— Как прикажете, господин генерал. — Арита взглянул на часы. — Можно минут через сорок.

— Даже так? Прекрасно, Арита, превосходно… Давайте завтра, в семь утра… А потом продолжим разговор. У вас есть вопросы?

— Только один, господин генерал. Если мне требуется быть в Индокитае завтра, вылететь необходимо сегодня?

— Я употребил слово «завтра» фигурально, — объяснил Итагаки. — Если ваши «висельники» оправдают мои ожидания, к переброске можно будет приступить дня через три, не ранее. Не такое уж я чудовище, чтобы не дать людям времени на сборы. Кроме того, мы сначала передислоцируем команду на Хайнань. Пусть ребята полюбуются видом Тонкинского залива с востока, придут немного в себя. Вы будете приданы пятнадцатой армии, подполковник Арита. Ей выпала честь первой вступать во Французский Индокитай. Но путь проложите вы. Надеюсь, что это не будет сопряжено с большими трудностями. Так что пусть «висельники» не спешат повязывать белые «хасимаки» смертников. — Генерал рассмеялся, найдя свои слова забавными, и с нескрываемым удовольствием взялся за свои схемы и графики. — Значит, в семь.

Возвратившись из Токио, Фюмроль застал в доме Мынь. Без малейшего смущения девушка приняла из его рук портфель и тотчас вернулась с рюмкой анисовой. Смахнув со стола муравьев, она опустила жалюзи и выскользнула из комнаты. Фюмроль следил за ней со смешанным чувством радости и удивления.

— Мынь, — позвал он, не прикоснувшись к рюмке. — Мне нужен портфель. — Затем хлопнул в ладоши: — Тхуан!

Они явились почти одновременно. Мынь обеими руками прижимала к животу тяжелый портфель, а Тхуан держал кокосовую скорлупу с прелестной орхидеей.

— Вот, господин, — буркнул он, осклабясь. — Собирался подвесить на веранде.

— Отлично, Тхуан, — кивнул сбитый с толку Фюмроль. — Я оторвал вас от дел только затем, чтобы поздороваться. Здравствуйте.

— Здравствуйте, господин. Добро пожаловать домой. Как долетели?

— Благодарю. — Фюмроль поманил Мынь: — Оставь портфель и ступай… Это ваша работа? — проводив ее взглядом, он повернулся к Тхуану. — Или она сама пришла? — Он открыл новенький сейф и переложил в него из портфеля наиболее важные документы.

— Господин недоволен? — уклонился от прямого ответа повар. — Девушку можно отослать назад.

— Нет, зачем же… — смутился Фюмроль. — Просто я как-то не ожидал увидеть ее у себя. — Он отвел глаза от изъеденного оспой и вечно улыбающегося лица повара. — Кому все же принадлежала инициатива?

Вопрос прозвучал отрывисто.

— А говорили, что Мынь нравится господину…

— Кто говорил? — спрятав ключ, продолжал расспросы Фюмроль.

Горячая волна, которая прихлынула к горлу, когда он увидел девушку, сменилась тоскливым отливом. Он чувствовал себя совершенно открытым. Отовсюду следили за ним чьи-то холодные, затаившие недобрую тревогу глаза.

— Не знаю, господин, — помедлив, ответил Тхуан. — Многие так считали.

— Проклятый город! — Фюмроль сжал кулаки. Он с трудом сдерживался. Сказывалось напряжение последних дней, изматывающая дорога и гнусная эта морось, от которой изнутри запотевает часовое стекло. — Воистину проклятый город. Тут все за всеми следят.

— Похоже, господин перегрелся на солнце, — сочувственно покачал головой Тхуан. — Я принесу пузырь со льдом.

— К черту пузырь, к черту все! — Фюмроль поднялся, отшвырнул ногой портфель и, пошатываясь, направился в спальню. Он помнил и свой последний вопрос, и то, что Тхуан на него не ответил, но все вдруг стало ему безразлично. Череп переполнился теплой медлительной жидкостью, в которой красноватыми вспышками один за другим угасали возбужденные центры.

Рухнув ничком на постель, Фюмроль крепко зажмурился, чтобы не видеть больше черных мелькающих точек. «Это, наверное, тропикантос», — успел подумать он, теряя сознание. Но это был всего лишь сон, глухой, изнуряющий сон среди бела дня, от которого человек встает опустошенным и разбитым.

