Бедняга, услышав такое,

Вконец оскорбился душой.

Его самолюбье мужское

Украсилось раной большой:

Ведь кончил он школу с отличьем,

Чтоб в собственных высях парить,

И страшным считал неприличьем

Цитатами вслух говорить!

Источник: Прислал читатель

У нас такая синева

В окне - от близости реки,

Что хочется скосить зрачки,

Как на иконе, как при чуде.

У нас такие покрова

Снегов - почти материки,

Что день задень - в ушах звонки,

И всюду голубые люди,

И я да ты - ученики

У чародея. Холодея,

Стоим в просторах мастерской

У стенки с аспидной доской.

Зрачками - вглубь. В гортани - сушь.

Вкачу, вчитаю по слогам

В гордыню, в собственную глушь

Ежеминутной жизни гам,

Битком набитый балаган

Без тряпки жалкой на окне.

И все, что прежде было вне,

Теперь судьбу слагает нам,

Родным составом входит в кровь,

Приставкой к личным именам.

Сообщники! У нас-любовь

Ко всем грядущим временам,

Ко всем - до гибельного рва,

До рваной раны, до строки

Оборванной, где прет трава

Поверх груди, поверх руки!

У нас такая синева

В окне от близости реки.

Источник: Прислал читатель

Летает снег. Летают санки.

Душа летает-крылья врозь.

Почтамты белые, как замки,-

Хранилища приветов, просьб

Внизу утоптано, как в ступке,

Но выше-вольностью дыша,

На бескорыстные уступки

Летит счастливая душа.

А я отдельно еду в город,

Ныряю в чистое метро.

И слава богу, тот, который

Истратил на меня ребро,

Со мною нежен и считает,

Что раз душа моя летает,

То это к лучшему! Она

Вернется вечером одна.

И, обеленная погодой,

Засветит лампу за столом,

Склонясь над собственной свободой

Со светлым сердцем и челом.

И Та, кто будет n:i-4;i окон

Стихотворенье диктовать,

Свое пронзительное око

В деревьях вздумает скрывагь.

Источник: Прислал читатель

Все младенцы пахнут молоком,

Все мужчины пахнут табаком,

Мчится транспорт-он набит битк‹

Красный, он мне кажется битком -

Красным, пламенеющим, сырым.

На конфетах нарисован Крым,

На обертке мягкого сырка -

Тень коровы: он - из молока.

А на книге - профиль Спартака

И за ним бегущие рабы.

Выхожу на Площади Борьбы.

Источник: Прислал читатель

Ребенок играет на цитре

И нам Гесиода поет.

Как длинно, как скушно, как дивно

Писал этот грек Гесиод!…

Как длинно, как дивно, как скушно,

Тебя не читают, чудак!

Но мальчику только и нужно -

Так дивно, так длинно! Итак,

Лучистый! Играй Гесиода

На цитре, на струнной доске,

Божественный блеск и свобода -

В его дидактичной строке.

В напеве его монотонном

Нам слышится скука в пургу.

Но Рея, поятая Кроном,

Рожает, как я не могу!

Но страсти бушуют какие!

Какие там счеты свели!

Так честно ни я, ни другие

Воспеть бы тот мир нс смогли!

Мой мальчик, мой воск, моя глина,

Теперь не напишут вовек

Так дивно, так скушно, так длинно,

Как сей дидактический грек.

И ты не мечтай простодушно

О том, что когда-нибудь, впредь,

Так дивно, так длинно, так скушно

Ты сможешь свой опыт воспеть.

И даже пытаться наивно

Так скушно, так дивно писать,

Так длинно, так скушно, так дивно.

Тут можно лишь локти кусать!

Источник: Прислал читатель

Орел на крыше мира, словно кошка,

Взъерошен ветром, дующим с Кавказа.

Титан казнимый смотрит в оба глаза

на Зевса зверского. Так выглядит обложка

бессонницы. И соки пересказа

клубит луны серебряная ложка.

У Зевса от страстей отвисли груди,

напряжена свирепая брюшина,-

туда, где любят скапливаться люди,

он извергает громы, как машина.

Титан за печень держится. Вершина

Кавказа ходит с ним по амплитуде.

Орел, приплод Ехидны и Тифона

и брат Химеры с козьей головою,

заводится, как ящик патефона,

и печенью питается живою.

Титан об этом думает: "Освою

дыханье крупное, чтоб избежать урона".

Плоды лимона в погребе долины

сплотили свет вокруг овчарни спящей.

Пастух, изделье из воды и глины,

пастушке в кружку льет отвар кипящий.

Орел титана жрет, как настоящий,

и брызжет в мощный пах слюной орлиной.

Титан не видит ни орла, ни плена,

он видит, как спускается со склона

Кентавр, смертельно раненный в колено.

О дьявол! В благородного Хирона

стрела врубилась, как топор в полено,

он почернел от боли, как ворона,

и пена пышным облачным обводом

усугубляет существа продольность.

Он просит смерти,

будь проклят рок,

Такая мука в нем

Титан колотит по

небесным сводам,-

но бессмертен родом -

бессмертья подневольность

такая больность!…

Выходит Зевс:-Чего тебе, ворюга?-

Титан диктует: - Сокруши порядок

и смерть мою перепиши на друга,

чтоб светел был отход его и сладок:

Кентавру пусть - нежнейшая из грядок,

а мне - ею бессмертья центрифуга,-

ты понял? - Зевс кивнул ему невольно

и удалился ублажать титана.

Кентавру больше не было так больно,

его зарыл Геракл в тени платана.

Орел терзал титана неустанно,

въедаясь в печень. Но как раз об этом

известно всем и сказано довольно.