Времени не оставалось. Крадущийся негодяй спустился по лесенке, ведущей в лекторий. Я заметил кинжал в окровавленной руке. Тупая скотина. Я сгреб его за запястье и заставил потерять равновесие. Вспомнив Дассина и рваную рану на его груди, я не церемонился. Сдавив локтем горло пришельца, я заламывал ему руку за спину, пока нож не звякнул об пол.

— Думал закончить работу или просто добавить к списку еще кого-то? — рявкнул я ему в самое ухо.

Придушив его посильнее, я подобрал нож с пола, намереваясь раскроить негодяя так же, как он — Дассина.

— Спасите господина Дассина… пожалуйста.

Маленький легкий человечек обмяк в моих руках. Уловка любителя. Он заслуживал смерти. Я уже приставил нож к его животу, но обратил внимание на цвет его кожи… светло-коричневая, как крепкий чай с молоком. Изящный овал лица. Темные миндалевидные глаза. Дульсе… Я опустил нож и повернул его лицом к себе. Черные прямые волосы, аккуратно подстриженные над ушами. Опрятная бородка. Лицо без возраста с мертвенно-бледными губами. Святые боги! Тот самый, седьмой, из комнаты с Наставниками! Его легкое тело сочилось кровью из десятка колотых ран. Тот, кто напал на него, действовал наверняка. Я положил дульсе на диван, все еще влажный от крови Дассина, вытащил кожаный саквояж и достал из него нож и полосу ткани.

Никакое чародейство не может притупить боль целительского кинжала. Рассечь свою плоть и смешать кровь с кровью больного — единственный действенный способ освободить силу Целителя. Боль — это такая же часть единого магического действа, как и слова, раскрывающие твое сознание свету вселенной, и сбор силы из самых потайных уголков твоего существа, и запах крови. Боль открывает двери обострившимся чувствам, необходимым, чтобы исправить поврежденное, она связывает Целителя и пациента сильнее, чем полоска белого полотна.

Впервые я рассек себе руку ножом в день, когда отчаивался спасти умирающего брата. Тогда я еще не знал, что я Целитель. Я старался не думать о боли, связать себя с разбитым телом Кристофа, сохраняя в мыслях его невредимый образ. Я думал, настоящий Целитель должен быть привычен к боли, и боялся, что слезы на глазах и срывавшийся с губ крик свидетельствовали о моей неспособности к этому. Я боролся так долго, что душа моего брата едва не успела уйти за Черту, прежде чем я понял: его чувства закрыты Для меня вместе с моими собственными. Когда я осознал это и ослабил контроль… лишь тогда передо мной раскрылся мир другого человека; я смог увидеть раздробленные кости, почувствовать порванные ткани, услышать сбитое сердцебиение, которые надо было исправить. Даже за все эти годы я так и не привык к боли. Совершенство здорового целого более чем стоит того — оно несоизмеримо дороже, — но правда, что опытные Целители сдерживают крик, однако и никогда не улыбаются, приступая к работе.

Чувство времени отказывает, когда имеешь дело с целительством. Можно считать удары сердца, но, как правило, есть куда более важные вещи, которыми нужно заниматься: связывать поврежденные кровеносные сосуды или разрушать яды, стекающиеся к ранам, словно стервятники. Так что, когда я приступил к чародейству, затянувшему порез на моей руке, и распутал узел, связывавший меня с раненым дульсе, я не знал, как долго он уже наблюдает за мной.

— Се'на давонет, Гире Д'Арнат, — произнес он тихо. «Славься, Наследник Д'Арната». — И прими мою благодарность за то, что не может быть оплачено.

— Тебя зовут Барейль? — спросил я. Он устало кивнул.

— Определенно, Вазрина Ваятельница оберегает глупых и непокорных, иначе бы я не смог тебе сейчас ответить.

— Тебе повезло, что я не нашел оружия. Я думал, что ты один из убийц и вернулся закончить работу… или прикончить и меня тоже.

Хотя голос дульсе был ровен и самообладание не оставило его, глаза его наполнились слезами.

— Значит, ему удалось вернуться, и ты знаешь, что произошло.

— Ничто из того, что я знаю, не имеет смысла. Только то, что Дассин мертв. Скажи, кто это сделал… если можешь, конечно.

