Даже использования силы оказалось недостаточно, чтобы вызвать Дассина. В первый раз, когда я использовал магию в его доме — зажигая огонь в маленькой лампе, — он набросился на меня, словно лис на зазевавшегося кролика, разнося в пух и прах за то, что я трачу силы «на всякие глупости».

Стоило мне войти в лекторий Дассина, как воздух наполнился высоким пронзительным воем. Старый негодяй наложил заклятие на дверь. Придется снова поговорить с ним о честности и доверии. Раздраженный куда сильнее, чем просто шумом, я принялся искать способ заткнуть заклятие, но, к своему изумлению, не смог найти даже проема за собственной спиной. Пространство, где должен был зиять проход, закрывала блеклая оштукатуренная стена, на которой висели полки с книгами и жестяными коробками с травами. Все это было покрыто многолетним слоем пыли и всякого хлама — совершенно настоящими на ощупь. Чутье подсказывало мне, что при встрече с подобной иллюзией я должен чувствовать покалывание в пальцах, но колдовство оказалось для этого слишком искусным.

Вскоре шум стих сам по себе. Мое изумление от искусства старого чародея и раздражение от его дерзости задохнулись под гнетом тишины.

— Дассин, — тихонько позвал я его.

Ответа не последовало.

Ограничив меня в использовании магической силы, ношении одежды, разговорах и вопросах, Дассин вдобавок запретил мне покидать лекторий без сопровождения. Он раз за разом напоминал мне не преступать установленных им пределов, утверждая, что, если я доверился ему во всем остальном, значит, я должен верить и в их необходимость. Честно говоря, мне претило перечить ему, так что я решил подождать, прежде чем продолжить поиски, несмотря на всю странность сегодняшнего утра.

Остатки нашего последнего ужина лежали на рабочем столе: корзинка с хлебом, уже холодным и черствым, тарелка с несколькими ломтиками засохшего сыра, не две, а три грязные суповые миски и две кружки, пахнущие бренди — «лучшее от Барейля», как называл Дассин содержимое своей зеленой бутылки. Подсвечники все еще были убраны, а новый ящик высоких восковых свечей лежал неоткрытым на полу возле стола. Комната казалась не более и не менее загроможденной, чем обычно. Я ненадолго присел на стол, сдвинув в сторону, разбросанные красные и зеленые кости для сонкеля. Половина плашек были выстроены в узор и огорожены серебряными прутиками длиной с палец, как будто игру внезапно прервали.

На полу лежал опрокинутый деревянный шкафчик. Его расписные дверцы распахнулись, и наружу вывалилось несколько странных вещиц: золотой перстень, небольшая эмалированная коробочка с набором карт, используемых для прослеживания семейных линий магических способностей, и предмет, чье назначение я бы не взялся угадать, — плоский круг из тусклого дерева размером с ладонь. В круг было вделано металлическое кольцо, внутри которого крепился зеркально отполированный черный кристалл пирамидальной формы и в полпяди вышиной. Я поднял шкафчик и принялся подбирать вещи, расставляя их по полкам.

Раздумывая, чем бы мне заняться дальше, я рассеянно погладил пальцем одну из гладких граней блестящего кристалла — и моя плоть растворилась, и с нею весь мир.

Я повис в пустоте угольно-черной полуночи, пронизанной струнами чистого серебра, словно кто-то собрал звезды и растягивал их по темному холсту со дня их создания. Тихо… спокойно… только по ту сторону тишины слышится призрачный серебряный звон. Как если бы струны говорили… пели. На самом пределе видимости я различал мерцающую полосу света, медленно переливающуюся от нежно-розового через искрящийся зеленый к глубокому, насыщенному синему.

«Я должен быть там, я принадлежу этому свету. О боги, что это за жажда?» Мои несуществующие глаза горели от слез, бестелесные руки тянулись через тьму к свету.

Как ты измеришь желание? Тем, что ты оставил позади? О, как легко было покинуть тело — мне не было радостно в нем. Отринуть свою работу, воспоминания двух жизней, так дорого обошедшиеся мне в последние месяцы безостановочного труда. Друзья и семья, населявшие мое прошлое, оказались не чем иным, как призраками, которые рассеются, стоит мне только достичь того дальнего рубежа — сияния, вдруг взорвавшегося фиолетовыми, лиловыми и пурпурными брызгами во все стороны: вверх, вниз, влево и вправо — в этой лишенной направлений вселенной тьмы… так далеко, так мучительно, щемяще, увлекая меня от прочих дел. Мое королевство?

