Вот вам и «древность»! Вот вам и «каменный Кремль»!
А между прочим, нельзя исключить, что город Москва, как столица, вообще начинался не с Боровицкого холма, и многие сообщения о Москве относятся не к окрестностям нынешнего Кремля.
В довеликокняжеской языческой Москве сакральным урочищем был высокий берег Заяузья — Красный холм, на котором, судя по названию Болваны, находились некие идолы. Древний Спасо-Чигасовский монастырь[12] стоял на склоне Болванской горки. Другое название горки — Швивая, некоторые исследователи производят от имени языческого бога Шива (Сива) племени мокошь. Близ неё в XVI веке поставили церковь святого Никиты Мученика, «прогонителя бесов», — об этом сохранилась закладная плита с датой, относящейся к 1595 году, но первая постройка относится к началу XVI века.
Красный Холм на Таганке, наиболее высокое место на берегу Москвы-реки, почти на 6 метров выше Боровицкого, да и Яуза куда как более мощная река, нежели Неглинка (Неглименка). Более того, в старину Красный Холм практически со всех сторон был окружён водой, поскольку ниже Яузы по течению Москвы его омывала река Сара (ныне в коллекторе) с притоками; её русло шло от нынешней Рогожской заставы до Новоспасского моста; и она была крупнее Неглинки.
Раскопки, произведённые московскими археологами в середине XX века (М. Г. Рабинович с сотрудниками) показали наличие на холме древнейшей «круговой керамики». Сухопутных дорог, сходящихся к Таганской площади, и сегодня больше, чем сходящихся к Кремлю.
Через нынешнюю Таганскую площадь шла знаменитая Болвановская дорога, мимо Андроникова монастыря на Коломну; тут, по преданию не вполне достоверному, в старину татары возили басму (иным названием которой якобы и было слово «болван»), и урочище за Яузой называлось Болвановье. А во 2-м Новокузнецком пер., в Замоскворечье, находится Новая Болвановка, с храмом Спаса Преображения, по легенде, построенном в 1465 году Иваном III, дедом Ивана Грозного: считается, именно здесь в 1480 (!) году, через 15 лет после построения этого храма, Иван порвал басму Ахмата, — то есть в храме принимали татарских послов. Но эта «Новоболвановская» история весьма смутная, более схожая с легендой. Тем более, что первая здешняя христианская церковь, храм св. Георгия на Яру, вообще зафиксирована документально только в 1632 году, а упомянутая церковь Спаса Преображения, если не принимать во внимание легенду, документально известна с 1635 года. Это постройки первых Романовых на местах прежних ордынских присутственных мест: когда в ордынские времена передавали дань в Сарай, то шли по Старой Болвановке через Коломну на Ногайский шлях. Позже, в XVI–XVII веках, оправляли поминки в Крым уже по Ордынке через Тулу на Муравский шлях. Вот и получается у нас Таганка первым центром будущей Москвы.
В дальнейшем обе Болвановки были местами поселения иноземцев, а именно немцев. «Немцы» эти были вызваны в Россию Великим князем Василием III и его сыном Иоанном IV Грозным. А немцами с XVI века, чтобы отличать от фрязей-католиков, называли только лютеран. При Иоанне Грозном поселение наёмников из литовцев и немцев располагалось за Москвой-рекой у церкви Спаса Преображения в урочище Болвановка. Ближе к Донскому монастырю у скотопригонного двора находилось и древнейшее московское иноземское кладбище. По сообщениям Олеария, у другой иноземской слободы — Болвановье за Яузой, также было своё кладбище; на Годуновом чертеже XVI века оно значится как «Немецкое кладбище».
В статье А. Шамаро, посвящённой московскому урочищу Болвановка, приводятся ещё такие названия: Болванские переулки в Замоскворечье, церковь Спасо-Преображения там же, и церковь Николы на Болванке в Заяузье. Правда, толкование топонимов учёный приводит совершенно надуманное: «Болвановье — потому что здесь размещались постоялые дворы золотоордынских послов-баскаков, с капищем, в котором стояли изваяния божеств». Впрочем, и А. Н. Островский в своих «Записках замоскворецкого жителя» сообщает, что церковь в Заяузье получила своё название, «потому что там стоял татарский бог, по-нашему сказать идол, а по-татарски — болван».
