После его ухода усталость снова нахлынула на меня. Я поняла, что если сейчас не уйду, то усну прямо на стуле. Все еще завернутая в одеяло, я заставила себя подняться на ноги, с благодарностью приняв от Роджера руку помощи. В коридоре ко мне подошел Ассуево:

– Мисс Варшавски, если вы знаете что-то об этом поджоге и не говорите нам, вы подлежите судебному преследованию.

Разговаривая, он тыкал мне в грудь пальцем. Я слишком устала, чтобы разозлиться. Я молча стояла, держа в руках бокалы и глядя, как он быстро топает по коридору, догоняя Бобби.

Роджер обнял меня:

– Ты вся вымоталась, старушка. Поедем со мной в Хэнкок, примешь горячую ванну.

Когда мы подошли к двери, он пошарил в карманах.

– Я оставил бумажник у тебй. Денег нет даже на такси. А у тебя?

Я покачала головой. Он побежал через парковочную стоянку к Ассуево и Бобби, которые садились в полицейскую машину. Я, шатаясь, брела за ним. Роджер попросил подбросить нас к моему дому, чтобы он мог поискать деньги. И, возможно, какую-нибудь одежду.

Путь до Холстед прошел в напряженной тишине. Когда мы добрались до обгоревших останков моего дома, Ассуево сказал:

– Хочу, чтобы вы поняли совершенно четко: находиться в этом здании небезопасно. Если с вами что-то приключится, пеняйте на себя.

– Спасибо, – устало ответила я, – мне известно: если что, ваши ребята всегда помогут.

Мы с Роджером пробирались мимо ледяных холмов, образовавшихся после тушения пожара. Это было похоже на ночной кошмар – все знакомо, но являет вид беспорядка. Парадная дверь, сломанная пожарниками, висела на петлях. По ступенькам, обледеневшим, почерневшим от копоти и заваленным кусками штукатурки, было невозможно идти.

На площадке второго этажа мы решили разделиться. Ступеньки и сам пол могли выдержать вес одного человека, но не двоих. Горя желанием добраться до оставшихся в квартире маминых бокалов, я позволила Роджеру идти вперед, а сама, держа спасенные бокалы, стояла в тапочках, завернувшись в одеяло, и дрожала.

Он ощупью пробрался на третий этаж. Я слышала, как он вошел в мою квартиру, как что-то упало – то ли кирпич, то ли кусок штукатурки, – но криков не было. Через несколько минут он вышел в коридор.

– Думаю, тебе можно подняться, Вик.

Я ухватилась за стену одной рукой и ступила на лед. Последние несколько ступенек мне пришлось преодолеть на руках и коленях: я подвигала бокалы вверх по ступенькам, потом поднималась сама и так добралась до лестничной площадки.

Передняя часть моей квартиры была основательно разрушена. Из коридора через дыры в стене можно было видеть гостиную. Стена вокруг входной двери обуглилась; попав в гостиную через пролом в стене, я остановилась, опираясь рукой на несущие балки.

Мебели, как таковой, больше не существовало. Обугленная от огня и размоченная водой, она не поддавалась восстановлению. Я попыталась извлечь звук из пианино, но услышала приглушенный всхлип. Закусила губу и решительно направилась в спальню. Так как спальня и столовая были по одну сторону коридора и, соответственно, в стороне от основной линии огня, следы разрухи были здесь не столь велики. Спать на этой постели уже нельзя, но из одежды, тщательно ее рассортировав, можно кое-что выбрать. Я надела сапоги, натянула пропахший дымом свитер и стала рыться в поисках костюма, который годился бы мне на сегодня.

Роджер помогал мне упаковывать то, что осталось, в два чемодана, с трудом открыв замерзшие замки.

– То, что мы сейчас не возьмем, можно забыть – вскоре вся округа сбежится сюда и заберет все подчистую.

Мы собрали вещи, но я медлила, не решаясь заглянуть в шкаф: слишком боялась того, что могу там увидеть. Наконец трясущимися пальцами я открыла покосившуюся дверцу. Бокалы были аккуратно завернуты в куски старых газет. Я медленно их развернула. Первый же бокал раскололся на две части. Я закусила нижнюю губу и развернула оставшиеся четыре. Они были целы. Я вынесла их на слабый утренний свет и повертела в руках. Никаких трещин или пузырьков.

Роджер молча наблюдал за мной. Теперь он направился ко мне через завалы в комнате.