«Я калека, я наполовину безумен, что бы там ни говорил Дассин. Лучше пусть они найдут себе кого-нибудь целого, чтобы возглавить их».

Словно длинные, тонкие пальцы, беззвучные взрывы цвета манили меня к себе.

Как ты измеришь желание? Тем, что тебе предстоит вынести? Пустота была холоднее зимнего утра, утра моего необычного пробуждения, но очертания моего существа пылали — не ледяным пламенем вытянувшихся звезд, не цветным огнем далекой зарницы, но разрушительным пожаром, обжигающим меня из-за барьеров памяти… из-за границы разума. Ревущий, мучительный огонь… раскаленная сталь на запястьях и лодыжках, проедающая плоть до костей… Я закутываюсь во тьму, отрицая необузданные боль и ужас. Голос, от которого я так страстно желал избавиться, срывается на крик, но я выдержу и это, только бы пересечь светоносный рубеж…

Кейрон, сын мой, не сейчас… еще не время… Вернись, — сквозь огненное безумие донесся призрачный голос почти не различимый из-за ревущего пламени и моих собственных криков.

Дассин. Учитель, целитель, тюремщик. Я должен объяснить ему, куда ухожу. Если он поймет, что за жажда снедает меня, что за янтарные и голубые персты манят, он не станет меня удерживать. Я не принадлежал Дассину. Но он не отозвался на мой зов, а я не смог отвергнуть его призыв. Я выронил кристалл, и мир хлынул на меня снова…

Моя одежда была насквозь мокрой от пота. Меня сотрясала дрожь озноба. Я отступил от упавшего предмета, столь невинно лежащего на полу. Как только я разыщу Дассина, я вернусь за ним.

— Дассин! Где ты?.. — позвал я.

Ответа не было.

В лектории открывались наружу две двери. Одна вела в сад, за другой был короткий лестничный пролет и проход в главную часть запутанного дома. Выбрав вторую дверь, я спустился в коридор и стал заглядывать в каждую комнату. Дассина нигде не было. Я вернулся обратно в лекторий, по пути завернув на кухню и прихватив краюшку хлеба, ломоть ветчины и пару груш из кладовой. Сев за рабочий стол и перекусив, я снова посмотрел на странное приспособление, которое лежало на полу и вместе с тем тревожно присутствовало на самом краю моего сознания. Для чего может быть предназначена эта вещь?

— Кейрон…

Я чуть было не пропустил его. Зов был еле слышен, наполовину воображаемый, он доносился из-за другой двери, той, которая вела в сад. Глупец! Я даже не заглянул туда. Я рывком распахнул дверь. Запутавшись в плаще, Дассин скорчился у стены, кровавый след тянулся по снегу от него до садовой калитки. Губы уже посинели, редкий вздох едва приподнимал его грудь с разверзшейся в ней кровавой раной.

— О боги, Дассин!

Я втащил его в кабинет и положил на диван перед остывшим камином. Достаточно было слова и щелчка пальцев, чтобы хворост и зола занялись пламенем. Я накрыл Дассина всем, что мог найти, чтобы согреть его. Он вздрогнул и открыл глаза. Кровь сочилась из его груди. Слишком много крови.

Нож… Мне нужен был нож и кусок полотна.

— Нет! — Старик вцепился мне в запястье. — Я запрещаю! Я должен сказать тебе…

— Я могу исцелить тебя, — возразил я. — Во мне есть силы.

Даже пока я говорил, я собирал силу… от своего страха… от суровой зимы… от боли, трепета и ужаса увиденного мной. Нужно было только связать нас…

— Бесполезно. Нет времени. — Он говорил тихо, хрипло, голос прерывался судорожными вздохами. — Выслушай. Они заполучили ребенка.

— Какого ребенка? Что?..

— Нет времени… все изменилось. Все, что ты должен сделать… разыскать ребенка. Спасти его. Только… только один человек может помочь… — Слова звучали вымученно, безнадежно. — Барейль… твой проводник…