Когда Тхуан бережно разбудил его, Фюмроль долго не мог понять, где находится. Он сел, опершись на подушку, и одичало помотал головой. В такт приливающей к вискам крови болезненными толчками возвращалась память. С подносом, на котором дымился горячий шоколад, подступила Мынь. Присев бочком на постель, она подала ему чашку. Безотчетно повинуясь памяти детства, Фюмроль выпятил нижнюю губу и капризно поморщился, но маслянистый и белый шоколад выпил с удовольствием. Ему было немного стыдно встречаться взглядом с Тхуаном. Он и сам не понимал теперь, для чего было затевать никчемный допрос. Разве не приучил он себя воспринимать жизнь как некую изначальную данность, чьи сумбурные проявления не зависят от желания и воли?

Одобряюще кивнув девушке, он вытер губы салфеткой.

— Никогда не пробовал такого!

— Белые бобы только что получены с юга, — удовлетворенно проурчал Тхуан. — Прикажете почту?

Он принес стопку газет, несколько казенных пакетов — один из них был помечен грифом контрольной комиссии — и два конверта с красным штемпелем французской авиапочты. Почерк жены Фюмроль узнал в первое же мгновение. Сбросив все остальное на пол, он обеими руками схватил это маленькое письмо с голубой маркой, запечатлевшей пароход «Нормандия». Разрывая дрожащими от нетерпения пальцами хрустящую бумагу, подумал о том, что жизнь любит затягивать тугие узлы. Надо же было именно сейчас

— не раньше и не позже — получить весть от Колет! И притом, эта марка. Впрочем, ее Колет могла преднамеренно выбрать. С «Нормандией» у них было связано много приятных воспоминаний. Жена писала, что роды прошли удачно, но девочка родилась слабенькая. И сама она тоже еще не оправилась и очень волнуется за крошку Люсьену…

Люсьена! Они вместе выбрали это имя, а если бы родился мальчик, его бы назвали Виктором. Колет заклинала его беречь себя, жаловалась, что страшно устала от постоянной тревоги и тоски. «Временами мне кажется, что я больше не выдержу, — писала она, — но стоит девочке заплакать, как я бегу к ней, и сами собой ко мне возвращаются силы. Если все закончится благополучно и доктор Милле не наложит свое беспощадное вето, мы сядем на первый же пароход, идущий в Индокитай».

— Тхуан! — позвал Фюмроль, сглатывая подступившие слезы.

Он вскочил с кровати, переоделся в свежее, приятно холодящее кимоно и, подобрав на ходу желтый пакет, влетел в кабинет.

— Тху-а-ан! — пропел он, бережно пряча письмо в верхний ящик сейфа.

Послание генерала Нисихары так и осталось непрочитанным. Вспоров пальцем конверт, Фюмроль только взглянул на дату, аккуратно проставленную на бланке, и потянулся к корзине. Можно было не сомневаться, что после токийских переговоров японская сторона предъявит новые, куда более жесткие требования.

— Завтра вечером мы принимаем гостей, — довольно потирая руки, объявил он своему повару и домоправителю, который опять притащился с орхидеей. — Стол накроете в большой гостиной, на пять персон. Черепаховый суп, лангустины, шампанское. — Он победно прищелкнул пальцами. — Одним словом, вы понимаете.

Бережно прижимая цветок к груди, Тхуан удовлетворенно заворчал.

— Что вы там бубните? — улыбнулся Фюмроль. — Не разберу.

— Мне приятно, что у господина будут настоящие гости, — чуть более внятно произнес повар. — Значит, в дом пришло счастье.

— Вы угадали, мой друг. У меня родилась дочь. Не знаю, надо ли радоваться тому, что в мире, который раскалывается на части, появилась маленькая маркиза, но почему-то я счастлив.

— Позвольте принести вам свои поздравления, господин. Дети — это единственное, ради чего стоит жить. Корзина уже опять полна. — Он виновато переступил ногами. — Господин позволит?

— Что? — Фюмроль проследил за его взглядом. — Ах, корзина… — Он небрежно махнул рукой. — Конечно, Тхуан. — И, по обыкновению, предупредил: — Бумаги сожгите… А я, знаете ли, что-то опять устал. Никак не приду в себя после дороги. Если будут звонить, скажите, что не велел будить.

Закрыв за собой дверь спальни, Фюмроль сунул под подушку пистолет, выключил свет и, тихонько приоткрыв дверь, юркнул под сетку. В настороженной тишине он чутко прислушивался к скрипам и шелестам ночи.