– Грегор, почему вы не показали гостю дом, где Винцент Басани хранит запасы марихуаны? Кое-кто поговаривает, что в подвале скрыта лаборатория, где получают героин, – раздался у меня над ухом звучный молодой голос.

Обернувшись, я увидел человека, который разительно отличался от обычных александрийцев. Мало того, что оказался без зонта, он был и с непокрытой головой. По выжженным солнцем волосам, принявшим цвет кудели, по лицу, некогда, наверное, румяному, а теперь дотемна загорелому, текли струйки дождя, ударяясь о воротник черного плаща из синтетической кожи.

– Миф! – махнул рукой начальник полиции. – Такой же миф, как явление Христа Иеремии Александеру. По легенде спаситель вынырнул из Синего озера с огромной щукой в руке.

Как всегда, Грегор Абуш повествовал о событиях и преданиях Александрии с добродушной насмешкой.

– Ладно, называйте это мифом. У нас, где мифология сыграла такую роль в выборе городских наименований, существует тенденция относиться к любому официально непризнанному факту, словно к интимной связи Зевса со смертными женщинами. Ваш гость, Грегор, очевидно, впервые в Александрии? – незнакомец внимательно посмотрел на меня.

Грегор Абуш подчеркнуто любезно познакомил нас.

– Я так и думал, что вы из команды Дэрти, – кивнул мне молодой человек. – Приветствую вас в славном городе Александрии. Я тоже Александер, только без буквы «е». К тому же это имя. Моя фамилия Луис.

– Луис – репортер местной газеты, – сообщил Грегор Абуш, – раньше работал в редакции столичного журнала «Дискуссия». Знаете, есть такое студенческое издание.

– Вы действительно были его сотрудником? – удивился я. – Насколько знаю, ни одного прилично одетого человека туда и на порог не пускают.

– Что было, то было, – уклончиво ответил Луис. – Не люблю рассказывать о своем темном прошлом… Куда, Грегор?

– Мы направляемся к Ионатану. Пойдешь с нами?

– К Крюдешанку? Охотно. Это ограбление интересует меня не только как репортера уголовной хроники. В известной мере оно затрагивает меня лично. Мой шеф в полном отчаянии. Он с самого утра стенает на всю редакцию о похищенных акциях, которые доверил банку Крюдешанка.

– Вот и банк, – сказал Грегор Абуш, когда мы подошли к белому зданию с четырьмя дорическими колоннами. На фасаде были высечены буквы «Палата Гермеса». Запертые двери банка охраняли двое полицейских, закутавшихся с головы до ног в дождевики из синтетической пленки с капюшоном.

Между колоннами стояло три постамента, на которых некогда были статуи. На одном сохранилась часть ступни с четырьмя пальцами.

– Это все причуды Ионатана Крюдешанка, – пояснил Грегор Абуш, – При жизни его отца здесь стояли изваяния древнегреческих богинь. Ионатан велел убрать их, но не из-за того, что нагота недостаточно прикрыта одеждой. Он женоненавистник по религиозному убеждению.

– Третье пришествие Христа? – улыбался я.

– Оно самое… В конце прошлого века александрийцы пришли к единодушному выводу, что Иеремия Александер, хотя и святой человек, но общается скорее с чертом, нежели с богом. А вот Ионатан в возрасте пятидесяти лет внезапно признал учение о Третьем пришествии единственно истинной религией, поелику Иеримия Александер, уже будучи стариком, объявил женщину воплощением первородного греха.

– В этом городе все с заскоком, – улыбнулся Луис.

– Вы и сами станете таким со временем, – предсказал Грегор Абуш, – но идем дальше.

На противоположной стороне улицы стояла церковь. Походила она скорее на античный храм – точь-в-точь как банк. Но если крышу банка украшала фигура Гермеса с соответствующими символическими атрибутами, то церковь Иоана Крестителя венчал белый ангел с крестом в руках.

