– Когда обнаружилось, что я беременна, родители отправили меня к двоюродной тетке – ведь я навлекла на семью позор. Но спустя какое-то время я узнала, что тетка собирается отдать моего ребенка на воспитание в чужую семью. Полагаю, с моей стороны глупо было думать, будто я могу жить, как жила прежде, не понеся наказания за свое преступление.

– Вот значит, куда делся ребенок?

Она покачала головой.

– Я знала, что скорее умру, чем отдам своего ребенка. Поэтому я ушла. Это оказалось очередной глупостью, потому что меня ограбили, а мой саквояж украли. Меньше чем через день у меня не было ни денег, ни вещей, ни будущего.

Грант больше не задавал вопросов. Джиллиана улыбнулась. История, конечно, не слишком приятная, но и не такая ужасная, как расписал доктор Фентон.

– Доктор Фентон увидел меня, когда я стояла на углу улицы в Эдинбурге. Он появился прежде, чем мне пришлось продавать себя, и забрал меня к себе домой. Они с Арабеллой отнеслись ко мне с большим участием.

Грант ничего не сказал, но тоже сел и придвинулся поближе к Джиллиане. Она ощутила тепло его тела и на мгновение испытала соблазн повернуться к нему. Но ведь страсть лишь отсрочит ее рассказ, не сотрет его.

– Мне было слишком плохо, чтобы беспокоиться о чем бы то ни было. Я жила только ради ребенка. Если я ела, то для него, не для себя. Если ложилась, то уже совсем обессилев, а не из желания отдохнуть. Но когда он родился, все изменилось.

Джиллиана сделала глубокий вдох.

– Он был самым прелестным малышом, которого я когда-либо видела. Очаровательный ребенок с пушистыми волосиками. У него были голубые глазки, как у меня. Едва взяв его на руки, я поняла, что теперь все будет по-другому. Я обрела любовь, самую чистую и прекрасную любовь в мире. Не имело значения, что Роберт меня бросил. Он оставил мне этот чудесный подарок.

Грант ничего не говорил, но Джиллиана почувствовала прикосновение его ладони к своей обнаженной спине. Она встала, не сразу вспомнив о своей наготе, затем накинула рубашку и медленно прошла к окну, не отрывая взгляда от солнечного пейзажа Роузмура.

– У меня был один прекрасный, неповторимый день. Один абсолютно восхитительный день счастья. Не многие люди могут сказать, что в их жизни было двадцать четыре часа абсолютного счастья и что в этом отрезке времени не было ничего, омрачившего радость. – Джиллиана услышала, как Грант встал, и подумала, что лучше бы он оставался в постели. Но нет, он подошел и положил ладони ей на плечи, притянув спиной к себе.

– Он прожил только один день. Доктор Фентон сказал, что такое случается. Иногда сердце ребенка бьется не так сильно, как должно. – Тон ее был ровным, словно она уже рассказывала эту историю раньше, хотя на самом деле она никому никогда не говорила о своем сыне.

– Доктор Фентон был очень добр ко мне, – сказала она. – Он взял меня к себе, когда все от меня отреклись, дал мне кров, а потом и работу в качестве компаньонки Арабеллы. Он был очень добр.

– И теперь он постоянно напоминает тебе об этом.

– Он делает это не со зла.

– Это ты слишком добра.

Джиллиана улыбнулась. Она медленно повернула голову и посмотрела на Гранта.

– Все, о чем я тебя прошу, это не говорить мне, что ты простил меня. Ты не представляешь, как утомительно, когда тебя так часто прощают. Доктор Фентон делает это постоянно.

– Тебе было бы легче, если бы я не простил тебя?

– На самом деле, – сказала Джиллиана, – это не имеет значения. Ты не имеешь права судить меня. Никто не имеет. Я поневоле задаюсь вопросом, чем бы люди занимались, если бы каждый просто жил своей жизнью и не лез в жизнь и поступки других людей. Что бы люди делали со своим временем?

– Возможно, они бы меньше его тратили на рассуждения, а больше на чувства, – предположил Грант, мягко поворачивая ее к себе. – Мне очень жаль, Джиллиана. Хотя это глупые слова. Потому что они ни о чем не говорят.

