Ричард Бейдеван вернулся домой раньше, чем парочка рассчитывала. Tea так испугалась, что заперла Альберта в спальне. Позже пыталась незаметно выпустить его, но неудачно. Ричард Бейдеван следил за каждым ее шагом. Очевидно, почувствовал что-то и, вопреки обыкновению, не позволил себя напоить.

Tee удалось забежать к Альберту лишь на минутку, чтобы информировать о событиях в банке. Он понял двусмысленность своего положения. С минуты на минуту могла явиться полиция. В конце концов, Альберт решил подождать, пока Ричарда Бейдевана увезут в полицейское управление, и тогда потихоньку улизнуть из дома.

На вопрос начальника полиции, почему Альберт Герштейн был так уверен, что режиссера вызовут на допрос, он ответил уклончиво. Преступник использовал черный лендровер, на котором Ричард Бейдеван приехал к Ионатану Крюдешанку. Полиция, естественно, усмотрит в этом заранее разработанную схему…

Я не присутствовал на допросе, но, прослушав магнитофонную запись разговора Грегора Абуша с Альбертом Герштейном, не мог избавиться от сомнений. Возможно, Альберт умолчал о главном, придерживаясь истины лишь тогда, когда речь шла о его отношениях с Теей. Нельзя было легко отрешиться и от противоположной возможности – доверия заслуживали его показания во всем, полностью соответствуя версии Теи. И все же неуверенные модуляции голоса, стремление обдумывать каждый ответ, наводили на мысль, что Альберт знает куда больше, чем говорит. Так или иначе, упомянув о черном лендровере, Альберт Герштейн дал в руки следствия важную нить. Машина находилась под рукой – рядом с домом Ионатана Крюдешанка, где пребывал Ричард Бейдеван.

Двадцати минут, в течение которых Ионатан Крюдешанк говорил в соседней комнате по телефону, было вполне достаточно, чтобы подъехать к банку, сделать свое дело и возвратиться.

В пол-одиннадцатого Tea и Альберт находились возле его дома, в нескольких шагах от стоявшего в переулке лендровера.

Подумал я и о другой возможности, которую, правда, тотчас же отбросил как слишком неправдоподобную.

Живший в доме Альберта Луис также мог воспользоваться машиной.

Однако, любой вариант требовал заранее координированного участия ряда людей. Возможно, у каждого была своя функция, своя роль в представлении, где ход действия известен одному постановщику, где актеров, скорее всего, объединяет недоверие друг к другу.

Как бы угадав мои мысли, Грегор Абуш заметил:

– Нельзя забывать, что центральной фигурой в этой игре был и остается Дэрти. Позвонив в нужный момент Крюдешанку и задержав его у телефона на добрых двадцать минут, он создал идеальные условия для преступной операции. Между прочим, Крюдешанк в беседе с доктором Мэтьюзалом упомянул, что именно в то утро собирался навестить свой банк. После визита Ричарда Бейдевана и телефонного разговора с Дэрти он остался дома. Наибольшее сомнение вызывает у меня совершенно непонятный ход со стороны Дэрти. Почему он отрицает, что звонил Крюдешанку?

– Более чем странно, – согласился я, вспоминая противоречия в показаниях Дэрти.

Глядя мне в глаза, он нагло утверждал, что в отношении Нового Виндзора я ослышался. Я напомнил о том, что он сказал о поездке в Новый Виндзор для встречи с Карпентером. Дэрти вначале опровергал, нервничал, а потом также нервно начал извиняться. Он-де, очевидно, оговорился. В действительности же должен был увидеться с Карпентером в ресторане «Храм Вакха», где они смогли бы без помех обсудить разные проблемы, связанные со съемками фильма. Речь должна была идти о том, как обеспечить Альберту Герштейну самый большой метраж, а значит, и главенство в фильме. Учитывая нежелание Теи Кильсеймур отдать лавры другому, этот вопрос надо было решить без Ричарда Бейдевана. Альберт, как наиболее заинтересованное лицо, должен был присутствовать на этом совещании. Однако Дэрти прождал напрасно – ни Карпентер, ни Альберт, отсутствие которого более всего волновало продюсера, не явились.

Крюдешанку же он и впрямь звонил, даже несколько раз, но его номер был постоянно занят.

