– Браво! Ты понял сверхидею моего документального фильма! То есть, прости, твоего. В конце концов, ты режиссер, а я только делец, в искусстве ничего не смыслящий… Но, знаешь, – Дэрти как бы извинялся, – делать деньги, понятно, солидная цель, но и для души что-то надо… Угадай-ка, на чем я зарабатывал еще совсем недавно? На производстве нелегальных дисков, копируя лучшие записи других фирм. Затраты ничтожные, прибыль в процентах к капиталовложениям фантастическая… Ты скажешь, конечно, что это своего рода кража.

Но я молчал. Во-первых, Дэрти был моим работодателем, и не мне бросать в него те самые камни, о которых упоминается в Евангелии. К тому же точильный круг жизни весьма успешно подшлифовал мою совесть, придав ей плавный абрис, свидетельствующий о низком сопротивлении. Уже с первых моих шагов в индустрии массовой информации я осознал, что и здесь существует лишь один моральный эталон – прибыль.

У Дэрти, бог знает отчего, было исповедальное настроение. Когда мы вернулись в кабинет, где меня ожидали контракт и горячий кофе, он признался:

– Все это отнюдь не значит, что я отказался и от кражи в прямом смысле этого слова. Тебе, быть может, неизвестно, что несколько лет назад мне принадлежала небольшая парфюмерная фирма. Мускус и амбра, которые еще и сегодня составляют основу композиции чуть ли не каждого запаха, стоят больших денег. Одной зарубежной лаборатории удалось найти их синтетические заменители. Дальнейшее можешь представить себе сам. Патент обошелся бы мне в неизмеримо большую сумму, чем краденый рецепт.

– Промышленный шпионаж стал неотъемлемой, составной частью современной жизни, – ответил я, цитируя какого-то известного социолога.

– Значит, ты меня не осуждаешь? – спросил Дэрти, словно мне подвластно отпущение грехов.

– Я? Думаю, что мы очень схожи. Только ты лучше ориентируешься в сложных лабиринтах нашего общества. В мире, где прямые дороги предназначены для таких неудачников, как я, ты умеешь выписывать кренделя. Вот и все.

– Да, надо уметь петлять, это ты метко заметил, – улыбнулся Дэрти. – Иначе нельзя, если хочешь чего-то добиться. Но если бы ты только знал, как это надоедает – вечно искать какую-то щель, обходной маневр. Когда я впервые вдохнул воздух Александрии, то понял, что успех может лежать и на прямой дороге. Документальный фильм, подобного которому еще не видела наша публика, покажет, словно в предметном стекле микроскопа, как доисторическое сливается с веком грома реактивных самолетов и пустопорожние международных конференций… Фильм о Гамлетах из Александрии, вооруженных зонтиками вместо мечей, о живущих в провинциальном местечке леди Макбет, которые вместо яда угощают гостей консервами фирмы «Посейдон»… И когда я познакомился с Альбертом Герштейном, когда узнал, что его знаменитый дядюшка родом из Александрии, то понял, каким путем идти!

– Прямым? – ухмыльнулся я.

– Прямым, как федеральное шоссе! Гора – туннель! Болото – насыпь! Ущелье – мост!.. Нет, шоссе все же для сравнения не годится. Там плоская горизонталь, а восхождение к славе – взлет в небо! Это скорее трехэтажная башня. Верхний – шлягеры Ральфа Герштейна, напетые Альбертом Герштейном. Посреди – гангстерский фильм, который будет снят в Александрии, с Альбертом в главной роли. Основа здания – наша документальная лента, в которой ты увековечишь процесс создания этого фильма и Александрию с ее неповторимым колоритом…

Что ты скажешь о таком монтаже? Альберт с зонтиком под мышкой выходит из дому. Мимо четырех дорических колонн банка он направляется в бар «Прекрасная Елена», где вот уже три года транжирит свой неповторимый голос, способствуя тому, чтобы тупые александрийцы с удовольствием поглощали крепкие напитки. Следующий кадр: Альберт надевает маску, достает пистолет и отправляется грабить банк… В фильме, понятно, а не в действительности. Он возлюбленный Долли Кримсон, которая возглавляет банду. Эта роль прямо создана для Альберта. Не сомневаюсь, фильм станет боевиком. Особенно, если в ходе его съемок произойдет нечто непредвиденное, если они будут сопровождаться какими-нибудь происшествиями.

