– Мне кажется, Ричарда Бейдевана и Тею Кильсеймур не стоит заранее столь категорически отделять от «темных фигур», – сказал Луис. – Думаю, в этой шахматной партии им обоим также была выделена некая исходная позиция. Но в последний момент произошла замена фигур. В результате Карпентер из добровольного помощника был превращен в чисто механического исполнителя, вынужденного действовать по чужому приказу. Лишний раз напомню, это всего-навсего гипотеза, к тому же, возможно, слишком субъективная. Так что стопроцентно полагаться на нее едва ли следует.

Дальше Луис поведал о том, что мне уже было известно из других источников.

После съемок подвизавшийся в фильме в роли рядового члена банды Кристиан Арчински и банковский посыльный спустились в подвал, чтобы пошутить с охранником. На иронический вопрос тот со смехом ответил: «Ничего не оставили. Все подчистую!».

– Когда я спустился вниз и нажал звонок, то услышал от него то же самое, – рассказал Луис.

– Как вам вообще пришло в голову спуститься вниз? – спросил я, надеясь, что этот каверзный вопрос застанет Луиса врасплох.

Он действительно смутился.

– Спуститься вниз? – повторил он, как бы пытаясь уйти от ответа. – Сам не знаю. То есть…

Луис внезапно замолчал, делая вид, будто оглядывает затянутый дымовой завесой зал.

Я невольно проследил за его взглядом.

За сизым прозрачным покрывалом дыма выделялась оригинальная фигура Пророка. Совершенно неподвижный, словно превращенный колдуном в гранитную глыбу, он казался погруженным в транс.

Нашу нишу накрыл похожий на пушечную канонаду лязг ударных инструментов и металлический грохот. Это была сочиненная в рок-стиле «Автомобильная серенада», единственное чисто инструментальное произведение Ральфа Герштейна, включенное в долгоиграющую пластинку «Ревущих бизонов».

Луис возобновил свой рассказ:

– Одним словом, я нажал звонок и стал ожидать охранника, который должен был отпереть дверь. Я еще не успел ничего сказать, а по ту сторону двери уже раздался смех, сопровождаемый словами: «Ничего не оставили! Все подчистую!». Я постоял у дверей несколько минут, затем снова нажал звонок. На этот раз я пояснил, что мне надо войти, чтобы выбрать кое-что из своего сейфа…

– Получается, у вас свой депозит в банке? – прервал я его.

– Допустим. У вас есть какие-нибудь возражения?

– Никаких, абонируйте, по мне, что угодно, – я пожал плечами. – Если это не секрет, можно все же узнать, что вы там храните?

– Любовные письма. Переписку с женой моего редактора, если это вас устраивает, – ядовито отрезал Луис. – Если не ошибаюсь, мы говорим отнюдь не о моих личных делах, а об ограблении… Одним словом, я попросил охранника впустить меня и в ответ услышал тот же самый идиотский смех…

– И те же самые слова, – дополнил я. – Знаю. В отличие от Кристиана Арчински и банковского посыльного вы, должно быть, догадались, что это не сам охранник.

– Да, я сразу же сообразил, что это всего лишь голос охранника, зафиксированный на магнитофонной пленке. Единственное, чего я до сих пор не пойму, как удалось сделать эту запись?

– Не знаю, – покачал я головой, но неожиданно что-то вспомнил. – Скорее всего, во время репетиции! – воскликнул я, обрадованный своей догадкой.

– Во время репетиции? Впервые слышу, – засомневался Луис. – Откуда у вас такая информация?

– От Дэрти. Режиссер репетировал с Альбертом соответствующую сцену в подвальном помещении. Надо думать, охранник в тот раз и позволил себе пошутить, будто банк основательно ограбили.

Луис задумчиво поглядел на дым, который, подобно серому илистому течению, медленно растекался по залу, и подал реплику не сразу.

– Кроме Ричарда Бейдевана, Альберта Герштейна и охранника, кто еще присутствовал на репетиции?

Я попытался вспомнить, но ответить в точности не мог.

– Кажется, сам Ионатан Крюдешанк, – неуверенно сказал я.