За церковью был большой сквер с платанами и разросшимися кустами розмарина. Под их ветвями, с которых не переставала капать вода, стояли каменные скамейки и выкрашенные в белый цвет решетчатые металлические урны для мусора. Сквер пересекала платановая аллея, на которой могли бы разъехаться два автомобиля. Она упиралась в живую изгородь из дикого малинника, за которой начинался заросший кустарником пустырь. В конце аллеи живая изгородь казалась порядком изломанной.

Дождь припустил с новой силой. Начальник полиции, втянув голову в воротник и упрятавшись под зонтик, стал похож на черепаху. Я, очевидно, представлял собой не менее комическое зрелище.

Однако необычная скульптурная группа посреди сквера оказалась достаточно любопытной, чтобы помокнуть под дождем еще минуту-другую.

– Будьте знакомы, «Акрополь Иеремии»! – с усмешкой объявил Луис.

– Так называется скульптура? – не понял я,

– Не совсем. Так называют зеленую лужайку, где вечером на этих белых скамьях торжественно, как в церкви, сидят наши доморощенные магдалины. Вы слышали, как александрийцы говорят обиняком об этой профессии?

– Мыть Христу ноги, – рассмеялся я. – Здесь то и дело встречаешься с религиозными понятиями.

– Совершенно верно, – согласился Грегор Абуш. – У меня есть теория, что и на выбор городских названий оказало влияние не столько греческая история, сколько христианство. По-моему, тот Александер, которому мы должны быть благодарны за всю эту нелепицу, – выразил таки л образом неосознанный протест против варварского христианства Иеремии.

– Но, являясь его прямым потомком, он не был способен отрешиться до конца от мифологии. В результате эти насаждения, которые александрийцы некогда просто называли парком, теперь носят громкий титул Акрополя Иеремии. Можно ли представить себе нечто более идиотское. – В рассказе Луиса явственно прозвучала интонация столичного жителя, который насмехается над провинцией, подверженной постоянным потопам и населенной полоумными чудаками.

– А вот это – основатель нашего города, – остановился Грегор Абуш у скульптурной группы.

Центральная фигура изображала седовласого старца с длинной бородой в ниспадающем до земли белом одеянии, так художники средневековья представляли себе библейских патриархов. С молитвенно сложенными руками он стоял у Синего озера, которое в скульптурной группе символизировали три каменных волны. Высунувшаяся из них костлявая рука держала рыбешку.

На пьедестале была укреплена большая бронзовая доска, на которой можно было прочесть:

Тыльную сторону пьедестала украшала бронзовая табличка с надписью: «Скульптор Дин Панчек, 1956».

Луис рассмеялся, увидев, с каким удивлением разглядываю я эту костлявую руку, – автор, очевидно, посчитал, что по гвоздю, пронзившему ладонь, каждый должен понять, что эта рука принадлежит распятому на кресте Спасителю.

– Вам, конечно же, рассказывали, что Панчек выдающийся абстракционист, – сказал он, – а здесь вдруг такой ультрареализм…

Гвоздь можно было отнести скорее к натуралистической детали. Гигантский стальной гвоздь, как настоящий, торчал из ладони, удивляя и пятнами крови и подлинной ржавчиной на шляпке. Острия гвоздя видно не было, очевидно, оно служило крючком для вложенной в ладонь рыбы.

– Эту композицию «Явление Христа Иеремии Александеру» Панчек задумал еще в ученические годы, – сообщил Луис, пародируя тон гида. – Гвоздь подтверждает, что он уже тогда ощущал тягу к применению в своем творчестве конкретных предметов быта. Из этого проистекает позднейшее увлечение скульптора кубистическим субъективизмом, рационалистическим символизмом, аналитическим абстракционизмом и другими столь же диковинными направлениями. Но с тех пор, как Панчек стал боготворить Луазье с его предметным иррационализмом, вообще нельзя понять, что же он изображает: абстрактную идею или мясорубку.

От сквера до улицы Геракла, где находился принадлежащий Ионатану Крюдешанку дом, оказалось довольно далеко. К тому же мы все время петляли, поэтому понять маршрут было не просто. Только позже я сообразил, что по прямой от банка до дома Крюдешанка можно добраться пешком за несколько минут.