Конечно, на самом деле никогда не происходит ничего подобного, и потому, строго придерживаясь истины, отметим, что началась достоверная, хотя и необыкновенная история Миши Стерженькова очень обыденно — началась с того, что у юного нашего героя не было никакого желания заниматься, а было желание уйти куда-нибудь из дому.

(Здесь, впрочем, самое время пресечь определенные подозрения в адрес Миши. Ведь кое-кто, пожалуй, неминуемо сможет предположить, что в конце концов Миша действительно махнул на зачет рукой и, понадеявшись неизвестно на что, отправился в какое-либо увеселительное место — в кино, в цирк, на эстрадный концерт, — чтобы легкомысленными развлечениями вытеснить из души угрызения совести, если они только были…

Нет, упорно и добросовестно Миша Стерженьков овладевал знаниями, положительно проявлял себя в теории и в практике разнообразных дисциплин, целеустремленно окончил первый курс и уже начал сдавать экзамены за второй, в зачетке его почти исключительно были четверки и пятерки. Что же касается теории техники толкания ядра — она была единственным предметом, с которым у Миши обстояло неважно, бывает ведь так…

Много ближе к истине оказался бы тот, кто предположил бы, что, энергично растерев себя жестким полотенцем и выйдя из ванной, позанимавшись немного с гантелями и гирями, потолкав штангу, Миша вновь вернулся к письменному столу и, обретя, как говорят спортсмены, второе дыхание, одолел в конце концов оставшиеся страницы теории. Да, так, без сомнения, поступил бы юный спортсмен… если бы не одно обстоятельство, исключительно важное для дальнейшего развития событий. Дом, в котором получила недавно новую квартиру семья Стерженьковых — Иннокентий Иванович, старший экскурсовод Музея художественной вышивки, Алевтина Игоревна, водитель самосвала грузоподъемностью в сорок тонн, Таня и Миша, — расположен был на городской окраине, возле густого лесопарка, в котором протекала река Москва. Короче, Миша Стерженьков принял еще лучшее решение: взять с собой учебник и позаниматься где-нибудь в тихом и укромном лесном уголке).

Повеселев, он вышел из ванной и заглянул в комнату младшей сестры, чтобы сделать ей строгое внушение о том, что надо не петь, а готовиться к предстоящему экзамену по исландскому фольклору. (В ответ, увы, Стерженькова Татьяна показала старшему брату язык, и с большим трудом он сдержался, чтобы не применить меру физического воздействия.)

Потом крепкие, тренированные ноги легко спустили Мишу по лестнице до первого этажа, и он ступил на асфальт, слегка даже пружинящий от июньской жары.

Лес, начинавшийся сразу же за домом, манил тропинками, уходящими к реке, и Стерженьков, сжимая под мышкой учебник, углубился в чащу.

Настроение его менялось, душа вновь наполнялась энергией, привычной спортивной упругостью. Предмет уже не казался ему таким трудным, с ним, без сомнения, можно было справиться, как и с любым другим.

Изредка Миша совершал короткие, хлесткие рывки метров на тридцать-сорок. Затем тропинка стремительно полетела вниз, к ленте реки, и Миша, мигом раздевшись на берегу, с наслаждением ступил в воду и мощно поплыл навстречу речному трамвайчику, поочередно меняя кроль, брасс, баттерфляй, переворачиваясь на бок, на спину.

Выйдя снова на берег, Миша тут же, рядом, выбрал тенистое место, лег на траву и углубился в учебник с силами, которых еще полчаса назад даже не подозревал в себе…

Да, в лесу учебный процесс пошел не в пример легче, решение, принятое юным спортсменом, оказалось абсолютно правильным. Миша перекидывал страницы учебника и за страницами словно бы воочию видел коротенькую фигуру преподавателя теории техники толкания Ивана Васильевича Петрова, смешно прыгавшего у доски, на которой он рисовал оптимальные траектории для полета ядра, объясняя своим тенорком: «А если соревнование происходит, скажем, в Андах, то здесь угол начального направления тот же, однако учитывается поправка на высоту над уровнем моря… Если же соревнования в Вологодской области, тогда иначе… И совершенно особое дело в городе Алма-Ате…»

И все эти формулы и траектории стали теперь доступны и понятны, постепенно Миша даже увлекся — так ведь бывает иногда, когда вдруг увлекаешься тем, что еще недавно казалось скучным.