– Какими же?

– Например, банковский чиновник, думая, что происходит настоящее ограбление, выстрелит в Альберта. Или наоборот, в конце выясняется, что во время съемок произошло подлинное нападение на банк, Альберт подозревается в участии в нем, его арестовывают и так далее… К тому же все эти сенсационные события синхронно зафиксирует твоя документальная лента… Между прочим, на твой фильм уже заключены контракты со всеми крупнейшими телевизионными компаниями. Реклама получится просто фантастическая.

– Допущение, что банк ограбят по-настоящему, звучит не менее фантастично, – рассмеялся я.

– Что, ты шуток больше не понимаешь? – огрызнулся Дэрти. – Но вернемся к замыслу монтажа. Последние кадры: прямиком из тюрьмы Альберт отправляется на аэродром. Самолет садится. Альберта радостно встречают десятки тысяч людей, которые уже побывали на блестящей премьере «Частной жизни Долли Кримсон». Вопя и стеная от восхищения, толпа вносит Альберта на руках в студию звукозаписи. Создается первая песня для альбома. Самолет рассыпает над сонными улочками Александрии десятки тысяч небьющихся пластинок. Конец фильма! Точка.

Во время своего монолога Дэрти вошел в такой раж, что ему понадобился носовой платок, чтобы утереть вспотевший лоб.

– Здорово, здорово закручено, ничего не скажешь, – пробормотал я. – Одна только слабина – тюрьма. За что мы засадим туда Альберта? Разве за нарушение общественного спокойствия, когда он по пьяной лавочке будет орать песни Ральфа Герштейна?

– Если это юмор, то я велосипед. – Дэрти недовольно поморщился. – И вообще оставь сенсацию на мое усмотрение.

С опозданием дошло до меня, что расточительность Дэрти ограничивается лишь приобретением роскошной мебели. Я понадобился лишь потому, что в одном лице (то есть за одну зарплату) смогу объединять режиссера и оператора. Не смею утверждать, что Оливер Дэрти обкрадывает своих работников. Он просто кое-что сберегает за их счет.

Из-за своей скупости Дэрти даже убедил меня, что не стоит совершать поездку в его машине. Куда удобнее использовать мою, которая к тому же пригодится во время съемок в Александрии.

Я осмелился осведомиться, не придется ли мне в Александрии заодно с обязанностями режиссера, оператора (и, само собой разумеется, также сценариста) играть роль его личного шофера. Шеф благожелательно пояснил, что иногда действительно придется покатать его, но тотчас же добавил, что в подобных случаях за бензин платить будет он сам. Кроме того Дэрти обещал в этом смысле не обременять меня слишком часто – в его распоряжении будут специальный автобус и легковая машина.

Пока мы объяснялись, прошло довольно много времени. Когда, наконец, я смирился со своей судьбой (пообещав, правда, себе при первой возможности вытребовать прибавку к зарплате), на обочине шоссе появился плакат: «Вас приветствует Новый Виндзор!»

До Александрии оставалось довольно далеко, поэтому решили перекусить. Я был за ресторан, Дэрти в целях экономии настоял, чтобы мы пообедали, не покидая автомобиля. Мальчишка с бензозаправочной станции принес нам подносы с котлетами и салатами и богатый набор соусов, чтобы как-то разнообразить вкус этой соломы.

Пока мы ели, из боковой улицы вынырнул лендровер, сияющий черным лаком. Из него выбрался улыбчивый Альберт Герштейн.

– Что вы здесь поделываете, Альберт? – спросил Дэрти, поздоровавшись.

– Ричард Бейдеван попросил купить в Новом Виндзоре капюшоны и маски. В Александрии их ни за какие деньги не сыщешь. Сомневаюсь, слышали ли там вообще о маскарадах и карнавалах.

– Места в мотеле «Авгиевы конюшни» заказаны?

– Да. Как вы велели, одна комната на двоих.

– В мотеле? – взорвался я. – Почему не в гостинице? И почему мне, творческому человеку, не созданы хотя бы возможности наедине обдумать свои замыслы?