– Неумелая выдумка от начала до конца, – Грегор Абуш угрюмо бросил протокол на кипу бумаг, которая занимала сегодня добрую половину его письменного стола. – Разговор с Крюдешанком сам по себе еще не доказывает его вину. Как раз наоборот. Дэрти ведь хорошо знал, что Крюдешанк рассказал о телефонном разговоре. И это упрямое запирательство лишь усиливает подозрения, обращается против него самого. Вы ведь лучше знаете его, Латорп. Что он, впрямь такой придурок, что и в Александрии подобного не сыскать?

– Никоим образом. Оливер Дэрти, по крайней мере как делец, тонкая штучка. У него всегда ума хватало, чтобы лавировать, не нарушая законы. Запирательство Дэрти меня просто приводит в смятение.

– Но какое-то логическое объяснение ведь должно быть?

Я призадумался.

– Не знаю. Все, что он сказал, по-моему, свидетельствует о его внутренней растерянности. Я допускаю возможность, что первоначальный план где-то дал трещину. Кроме того, ведь есть кое-что и еще, пока не включенное нами в расчеты…

– Что же?

– Судьба похищенного. Возможно, лишь один человек знает, где спрятана добыча, тот, кто вопреки первоначальному плану, в последний момент решил работать только на себя. Отсюда – недоверие друг к другу, растерянность, очевидные противоречия в показаниях.

– Отлично! – похвалил меня Грегор Абуш. – Вы заслужили особый приз.

Порывшись на полке, он вернулся с керамической фигурой, изображавшей вождя индейцев. У пояса индейца висел томагавк, с помощью которого начальник полиции и лишил фигуру головы. Комнату наполнил аромат, который мог принадлежать только очень старому рому.

– Я теперь убежден, что не дал маху, пригласив вас на помощь, Латорп! – воскликнул Грегор Абуш, чокаясь. – Мне, провинциальному полицейскому, необходима интеллектуальная поддержка. Кто же тогда, по вашему мнению, знает, где спрятано награбленное, Карпентер, что ли?

– Рассуждая логически, это наиболее вероятная возможность. Если добавить Винцента Басани, то мы имеем дело с шестью в равной степени подозрительными лицами. О пяти, по крайней мере, известно, где они сейчас находятся. Что же произошло с Карпентером? Это знает разве только бог или сатана. Надо думать, что он с мешком денег находится далеко отсюда. Но у преступления есть своя особая логика, и она зачастую не укладывается в обычные рамки. Быть может, Карпентер вообще уже на том свете.

– Мне тоже приходило это в голову, – согласился Грегор Абуш. – Если так, то многое становится еще более непонятным, в том числе отказ Дэрти признаться, что он говорил по телефону с Крюдешанком. Пока первоочередная задача, более или менее реальная – узнать, кто же надел в тот день черный капюшон. Между прочим, я вспомнил еще об одном отправном пункте рассуждений. Во время съемок фильма на улице стояла знакомая Берлунда, та самая, жених которой работает в банке кассиром. Она продавщица в обувном магазине. Эта девушка видела, как преступник выходил из машины. На ногах у него были не туфли, а, полусапожки на молнии. Утверждать это твердо она, правда, не может. Лично я настроен скептически. Знаю по опыту, как трудно полагаться на таких свидетельниц.

– А я уже подумал было, что черный капюшон у нас в руках, – засмеялся я, скрывая разочарование.

– Чепуха. Такая обувь у половины населения Александрии. Вторая половина, когда наступает этот библейский потоп, спешит обуть резиновые сапоги.

– Значит, пустой билет, – неизвестно почему, но я почувствовал огорчение, даже старый ром потерял вкус. – Не кажется ли вам, что мы похожи на водолазов, которые, погружаясь все глубже, поднимают вокруг себя такую муть, что не видят собственных ног?

– Нет, не кажется, – улыбнулся Грегор Абуш. – Чтобы вы окончательно не впали в отчаяние, открою вам свои карты, хотя вначале не хотел этого делать. Мои надежды основываются на не совсем дозволенном, но часто применяемом приеме. Каждое слово, которое звучит в квартире Альберта Герштейна и в доме Ральфа Герштейна, фиксирует аппаратура для подслушивания. По этой-то причине я и отпустил задержанных… Но здесь мне пришлось наткнуться на новую загадку. Когда мои люди устанавливали аппаратуру на квартире Альберта Герштейна, они открыли, что кто-то уже опередил их в этом.