— Господи, — сказал Райделл, представив себе, что ему придется последовать за ней.

— Стой на месте, — бросила она через плечо. — Я попробую спустить к тебе эту рухлядь.

Райделл смотрел, как она поднимается, боялся, что она поскользнется на смазке, но она упорно карабкалась вверх и вскоре уже сидела в тележке, которая с этого расстояния напоминала мусорный бак, вроде тех, что стояли за «Счастливым драконом», только меньших размеров.

Райделл услышал, как заскулил электродвигатель. Скрипнув, маленькая тележка с Шеветтой направилась вниз.

Он встал на ноги, дым попал ему в легкие, сломанное ребро кололо, словно штык, изнутри каждый раз, когда он начинал кашлять.

— Кто-то лазал туда, наверх, — сказала Шеветта, доехав до Райделла. — Рельсы все в смазке. Я буквально недавно забиралась туда посмотреть, и на них была только пыль.

— Может, там просто кто-то живет, — сказал Райделл, рассматривая темные хлипкие стены, окружавшие башню на высоте двенадцати футов от платформы, на которой он стоял. Он забрался в тележку, и Шеветта нажала кнопку. Тележка скрипнула, застонала и поехала по ферме.

Первое, к чему Райделл был не готов, — масштаб пожара, вид на который открылся, когда они миновали закрывавшую обзор стену. Оказалось, что конец моста со стороны Брайент-стрит полностью охвачен огнем, огромные тучи черного дыма валили клубами в ночное небо. Сквозь эту завесу виднелись огни спасательных вертолетов — целые дюжины огней, — и, заглушая скрип зубчатого колеса, до Райделла донесся хор завывающих сирен.

— Господи Иисусе! — выдохнул он.

Он посмотрел в сторону Острова Сокровищ — тот тоже горел, хотя, казалось, менее интенсивно; впрочем, может быть, просто было далеко.

— У тебя есть фонарик? — спросила Шеветта.

Он расстегнул молнию своего «драконовского» ранца и выудил оттуда маленький одноразовый фонарик, которым обзавелся еще в Лос-Анджелесе. Шеветта включила его, повернув вверх лампочку, и полезла по лесенке, ведущей к дырке, пропиленной в полу маленькой кубической хижины на самой верхушке башни — здесь она жила, когда Райделл впервые встретил ее. Просто квадратный лаз, в который она сейчас светила фонариком.

— Открыто, — негромко сказала Шеветта, и Райделл, собравшись с силами, двинул за ней.

Когда он протиснулся в комнатенку, Шеветта стояла там и светила в разные стороны. Внутри ничего не было, только мусор. В одной из стен круглое отверстие; Райделл вспомнил, что раньше там было вставлено старое цветное стекло.

В тусклом свете фонарика он увидел новое выражение ее лица.

— Здесь и вправду ничего не осталось, — сказала она, будто не веря своим глазам. — Я почему-то думала, что здесь все по-прежнему…

— Никто здесь больше не живет, — как-то неуверенно сказал Райделл.

— Люк на крышу тоже открыт, — сказала Шеветта, направив луч вверх.

Райделл подошел к старой стремянке, прихваченной к стенке болтами, и полез вверх, ощущая ладонями влажное шершавое дерево. До него стало доходить, что идея лезть на эту верхотуру была плохая, потому что если мост действительно сгорит до основания, они, скорее всего, уже никогда отсюда не спустятся. Он знал, что дым так же опасен, как пламя, и не был уверен, что она это понимает.

Второе, к чему он оказался не готов, когда высунул голову из люка наружу, — к тому, что в ухо ему тут же сунут ствол пистолета.

Его приятель в шарфе.

Харвуд начинает, искажаясь, убывать, и все остальное вместе с ним, среди ужасного всепоглощающего холода. Лэйни чувствует, будто на огромном расстоянии его ноги скручивает судорога в путанице спальников и конфетных фантиков. Вдруг появляется сама Рэи Тоэи и вручает ему тайный символ — круглую печать, циферблат, двенадцать знаков дня, двенадцать — ночи, черный лак и золотые цифры, он кладет этот символ туда, где мгновение назад был Харвуд.

Лэйни видит, как этот символ втягивает внутрь себя Харвуда; он полностью во власти сил превращения, и вот он исчезает совсем.

Лэйни убывает тоже, но не за Харвудом.