Время шло. Земля медленно поворачивалась вокруг оси. Наконец Миша закрыл книгу и, чувствуя приятную усталость отменно потрудившегося человека, перевернулся на спину.

Над лесом нависало огромное июньское небо, было тихо; слышно было, как на другом берегу реки, в сельской местности, негромко бормотали куры и коза время от времени пробовала свой голос. Миша Стерженьков глубоко вздохнул и прикрыл на мгновение глаза, с наслаждением ощущая на лице солнечное тепло…

И вот только тогда размеренный ход явлений привычных, обыденных вдруг сменился событиями непостижимыми и невероятными, много превосходящими в этом даже самые необузданные выдумки.

Сначала раздался звук — он был тонким и похожим на комариный писк. Звук возник где-то совсем рядом, и казалось, что до него можно дотянуться рукой.

Миша Стерженьков от неожиданности вздрогнул, сел и стал осматриваться по сторонам. Ничего такого, что могло быть похоже на источник звука, нигде не было видно.

Волнуясь, Миша стал осматривать окрестности еще пристальнее.

Звук, исходящий из ничего, между тем быстро менял регистры — спустя минуту он стал густым и тягучим, словно пароходный гудок, хотя и приглушенный в десятки раз, и оборвался на последней басовой ноте.

В то же мгновение в двух шагах от Миши в воздухе возникла ослепительная вспышка; секунду спустя она погасла, и, на какое-то время потеряв зрение, Миша вскрикнул и закрыл лицо ладонями.

Способность видеть возвращалась к Мише Стерженькову постепенно.

Сначала абсолютная темнота в его глазах превратилась в крупные цветные пятна.

Пятна становились все мельче, дробились на части, обретая форму и превращаясь в песчаную полосу берега, в стволы деревьев, в ветки и листья.

Миша Стерженьков с трудом поднялся на ноги и снова сел, чувствуя, что голова его налилась какой-то свинцовой тяжестью. В ушах звенело. Зачем-то Миша стал на четвереньки и снова стал осматриваться кругом.

Неподалеку от того места, где лежал учебник «Теория техники толкания», прямо из воздуха, из ничего проявлялось какое-то сооружение размером с обеденный стол, не похожее ни на один из когда-либо виденных Мишей предметов: решетчатое, со множеством углов, со сложным переплетением трубочек, проводков, каких-то геометрически правильных частей и частей совершенно невообразимых форм.

Цвет неведомого сооружения быстро менялся: сначала он был голубым, потом без всякого перехода стал розовым и остановился на желтом.

Миша попятился, пока не почувствовал, что оказался в воде; тогда он остановился и, ощущая, как сильно колотится сердце, стал наблюдать за дальнейшим ходом явлений.

Очень ярко светило солнце. Раздавался негромкий плеск воды. На другом берегу мелодично позванивал колокольчик козы. Везде и всюду все продолжало идти по порядку, который сложился веками и всегда кажется незыблемым. Но здесь, в нескольких шагах от Миши Стерженькова, происходило непостижимое и неведомое — то, что неминуемо показалось бы причудливым сном, если б бесспорной реальностью, ощущением неподдельным не была прохлада воды, в которой Миша все еще продолжал стоять на четвереньках.

Неведомые явления между тем шли своим чередом.

Послышался лязг, откинулась вдруг одна из стенок сооружения, образовав наклонную плоскость, и по ней медленно сползла на траву какая-то конструкция, отдаленно напоминающая, как машинально отметил Миша, галапагосскую черепаху.

«Черепаха» не спеша объехала по кругу учебник и остановилась. Раздался легкий свист, и неведомая конструкция ощетинилась целым десятком каких-то упругих «щупалец», похожих на антенны; покачиваясь из стороны в сторону, они задумчиво потянулись к страницам «Теории техники толкания»…

Миша закрыл глаза и открыл их снова. «Галапагосская черепаха» удовлетворенно шевелила антеннами. Внутри «черепахи» явно происходила непонятная, неизвестно на что направленная работа.