Если же понять, наконец, что волжские татары и русские — это один этнос, достаточно поздно разделившийся по религиозному признаку, то станет ясно: был двор с капищем, где стоял «болван» — истукан, которому молились язычники. Ну, а поскольку христианская церковь «на Болвановке» поставлена лишь в XV веке, многие легенды о более ранней христианизации этих земель представляются именно что легендами, — а наличие целой серии «болванских» названий в самых древних районах Москвы наводит на размышления.
Разноречивость мнений
Сегодня, в начале XXI века нам, очевидцам и зачастую участникам происходивших совсем недавно событий, бывает очень сложно оценить их. Например: как оценить перестройку и проведение «либеральных реформ» — они были на благо России, или во вред?.. Или: как оценить «перестройку» произведённую в 1934–1936 году Сталиным, когда он отказался от идеи «мировой революции» и погнал страну курсом индустриализации?
Слава Богу, хоть с хронологией этого недавнего прошлого всё в порядке, и материалов для анализа более, чем достаточно. А вот когда историк берётся за дела давным-давно миновавших веков, источников-то информации у него оказывается очень мало, а сам он ни участником, ни очевидцем тех событий не был, и не может опираться на собственный опыт, а вынужден реконструировать это прошлое.
Известный английский историк и философ Р. Дж. Коллингвуд писал об исторических источниках:
«Любой источник может быть испорчен: этот автор предубеждён, тот получил ложную информацию, эта надпись неверно прочтена плохим специалистом по эпиграфике, этот черепок смещён из своего временного слоя неопытным археологом, а тот — невинным кроликом. Критически мыслящий историк должен выявить и исправить все подобные искажения. И делает он это, только решая для себя, является ли картина прошлого, создаваемая на основе данного свидетельства, связной и непрерывной картиной, имеющей исторический смысл».
Очень правильные слова. Но немало имеется конкретных примеров, заставляющих усомниться в склонности историков к критическому мышлению. Это и многочисленность версий по поводу названия «Болвановка» в Москве. Или уже упоминавшаяся речь «Энкомия, или Льва Диакона к императору Василию слова», из которой следует, что в Х веке византийский царедворец за полтысячелетия до Колумба ЗНАЛ, что переплыть Атлантику можно. И это никак не заставляет «критически мыслящих историков» задуматься о достоверности источника. А ведь энкомия имеется в единственной рукописи в составе Бодлейановской библиотеки, и по письму может быть отнесена не ранее как к XIV веку, а уж сфальсифицировать «документ» могли когда угодно, хотя бы накануне XIX века, когда он и был найден.
Но даже имея дело с подлинным документом, надо очень и очень подумать, насколько можно верить сообщению. Так, Л. Н. Гумилёв полагал, что:
«…древние авторы всегда писали свои сочинения ради определённых целей и, как правило, преувеличивали значение интересовавших их событий. Степень же преувеличения или преуменьшения определить очень трудно и не всегда возможно…, историк рискует оказаться в плену у автора источника и может попросту начать пересказывать прочитанное, стараясь передать его содержание как можно ближе к тексту. Но ведь древний автор руководствовался идеями, для нас неприемлемыми, и его читатели, имея иную, чем мы, систему ассоциаций, воспринимали написанное им не так, как читатель нашего времени…, при буквальной передаче текста мы не улавливаем и того смысла, ради которого текст был написан».
Джордж Орвелл рассказывал, что когда знаменитый английский мореплаватель и корсар Уолтер Ралей сидел в тюрьме в лондонском Тауэре, он писал всемирную историю. Закончил первый том и приступил ко второму, когда увидел из окна своей камеры драку в тюремном дворе. Был убит человек. Сэр Уолтер заинтересовался, что произошло. И вот, несмотря на то, что он лично видел убийство, расспросил участников драки и других очевидцев, — выяснить причину происшествия ему не удалось. И тогда он сжёг свою историю мира, решив, что если не мог найти причин того, что сам видел, нет никакого смысла пытаться понять, что происходило в прошлом. Но это — крайний случай. Есть историки, есть исторические книги. Как заметил Орвелл, определённая степень правдоподобия возможна, если мы согласимся, что факт — подлинный, даже если он нам не нравится.