– Все в порядке?

– Один раскололся. Но, наверное, его можно склеить – выпал один большой кусок.

Единственно ценными вещами в шкафу были еще сережки Габриелы с бриллиантовой крошкой и ожерелье. Я засунула их в карман, снова завернула бокалы, положила в чемодан и надела кобуру со своим «смит-и-вессоном». Больше не было ничего такого, что мне хотелось бы взять. В отличие от Питера Уимзи[8] я не собирала первых изданий, а кухонные принадлежности, которые были у меня, можно легко заменить.

Когда я протаскивала чемоданы в проем в стене гостиной, зазвонил телефон. Ошеломленные, мы с Роджером взглянули друг на друга. Нам и в голову не могло прийти, что пожарники оставили телефонную линию включенной. Мне удалось найти телефон, погребенный под штукатуркой.

– Слушаю.

Мисс Варшавски? – Это был мой сладкоголосый друг. – Вам повезло, мисс Варшавски. Но не забудьте: счастье невечно.

Мы ехали в Хзнкок-Билдинг на моей «омеге». Я высадила Роджера с чемоданами и поехала искать стоянку. Пока я, шатаясь, брела к дому Роджера, я поняла, что не смогу больше ничего делать, пока не высплюсь. Паскуале, Роза, Альберт, «Аякс»... – смутно проносилось у меня в голове, но думать я ни о чем не могла: все силы отнимала ходьба.

Роджер ввел меня в квартиру и протянул связку ключей. Он уже принял душ. Его лицо было серым от усталости, но он считал, что не может позволить себе выходной, когда ходит так много слухов об «Аяксе»; руководство ежедневно проводило совещания, намечая стратегию.

Он обнял меня и крепко притянул к себе.

– Я мало говорил в больнице, так как боялся, что помешаю твоим планам. Но, пожалуйста, Вик, пожалуйста, не делай сегодня никаких глупостей. Ты мне больше нравишься целиком, а не по частям.

– Единственное, что мне сейчас нужно, – это немного поспать, – сказала я. – Не беспокойся обо мне, Роджер. Спасибо за приют.

Я слишком устала, чтобы принимать ванну или раздеваться. Прежде, чем упасть в кровать, мне удалось сбросить с себя сапоги.

Был уже пятый час, когда я проснулась, – с тяжелой затуманенной головой, но готовая снова приняться за работу. Я с отвращением заметила, что от меня и моей одежды несет дымом. В небольшой комнатке рядом с ванной стояла стиральная машина. Я загрузила в нее джинсы, белье и все содержимое чемоданов, что не требовало сухой чистки. Потом – долгое блаженное лежание в ванне, и вот я снова человек.

Ожидая, пока высохнут джинсы, я позвонила и справилась о сообщениях на автоответчике. От дона Паскуале сообщений не было, зато звонил Фил Пасиорек и оставил номер, по которому его можно найти. Я позвонила, но он, видимо, был на операции. Я оставила в больнице номер телефона Ферранта и снова попробовала дозвониться до ресторана «Торфино». Тот же грубый голос продолжал утверждать, что ничего не знает о доне Паскуале.

В холле уже лежали дневные выпуски газет. Я устроилась в кафе с чашечкой кофе и бутербродом с сыром и принялась читать. Пожар занял в «Геральд стар» левый нижний угол первой страницы: «Поджог в Норт-Сайде». Интервью со студентами. Интервью с взволнованной дочерью Такамоку. Затем колонка под отдельным подзаголовком: «Ви. Ай. Варшавски, чья квартира стала очагом пожара, вела расследование по делу о фальшивых акциях в монастыре Святого Альберта в Мелроуз-парке. Мисс Варшавски, на которую две недели назад кто-то плеснул кислотой, не сделала никаких комментариев по поводу того, есть ли связь между этим расследованием и пожаром».

Я заскрежетала зубами. Ну спасибо, Мюррей. «Геральд стар» уже писала об истории с кислотой, а теперь полиция прочитает это и, будьте уверены, найдет связь. Я выпила еще чашку кофе, затем стала читать частные объявления. Мне адресовалось маленькое послание: «Дуб пустил корни». Мы с дядей Стефаном придумали такой сигнал, когда он согласился работать с моими акциями фирмы «Экорн». В последний раз я просматривала объявления в воскресенье, сегодня четверг. Интересно, как долго уже оно печатается?