Дульсе обладают безмерной восприимчивостью к знаниям и необычайной способностью подбирать, анализировать и связывать воедино разрозненные кусочки известных им сведений. Но лишь небольшая часть знаний дульсе доступна ему в каждый отдельный миг. Так, сегодня он мог назвать каждую звезду в небесах, а завтра припомнить всего две или три, или же иметь сейчас самое расплывчатое представление о том, как зовут человека, а через час-другой вспомнить всю историю его жизни. Тот дар'нети, кому посчастливилось быть связанным с дульсе обрядом мадрисса, мог вызвать из глубин его разума любую, самую мельчайшую деталь и воспользоваться ею. Поскольку я не был связан с Барейлем и имел над ним власть лишь как особа королевского происхождения, я не обладал возможностью управлять его разумом.

— Вы увидите, мой государь, что я обладаю в некотором роде лучшими возможностями к познанию, чем большинство дульсе. И я, разумеется, сделаю для вас все, на что способен. — Вид нахмурившегося Барейля не слишком-то обнадеживал. — Но если, как вы мудро предположили, те, кто убил моего мадриссона, захотят добраться до вас, нам надо выбираться отсюда, и чем скорее, тем лучше. Чтобы вернуться в дом, мне пришлось нарушить магическую защиту. Надеюсь, моя неосмотрительность не станет помехой на нашем пути.

— Я уже собирался уходить, когда ты появился, — ответил я и рассказал о своих приготовлениях.

Дульсе задумчиво кивнул.

— Есть несколько вещей, которые вам надо взять с собой. Сейчас я их достану.

Он попытался встать, но я решительно удержал его.

— Ты потерял много крови, дульсе, — столько даже мое искусство не может возместить. Скажи, что необходимо взять, и я достану сам.

Барейль опустился на подушки.

— Как скажете, государь. Прежде всего, в деревянном комоде, в самом нижнем выдвижном ящике, под стеклянными трубками и точильными брусками, вы найдете небольшой, холодный на ощупь розовый камень… да, этот. Храните его бережно. Не могу объяснить, насколько это важно.

Я сунул камень в мешок.

— Что еще?

— Деньги… я достану по дороге отсюда. Что касается одежды, вы нас недооценили, мой господин. Если вы откроете дверцу шкафа для химических препаратов…

Что ж, это выглядело именно как шкаф для химических препаратов — высокая деревянная конструкция с застекленными дверцами. Сквозь стекло виднелись полки с баночками, скляночками, синими и красными пузырьками, коробочками, трубками, медными горелками. Ничего интересного. Но стоило мне только открыть дверь и заглянуть внутрь, как весь этот скарб исчез, а взамен обнаружился опрятный платяной шкаф, доверху забитый одеждой, которая никогда бы не подошла Дассину.

— Это все мое? — изумился я.

— Думаю, оно может вам подойти по размеру.

Я недоверчиво покосился на отдыхающего дульсе и заметил в его глазах искорку и в изгибе уголков рта знакомую иронию, запомнившуюся мне еще с первой встречи.

Скинув белую робу, спереди жесткую от крови, я быстро натянул ничем не примечательные коричневую блузу, штаны и жилет из мягкой кожи, шерстяные чулки, — всё подходящего размера. Обнаружив в шкафу пару туфель из оленьей кожи, в точности по моей мерке и так прекрасно выделанных, что мои ноги не протестовали даже после четырех месяцев хождения босиком, я заметил:

— Ты, как и Дассин, уклоняешься от прямых ответов.

— Я тридцать лет был мадриссе мастера Дассина. Он доверял мне свои знания и замыслы. Если вы пожелаете, я приму мадрисс и подчинюсь вам, но я должен и буду отказывать вам во всем, что противоречит желаниям мастера Дассина, как я их вижу. Вам ясна моя позиция, государь? — Он смягчил резкость своих слов очаровательной улыбкой.

— Барейль, клянусь всеми моими жизнями, уверенность в том, что хоть кто-то разбирается в происходящем, вызывает у меня восторг, и я с радостью приму любые поставленные тобой ограничения. — Я вытащил из шкафа тяжелый шерстяной плащ. — А теперь, думаю, нам пора уносить ноги отсюда, пока до нас не добрались те, кто ломает дверь там, наверху.