытащил из него еще одну пачку денег, обернутую в бумагу.

— Кажется, все, — хрипло сказал он и прижался щекой к блестящей рукоятке ручного тормоза.

— По-моему, нет… — покачал головой Николай. — По-моему, там еще должна быть сухая ветка сирени.

И старшина и Тихомиров оторопело посмотрели на него, но он казался спокойным и безмятежным, как фокусник, который проделывает хорошо ему известный, даже поднадоевший фокус перед глазами не слишком разборчивых зрителей. В нем появилась некоторая снисходительность, даже беспечность, и это совсем доконало и старшину и Тихомирова.

Александр Иванович безнадежно вздохнул и стал обследовать отсек. Старшина смотрел на него уже зло, жалостливо, словно хотел сказать:

«Как же вы это так, инженер-подполковник?… Я-то вам верил… уважал… Как же такое может быть? Где же вы свихнулись?»

Тихомиров достал ветку сирени и протянул ее Грошеву.

— Вот…

Сирень оказалась белой, с мелкими, коричневатыми, словно ржавыми, пятнами. Только листья на сухой ветке казались свежими, слегка притомленными.

Грошев осмотрел ветку, понюхал ее — соцветия еще не утратили тонкого аромата белой сирени — и спросил: