— Работать не хочешь, индейская свинья?!

Надзиратель в широкополой шляпе стегает парня плетью. By выгибает спину, извивается от боли. Я бросаюсь на надзирателя:

— Не трогайте его! Как вы смеете?

Оскалив в улыбке зубы, широкополый отбрасывает меня, как котенка. И так каждый раз. Я спотыкаюсь, выпускаю из рук ношу, а стегают моего напарника. Несчастный By, наверное, возненавидел меня за эти дни, но он молчит.

Торопливо хватаюсь за конец стояка. By наклоняется, берется за него с противоположной стороны. Мимо нас бредут индейцы, их головы склонены на грудь; кажется, им нет дела ни до меня, ни до By, ни до всего, что творится вокруг.

В глубине туннеля грохот пневматических молотков, глаза слепят синие вспышки металлосварочных аппаратов, время от времени доносятся короткие глухие взрывы. Землекопы вгрызаются в толщу песчаника, продвигаются вперед, с каждым днем увеличивая то количество шагов, что отделяет нас, носильщиков, от входа в туннель. Долбят землю и монтируют крепления тоже индейцы, но они не из нашего барака. Я вижу их только во время работы. Мы приближаемся к землекопам, сбрасываем возле них тяжелую ношу и тут же возвращаемся назад. Бегом, под окрики широкополых и под хлопанье плетей. Там, где сереет прямоугольник дневного света, нас ожидает груда стояков и рельсов. И все же там солнце, чистый воздух, легкий ветерок хоть на минуту холодит тело.

Вот уже пятый день я работаю в туннеле.

Что здесь строят? Неизвестно.

Нас пригоняют сюда на рассвете. На завтрак дают орехи кастанейро, в обед — кисловатую похлебку и бобы. На ночь мы располагаемся в приземистом строении из неотесанных грубых бревен. Снаружи на стене желтеет цифра «6». Шестой барак или блок, как его называл Кносе. Неподалеку, между зарослей, виднеется еще несколько блоков. На их крыши свисают раскидистые кроны пальм. Дальше, за бараками, торчат высокие вышки, па каждой из них — часовые с пулеметами. Правее, на покрытом лесом бугре, между деревьями проглядывает высокая серая каменная стена.

Утром, когда индейцы в колонне по четыре направляются на работу, все вокруг окутано тишиной, лишь где-то недалеко, на болотах, то усиливается, то затихает лягушечье кваканье. В тумане слабо вырисовываются контуры бараков, сторожевых вышек, с деревьев на землю бесшумно падают капли росы.

Туннель мы покидаем в сумерки. Каждый раз я издали наблюдаю за какой-то пестрой толпой. Кажется, что там одни женщины. Охранники выводят их из леса. Они исчезают в зарослях, возле барака с желтой тройкой на стене, что стоит в стороне от других.

В пальмовой рощице, мимо которой мы проходим, спряталось двухэтажное сооружение под ребристой металлической кровлей. Временами оттуда доносится то ли смех, то ли детский плач. Там постоянно снуют какие-то люди в белом. Вчера мне показалось, будто среди белых халатов промелькнула удивительно знакомая фигура… Вечерний сумрак помешал мне рассмотреть ее как следует. То была женщина. Она медленно поднималась на ступеньки. Я ждал, когда она оглянется. Кого-то мне напоминала ее фигура, походка… Но тут меня подтолкнули, и я пошел, часто оборачиваясь и посматривая на здание среди пальм, однако там уже никого не было.

В нашем шестом блоке — два яруса нар, сбитых из досок. Над каждым ярусом натянуты сетки от москитов. Возле двери — бак с водой, большая жестяная кружка. Света нет. Индейцы как немые, почти не разговаривают между собой. Молчат в туннеле, молчат, возвращаясь с работы, молчат в бараке. Лишь среди ночи слышится сонное бормотание усталых людей. Охрана наведывается в барак не часто. Изредка заглянет кто-нибудь из широкополых, посветит фонариком, пройдется между нарами, похлопывая плетью, и исчезнет.

Постелью нам служат охапки сухой листвы. Мое место на верхнем ярусе. Слева от меня постель By, справа — молодого угрюмого индейца. У него фигура атлета: могучая грудь, мускулистые руки; садясь на нары, он достает головой до потолка. Я по знаю его имени. Ко мне он относится с полным безразличием. После работы великан ложится на спину, кладет руки под голову и мгновенно засыпает, не проронив ни слова.

Мои попытки заговорить с By не имеют успеха. То ли он боится нарушить гнетущую тишину барака, то ли не понимает меня. Но ведь он должен понимать! Я теперь точно знаю, к какому племени принадлежат и By, и мой сосед справа, да и все эти меднотелые люди, которые таскают на себе сталь и бетон в туннеле. У них удлиненные лица, черно-синие прямые волосы, карие, чуть раскосые глаза… Нет, это не случайное сходство.

Вот и в этот вечер я пытаюсь заставить себя собрать в памяти как можно больше слов, услышанных от старого Катультесе, от гостеприимных хозяев хижин в индейских селениях возле Пери, и делаю еще одпу попытку расшевелить By.

Шепотом спрашиваю его:

— Почему ты не хочешь со мной разговаривать?

By лежит неподвижно, в темноте не видно его лица. Но чувствую, он затаил дыхание.

— Не бойся меня. Я же не виноват, что из-за меня тебе приходится терпеть побои. Они хотят, чтобы ты меня возненавидел. Я не знаю, зачем им это нужно. Кто они, эти злые люди? Откуда взялись в джунглях? Что они здесь делают?

By не отвечает. Но я решил не отступать.

— Зря ты молчишь, By. Может, они запрещают вам разговаривать? Но разве каджао были когда-нибудь трусами?

Мои слова задели его за живое. В ответ до меня доносится едва слышное:

— Ты белый. Кто научил тебя языку моего племени?

— На этом языке разговаривают люди с берегов реки Вачуайо. Там, среди каджао, у меня есть немало знакомых. Их не стегают плетями и не держат в таких, как здесь, клетках-бараках.

— Ты сказал неправду, белый. Каджао живут только здесь, у Каменной стены. Больше нигде их не осталось.

— Почему ты думаешь, что не осталось?

— Их истребили враждебные племена. На каджао охотятся всюду, нас разыскивают в джунглях, чтобы убивать. Металлические птицы врагов летают над лесами, выслеживают нас. Мы, последние каджао, живы только потому, что нас защищает Каменная стена.

— Каменная стена… Это что, вот та серая стена из бетона? Чепуха! Откуда ты взял, что каджао истреблены? Их очень немного, это верно, но они живут в своих селениях, живут в городах… Ты слышал о городе Пери?

— Не выдумывай. В джунглях нет городов. Здесь существует лишь один город, за Каменной стеной.

— Кто-то наговорил тебе всякой чепухи, By, а ты и поверил.

— Могущественные не говорят чепухи, они знают больше, чем ты.

— Кто же они, эти могущественные? Где они?

— Там, за Каменной стеной. Они владычествуют в джунглях и охраняют нас от врагов.

— Они охраняют вас? Ты спятил с ума! Эти негодяи издеваются над вами! Может, они охраняют и меня тоже?

— Ты белый.

— Что с того? Меня они так же, как вас, гонят в туннель. Почему вы так покорно все терпите? С вами обращаются, как с невольниками. Ты знаешь, что такое невольник? Вас много, By! И вы позволяете им измываться над собой, даже не заступаетесь друг за друга. Как это понимать?

Постель зашуршала, By повернулся на бок.

— Ты ничего не знаешь, — послышался его шепот. — Хватит об этом. За ночные разговоры на три дня оставляют без пищи.

Страшная духота обручем сжимала виски. Слышалось неровное дыхание десятков людей. Тело болело, как после побоев. Я попробовал было улечься поудобнее, но тут же притаился. В барак вошел охранник. Раздался сухой, как треск сломанной ветки, хлопок плети. Кто-то пронзительно вскрикнул, послышалась злобная брань. И снова сомкнулся над головой душный мрак…

«Могущественные охраняют вас». Кто затуманил головы индейцев выдумками о том, что каджао давно истреблены, что какие-то враги до сих пор разыскивают людей этого племени по лесам? Неужели мои товарищи по несчастью не понимают, что они в рабстве? «Каменная стена защищает нас»… Может, так думает только By, а другие мыслят иначе? За стеной из бетона — лифты, подземные коридоры, комнаты, облицованные пластиком. Там целый город. Видимо, о нем и говорила фрейлейн Труда. Индейцам наверняка туда запрещен вход. Их держат по эту сторону стены, в блоках-бараках, они гнут спину в подземной норе и еще где-нибудь, там, где нужны их плечи и руки. Индейцев здесь не считают людьми; для тех, кто спрятался за Каменной стеной, они лишь рабочий скот, не больше.