Но мама какая была у меня!

Красивая и молодая!

Юнна Мориц. Лоза.

Москва: Советский писатель, 1970.

Давай, душа, давай -

Проникнем за ограду,

Там розовый трамвай

Бежит по снегопаду,

В кофейне за углом

Поджаривают зерна,

И лестницы излом

Пропах напитком черным.

Верни, верни, верни,

Звезда, мое светило,

Те считанные дни,

Которых не хватило!

Под шорох мандолин,

Играющих на елке,

Очистим мандарин

И снимем книгу с полки,

В таинственную речь

Вникая до рассвета,

Отбросим кофту с плеч

На озеро паркета

И, отлучив лицо

От чтенья на мгновенье,

Найдем в конце концов

Покой и просветленье.

Юнна Мориц. Лоза.

Москва: Советский писатель, 1970.

Памяти Симона Чиковани

Ослик топал в Гантиади,

Рыжий, тощий, молодой.

Человечек топал сзади,

Рыжий, тощий, молодой.

Козьим сыром и водой

Торговали на развилках,

Соус огненный в бутылках

Ждал соития с едой.

Геральдический петух

Спал в подоле у старушки,

И языческой пирушки

Реял крупный, зрелый дух.

Этот день почти потух,

Своды светом обнищали,

Но дорогу освещали

Море, ослик и пастух.

Золотистые круги

Источали эти трое

И библейские торги

Освещали под горою

Незаметно для других,

Но любовно и упорно.

Ослик ел колючки терна,

Пастушок - фундучьи зерна.

Где-то рядышком, из рая,

Но совсем не свысока,

Пела нежная валторна,

К этой ночи собирая

Все разрозненное в мире,

Все разбросанное ветром

За последние века.

Юнна Мориц. Лоза.

Москва: Советский писатель, 1970.

Воздух пахнет прогулом уроков,

Земляникой, природой живой

И пирушкой с картошкой, с укропом

На пригорке с прозрачной травой.

Словно погреб, каштановым пивом,

Пузырится корявый овраг.

И ошметками льда над заливом

Шелестит размороженный мрак.

У купальщика в коже гусиной -

Полотенце на шее, узлом.

Он лежит с вислоухою псиной,

Награжденный животным теплом.

Понижение нормы словесной

В данном случае - признак того,

Что блаженством, как силой небесной,

Все настигнуты - до одного!

И пророчье какое-то русло

Лечит горести всяких систем.

В это время на кладбищах пусто,

Посетителей мало совсем.

Юнна Мориц. Лоза.

Москва: Советский писатель, 1970.

Этот сад одинокий, он слышал о нас,

Потому что он тянется к нам,

И не он ли в дождливые окна сейчас

Окликает нас по именам?

Не хозяева мы, не владельцы его -

Просто странники осени этой.

Сад не просит от нас, как и мы от него,

Ничего, кроме слова и света.

За кустами малин - глина влажных долин,

Заторможенный клен у пригорка.

Солнце - бледное, как недожаренный блин,-

Где его золотистая корка?

Засыпаю в дожде, просыпаюсь во мгле,

На прохладе тетрадь раскрываю.

Влажный сад шелестит у меня на столе

И диктует все то, что скрываю

От тебя, от самой от себя, от всего,

Полюбившего осень, как лето.

Сад не просит от нас, как и мы от него,

Ничего, кроме слова и света.

Юнна Мориц. Лоза.

Москва: Советский писатель, 1970.

Тетрадь изведу, но оставлю преданье,

И выверну душу, и счеты сведу

За это страданье, записку, свиданье

В бреду и ознобе на койке в аду,

За это насилие - волю в растяжку,

В подгонку, в подделку под черный металл,

Аж зубы стучали о белую чашку

И белый профессор по небу летал.

Я вовсе не стану словами своими

Описывать эту улыбку и жест,

Иначе профессора профиль и имя

Означит болезни трагический крест.

Стояла зима. На пруду за оградой,

За длинной часовней мерещился лед,

И чудно сквозило морозной прохладой

В четыре фрамуги всю ночь напролет.

Но тело горело. Сквозь влажную тряпку

Давил, совершая свой огненный круг,

Летал, раздувая угольев охапку,

Озноба огромный, чугунный утюг.

Поэтому снились набеги на дачу,

Горячка июля и та кутерьма,

Которой обжиты пристанища наши -

Ночлеги, телеги, мансарды, дома.

На пригород поезд бежал от вокзала,

Потомство держало в руках камыши,

Свисала сирень. И болезнь угасала,

Ущербом не тронув ума и души.

Еще под угрозой, в больничном тумане

Вдыхая нездешний, лекарственный дух,

Я знала, что на земляничной поляне

Припомню и это когда-нибудь вдруг,

Но только не так, как хотела вначале,

А с нежностью грустной, что все позади,

Что это страданье теперь за плечами

И след от него зарастает в груди.

Юнна Мориц. Лоза.