— Попался, — шепчет Лэйни во тьму своей зловонной коробки, стоящей в подземке метро среди инфразвуковых вздохов пригородных поездов и постоянного топота проходящих ног.

В то же мгновение он оказывается во Флориде на залитых солнечным светом широких бетонных ступенях, ведущих наверх к невзрачному входу в федеральный сиротский приют.

Там, наверху лестницы, — девчушка по имени Дженнифер, ей в точности столько же лет, сколько Лэйни, на ней джинсовая юбочка и белая тенниска, у нее прямая черная челка, она осторожно идет — пятка — носок, пятка — носок, руки — в стороны, для равновесия, — по самому краю верхней ступеньки, как по натянутому канату.

Она очень сосредоточенна и серьезна.

И кажется, что если бы она упала, то непременно бы разбилась.

Лэйни, увидев ее, улыбается, вспомнив внезапно приютские запахи: бутерброды с джемом, дезинфекцию, глину для лепки, чистые простыни…

Холод обступает его со всех сторон, но наконец-то он дома.

Фонтейн, работая топором, размышляет о том, что прожил довольно долгую жизнь, но то, что случилось сегодня, для него абсолютно ново: поднять топор над головой, потом — резко вниз по задней стене магазина, фанера гулко грохочет. Он слегка озадачен тем, как легко отскакивает топор, но при следующем замахе он поворачивает его обухом и колотит по стене, наконец, пробивая ее на третьем ударе насквозь. Фонтейн удваивает усилия.

— Нам нужен свежий воздух, — говорит он скорее самому себе, чем парочке, чинно сидящей на его койке, — седовласому человеку и мальчику, чью голову опять не видно из-под шлема. Посмотришь на этих двоих — так подумаешь, что и проблем-то, собственно, нет никаких и этот чертов мост не горит.

Куда девалась голограммная девица?!

Работа топором дает результаты, хотя его руки уже разболелись. Дыра в стене уже размером с блюдце и становится все больше.

Он еще не знает, что ему делать, когда она станет достаточно велика, но он любит, чтобы были заняты руки.

Таков он всегда, Фонтейн: когда дела идут плохо, да что говорить, хуже некуда, а вероятнее всего, подошли к концу, — он любит, чтобы были заняты руки.

Шеветта выползает через люк на крышу Скиннеровой лачуги и видит там Райделла, стоящего на коленях, в этом своем «счастливом» «драконовском» защитном слюнявчике, но критическим фактором здесь является человек из бара — тот, который застрелил Карсона, он воткнул в ухо Райделла пистолет, а сейчас смотрит на нее и улыбается.

Он немного старше меня, размышляет она, вот его короткая стрижка, как у военного, черный кожаный плащ, шарф повязан небрежно, но ясно, что ему пришлось с ним повозиться. Она задается вопросом: как это люди становятся вот такими — берут и тычут своим пистолетом кому-нибудь в ухо, и вы знаете, что они обязательно нажмут на курок? И почему ей кажется, будто Райделл специально находит таких людей, — или это они его специально находят?

За спиной человека в черном, над мостом, она видит поднятую фонтаном воду и понимает, что это, должно быть, палят из пожарной лодки, так как она буквально только что видела пожарную лодку в действии — когда загорелся пирс на Эмбаркадеро.

Господи, как же здесь наверху сейчас все-таки странно: все ночное небо в дыму, огонь повсюду, он будто бросается в море и гаснет от катящегося дыма. Вокруг нее падают и, мерцая, умирают маленькие красные светящиеся искры, в воздухе запах гари. Она знает, что не хочет, чтоб Райделлу было больно, но она не боится. Теперь она просто-напросто не боится; она не знает почему.

Рядом, на крыше, она замечает какой-то предмет — планер, сидящий на собственной небольшой платформе, своими шасси вцепившийся в асфальтовое покрытие.

Около планера навалены черные нейлоновые мешки. Шеветта принимает их за спальники. Кто-то, видно, готов провести здесь всю ночь, если будет нужно, и она понимает, что парень с военной стрижкой подготовил себе укрытие на случай, если ему придется прятаться. До нее вдруг доходит, что, вероятно, это он поджег мост и виновен уже во множестве смертей, а сейчас стоит себе улыбается, будто очень рад ее видеть, и пистолет его воткнут Райделлу в ухо.