Еда казалась ей вкуснее, чем когда-либо прежде. Может, потому, что она потеряла надежду дожить до следующего дня? В туманных воспоминаниях, оставшихся от болезни, ей представлялось, как страшно было ей ощущать внутри холод.

Покончив с обедом, Джиллиана откинулась на подушки и устремила взгляд в потолок. Признаки богатства присутствовали даже здесь, в комнате, которой Грант редко пользовался. Большая декоративная гипсовая розетка украшала середину потолка, и из ее центра свисала цепь с массивной хрустальной люстрой. По стене комнаты проходила веревка, соединенная со шкивом – очевидно, чтобы опускать люстру, когда надо было зажечь свечи, а потом поднимать всю конструкцию снова.

До того как принести обед, Майкл втащил в комнату платяной шкаф и трюмо. Распоряжение графа, с поклоном сказал он ей. Джиллиану это не удивило. Грант, как видно, решительно вознамерился держать ее здесь, но ее тюрьма будет роскошной.

Отставив поднос в сторону, Джиллиана соскользнула с кровати. Кто-то повесил в шкаф ее платья. Нижние ящики были заполнены рубашками, корсетами и чулками. Неужели это Майкл выполнял столь интимную работу? Ее лицо вспыхнуло при мысли о лакее, перекладывающем предметы ее туалета.

В ящике трюмо лежали ее серебряная щетка для волос и гребень – подарок родителей на восемнадцатилетие и одна из немногих вещей, которые она взяла из дома.

Джиллиана нашла халат и накинула его, почувствовав легкое головокружение, когда подняла руки. Силы ее еще не восстановились, но этого следовало ожидать после того, как она была так близка к смерти.

Кто же хочет причинить зло графу Стрейтерну? Или кто-то пытался отравить именно ее? Джиллиана расчесала волосы, сожалея, что тот, кто был настолько добр, что принес ее вещи, не догадался захватить и шпильки. Вытащив ленту из одной из сорочек, потуже затянула ею волосы. Сейчас она была похожа на школьницу, невинную и наивную. Ничто из всего опыта двух прошедших лет, казалось, не отражается в глазах, словно отрава стерла горе, печаль и разочарование из памяти Джиллианы.

Ей нужно набраться храбрости и отправиться на поиски Гранта. Она должна сказать ему, что немедленно возвращается в Роузмур. Негоже, чтобы слухи последовали за ней в Эдинбург или Инвернесс. Положение любовницы графа Стрейтерна едва ли подходящий опыт для работы в качестве модистки или белошвейки.

Именно так она и должна поступить – немедленно покинуть Роузмур, найти работу и начать жизнь заново.

Ей нужно увидеть Гранта и сказать ему это. Она потребует, чтобы он позволил ей вернуться в Роузмур. А уже там просто скажет доктору Фентону и Арабелле – и, наверное, графине, – что была слишком больна, чтобы вернуться раньше. Им не нужно ничего знать про тот день, она же будет знать и будет хранить это воспоминание всю жизнь.

Но откуда взялось это радостное волнение, которое она чувствует? Грудь, кажется, так и вибрирует от громкого стука сердца, а дыхание прерывается от предвкушения – и все потому, что она собирается увидеть Гранта.

Но ведь ей следовало бы бежать в противоположном направлении и так быстро, как только могут нести ноги. Она должна покинуть Роузмур как можно скорее и снова стать сдержанной мисс Камерон. Джиллиана с ее безумными мыслями и импульсивностью должна исчезнуть навсегда. Снова.

Гранта, строго говоря, не в чем винить. Виновата ее собственная природа. Джиллиана смотрела на себя в зеркало, недоумевая, почему же так ярко блестят ее глаза.

«Джиллиана, он не может принадлежать тебе. Даже на время. Даже если он убедит тебя остаться здесь, ты не должна любить его. Это было бы величайшей глупостью на свете».

Но она уже полюбила. Она полюбила мужчину, который ей неровня, который гораздо выше по положению, мужчину, который скоро женится.

Но, ах, было нечто такое особенное в движении его рук, изгибе губ, когда он улыбался. Он чудесный любовник, и между ними не было неловкости, одна лишь радость.