Он наклонился и поцеловал ее, затем прижал щекой к своей голой груди. И только тогда Джиллиана осознала, что она плачет; слезы уже давно струились по ее лицу.

Грант оглядел свою лабораторию и внезапно понял, что его что-то не устраивает в проводимых им опытах по изучению новейших теорий. А может, это не имело никакого отношения к его экспериментам и напрямую связано с тем фактом, что он проводит их один?

Где сейчас Джиллиана?

Оставив ее примерно час назад, Грант все размышлял над правильностью своих действий. То, что она говорит о своей репутации, возможно, правда. Но, находясь в Роузмуре, она защищена от слухов и домыслов. Или нет? Конечно же, если он прикажет, люди не будут перешептываться о ней. Слуги не станут сплетничать. Никто при нем не посмотрит на нее косо. А вот у него за спиной люди будут поступать так, как им заблагорассудится, хотя с ним они будут вежливы вплоть до подобострастия. А с Джиллианой?

Он не имеет права портить ей будущее. Получается, что он ничем не лучше того идиота Роберта. Грант был зол и на нее, и на Роберта, этого любовника, о котором она говорила с такой нежностью. Как посмела она не оберегать себя, не вести себя с большей сдержанностью? Отдаться тому, кто не мог оценить величия предложенного ему дара!

Надо распорядиться, чтобы камердинер заказал ему новые рубашки. Материал той, что на нем, вдруг показался Гранту грубым, но, возможно, это потому, что он помнил прикосновения кожи Джиллианы.

Где же она? Майкл принес ему горячую воду для умывания и заверил, что сделал то же самое для мисс Камерон.

– Она ничего не сказала, ваше сиятельство, только поблагодарила меня. – Майкл улыбнулся, и Гранту поневоле пришло в голову, что Джиллиана, наверное, завоевала еще одно сердце.

Еще одно сердце?

Надо быть непроходимым глупцом, чтобы не признавать, что в этом-то все и дело. Несмотря на свое горе, несмотря на гнев, несмотря на уверенность в том, что кто-то пытается убить его, Гранта не оставляла мысль, что Джиллиана сумела скрасить его жизнь.

Она забавляет его. И он в замешательстве от того, что чувствует к ней, и от того, что не может перестать думать о ней. Нив чем этом нет ее вины, и в то же время все это из-за нее.

Когда Джиллиана просто входит в комнату, там словно становится светлее. Она заставляет его забыть о своей сосредоточенности, что для него совершенно внове. Ни одна другая женщина не пробуждала в нем такого сострадания. Грант жалел, что нет на свете человека, к кому он мог бы пойти и признаться в своей полной растерянности.

Почему он ощущал гнев, когда она плакала? Он же никогда не чувствовал ничего подобного ни к одной другой женщине, ни к кому вообще, если уж на то пошло. Кто же он в таком случае? Неужели он равнодушен к чувствам и переживаниям других людей? Или просто слишком поглощен своими собственными переживаниями, слишком занят собой, чтобы проявлять участие к другим?

Ну, во всяком случае, по отношению к Джиллиане это совсем не так. И не похоть заставляет его все время думать о ней. Если б дело было только в физическом влечении, он смог бы выбросить Джиллиану из головы после сегодняшнего дня. Он же подозревает, что она становится для него все важнее и важнее.

Жизненно важной.

Что, черт возьми, он наделал? Произошло то, чего он не может вернуть назад, да и не хочет, даже если б у него была такая возможность. Нечто такое, что он будет помнить даже в старости, даже на смертном одре. Нечто такое, что он должен исправить, и поскорее.

Возможно, для всех остальных Джиллиана будет падшей женщиной, несчастной девушкой, порождающей слухи и служащей дурным примером. Для него же она будет просто Джиллианой, милой, великодушной, умной и обладающей способностью очаровывать его. А значит, он должен защитить ее – и от себя тоже.

Но Грант никогда не лгал себе, и сейчас не время начинать. Ничто, кроме смерти, не заставит его отказаться от Джиллианы Камерон.