– Мы можем поговорить, Вик?

Я молча кивнула и повела ее в дом. Она молчала, пока мы не вошли в квартиру. Я повесила ее пальто на вешалку в маленькой прихожей и провела в гостиную, где среди новой мебели уже поселился уютный беспорядок.

– Стефан сказал мне, что Роджер сегодня улетает... Я хотела, чтобы он уехал, прежде чем встретиться с тобой. Мне надо тебе многое сказать. И многие слова забрать обратно. Могла бы ты... – Ее умное, некрасивое лицо исказилось, но она овладела собой и продолжала: – Ты была дочерью, которой у меня нет, Ви. Ай. И лучшей подругой, которую может пожелать себе женщина. И я обидела тебя. Я хочу, чтобы ты простила меня. Я хочу... Нет, не надо возвращаться к прошлому. Я хочу, чтобы наша дружба началась снова, прямо с этой минуты. Позволь мне объяснить – нет, не оправдаться, а объяснить... Я никогда не говорила о своей семье и о войне. Это слишком больно. Родители отправили меня и моего брата Хьюго в Лондон в 1938 году. Они собирались приехать позже, но так и не смогли выбраться из Вены. Мы с Хьюго ждали их всю войну. Позже мы узнали, что они погибли в Бухенвальде в 1941 году. Бабушка, все дяди, двоюродные братья и сестры... Из всей большой семьи остались только Хьюго и я. Стефан... Стефан – милый мошенник. Даже если бы он был таким же мерзким, как твоя тетя, мне все равно пришлось бы его защищать. Мы с Хьюго да он – все, что осталось от тех идиллических времен. Когда его ранили, я чуть с ума не сошла. Я не могла допустить, чтобы он сам выбирал свою судьбу. Мне не приходило в голову, что у него есть на это все права.

У меня перехватило горло и, когда я попыталась заговорить, изо рта вырвался хриплый шепот:

– Лотти, Лотти... Мне было так одиноко этой зимой. Знаешь ли ты, через какие мучения я прошла? Я втянула Агнес в свои интриги, и она погибла. У ее матери инсульт. Тетя сошла с ума. И все потому, что я действовала как тупоголовая упрямая эгоистка, которая лезет туда, куда не решаются ступить ни ФБР, ни комиссия.

Лотти вздрогнула:

– Вик, не мучай меня, повторяя мои же слова, я все время казню себя за это. Стефан... Стефан рассказал мне, что произошло в монастыре. О Розе и Габриеле. О дорогая, я понимала, что нужна тебе, и я виновата в том, что пришла к тебе только сейчас.

– А знаешь, у меня есть еще одно имя, – вдруг сказала я. – Помнишь миф про Ифигению? Агамемнон принес ее в жертву, чтобы взамен получить попутный ветер и добраться до Трои. С того ужасного дня в монастыре я не могу избавиться от этих мыслей. И в них всегда присутствует Габриела. Это она все время кладет меня на жертвенный очаг, подносит к нему факел и оплакивает меня. О Лотти! Почему она мне не сказала? Зачем заставила меня дать это ужасное обещание? Зачем она это сделала?

И внезапно скорбь по Габриеле, жалость к себе захлестнули меня, и я разрыдалась. Слезы, которые копились во мне долгие годы, никак не хотели останавливаться. Лотти обняла меня и прижала к себе.

– Да, да, моя дорогая, поплачь, тебе станет легче. Виктория Ифигения... Разве ты не знаешь, что в греческой мифологии этим именем иногда называли Артемиду, богиню охоты?