Джиллиана вытянула руки, вспоминая, как обнимала его, как дотрагивалась до него, ласкала. Она все еще чувствовала обжигающий жар его тела под своими ладонями. Щекам стало тепло, и она не удивилась, увидев в зеркальном отражении выступивший румянец. Она не девственница, но в каком-то смысле, наверное, все еще невинна. Но невинность никогда не защищала ее от мира; напротив, она делала ее неподготовленной к жизни.

Один раз, когда она завела с Робертом разговор об их свадьбе, он поспешно сменил тему. Тогда она подумала, что это потому, что мужчины не интересуются обрядами и светскими торжествами так, как женщины. Тема явно была скучна ему, и она закончила разговор, улыбнувшись нежно и с любовью. Это было до того, как она узнала о предательстве Роберта от его сестры.

Какой же трусихой она была, если не хотела посмотреть в лицо правде, признаться себе самой, что он лжец и обманщик. Сейчас у нее по крайней мере достанет храбрости встретиться лицом к лицу с Грантом.

Джиллиана встала, резко оттолкнув табурет, затем поставила его на место. «Господи, дай мне силы покинуть его!» Она даже не заметила, что произнесла эти слова вслух и что они прозвучали как молитва.

Грант погасил последнюю лампу и вышел из лаборатории, с силой захлопнув дверь. Звук эхом разнесся по большим пустым помещениям дворца. Джиллиана поймет, что на сегодня он закончил с опытами. Будет ли она ждать его? Оскорбит ли его снова? Или, что беспокоило Гранта даже больше, скажет ему правду, которую никто не осмелится сказать?

Грант поймал себя на том, что идет слишком быстро: его стук в дверь был повелительным и нетерпеливым.

При звуке ее голоса он схватился за ручку и толкнул дверь. Джиллиана стояла лицом к двери у трюмо, которое он велел доставить из Роузмура. Волосы ее были расчесаны и завязаны голубой лентой. Маленькие завитки обрамляли лицо, и в свете свечей она выглядела необыкновенно красивой и очень хрупкой.

– Я пришел повидаться с тобой, – выпалил он.

– А я собиралась пойти к тебе в лабораторию, – сказала Джиллиана, нервно теребя пальцами ткань халата, который был на ней.

Он собственноручно принес эту вещь из Роузмура и помнил, как погладил руками вышивку, которая была земляничного, лимонного и сливового цветов, – нечто характерное скорее для Италии, чем для Шотландии. Грант хотел сказать ей это, но слова застряли в горле, и голос отказывался служить ему.

Он вошел в комнату и мягко закрыл за собой дверь.

– Как прошли твои опыты? – поинтересовалась она.

Грант вдруг забыл, что делал весь день, и тупо смотрел на Джиллиану, словно не мог взять в толк, о чем она спрашивает.

– Нормально, – наконец, ответил он, надеясь, что она больше не станет задавать вопросов. Грант знал, что начнет заикаться или, хуже того, будет выглядеть полным идиотом.

Когда он успел так поглупеть?

– Ты хорошо выглядишь, – сказал он. – Лучше, чем раньше.

– Я еще слаба, – отозвалась Джиллиана и покачала готовой, словно укоряя себя за это.

– Это естественно. Ты же чуть не умерла.

– Скажи, ты купал меня? В тот день, когда это случилось? Купал?

Грант еще никогда не видел, как она краснеет, и внезапно ему стало интересно, ведет ли она себя в его присутствии иначе, чем обычно. Да, когда он рядом, она далеко не так спокойна, как в компании с другими.

– В некотором роде, – ответил он. – Удивительно, что ты это помнишь. Я окунал тебя в неглубокий бассейн. Вода была холодной, я пытался привести тебя в чувство.

Она кивнула, словно он разрешил загадку.

– Я не могу оставаться здесь, Грант.

Похоже, она уже все решила. Но и он не менее упрям.

– Я думал, мы обсудили этот вопрос. Я не намерен позволить тебе уйти отсюда, пока не буду уверен, что ты в безопасности.

– Интересно, кого мне следует опасаться – того, кто хочет отравить меня, или тебя?

Грант хмыкнул.

– Хочешь знать, желаю ли я тебя? Конечно, да. Но ты еще недостаточно поправилась, чтобы быть моей любовницей.

– Я и не буду.