– Крюдешанк? – Луис напрягся, но сразу же, не дожидаясь моего подтверждения, продолжил рассказ: – Одним словом, стою я за дверью, а по ту сторону звучит этот идиотский хохот, эти идиотские фразы… Голос охранника смолкает, небольшая пауза и опять то же самое. Нервы у меня довольно крепкие, но, признаться, мне стало как-то не по себе…

Луис помолчал, затем, наклонившись ко мне, шепнул:

– А сейчас вы услышите самое главное: внезапно сквозь этот ужасный смех прорвалось еле уловимое бормотание. Это бормотал охранник собственной персоной… Угадайте, что я услышал?

Я пожал плечами.

– «Не убивайте меня, господин Герштейн! Бога ради, не убивайте!..» Вот его подлинные слова.

– Охранник бредил? – предположил я.

– Да, бредил, но это не был обыкновенный бред. Потерявший сознание охранник как-будто продолжал подсознательно обращаться к Альберту… В моем воображении возникла такая примерно картина: Альберт Герштейн замахивается автоматом, собираясь ударить охранника прикладом по голове. Охранник, решив, что его хотят прикончить, умоляет пощадить его жизнь. Удар. Охранник, теряя сознание, падает… Ну, вот и весь мой рассказ, – закончил Луис. – Если эта воображаемая картина соответствует действительности, что, по-вашему, произошло затем между Альбертом Герштейном и Уолтером Карпентером?

Я некоторое время, пытаясь в мыслях переварить его рассказ, молчал. Неуверенно предположил:

– Если то, что вы рассказали, соответствует правде, напрашивается вывод…

– Давайте, я скажу, – прервал меня Луис. – Напрашивается вывод, что кроме Карпентера охранник был единственным человеком, слышавшим голос бандита. И по голосу он безошибочно узнал в замаскированном грабителе Альберта Герштейна!

– Версия убедительна, – сказал я. – Но тогда тем более непонятно ваше поведение. Вы ушли из банка, не сказав никому ни слова!

– Ну и что? Вы меня осуждаете?

– Из-за вас раскрытие преступления, вернее, сам факт, что съемки фильма использованы для преступления…

Я внезапно почувствовал такой прилив раздражения, что не смог закончить фразу.

– Совершенно верно, – сухо подтвердил Луис. – Факт, что во время съемок центрального эпизода фильма банк ограбили, сравнительно продолжительное по моей вине время не был никому известен.

– А тем временем добычу… – я по-прежнему еще не овладел собой.

– Успели хорошенько припрятать, – Луис усмехнулся. – Возможно, даже вывезти из Александрии. Не отрицаю. Трюк с записанной на пленку репликой охранника, насколько я понимаю, был придуман, дабы грабители сумели выиграть время для транспортировки добычи. Вы вольны считать, что своим молчанием я стал как бы соучастником преступления, – с вызовом сказал Луис.

– Если и не соучастником, то во всяком случае…

– Вы оценили хотя бы тот факт, что я вам первому рассказал о своем посещении банка? – Луис опять усмехнулся.

– Почему именно мне? – осведомился я, пытаясь наконец осмыслить, какую цель преследует Луис.

– Я кое-что слышал о вас. Вы в свое время работали фотокорреспондентом в уголовном отделе столичной газеты. Это, несомненно, очко в вашу пользу. К тому же, надеюсь, что вы, как гость, а не постоянный житель Александрии, сумеете сопоставить и проанализировать факты без той предвзятости, которая влияет на суждения нашего начальника полиции.

Я ответил на этот комплимент неопределенным жестом:

– Благодарю за высокое, хотя едва ли заслуженное мнение обо мне. Раз уж вы считаете меня достойным доверия, то скажите хотя бы, почему вы так долго молчали?

– У меня на то свои причины. Пока не вижу оснований раскрывать до конца карты.

Луис отвернулся, как бы желая подчеркнуть, что беседа закончена и больше ничего у него выудить не удастся.

– Можете не утруждать себя, – откликнулся я ядовитым смешком. – Сейчас все уже достаточно прозрачно. Недаром излюбленная поговорка александрийцев гласит: «Держи язык за зубами и молись богу!». В этом городе бог Винцент Басани. Вы его боитесь, как и все остальные александрийцы. Признайтесь, Луис, вы ведь втайне убеждены, что ограбление связано с Винцентом Басани?