А теперь желанной считали ее. И это был самый потрясающий мужчина из всех, кого она когда-либо встречала. Самое подходящее время для того, чтобы кто-то поднял ее в ее собственных глазах.

С минуту она поколебалась, пытаясь решить, какие трусики лучше надеть, легко сбрасываемые или более основательные. Улыбнувшись себе, выбрала кремовые шелковые трусики, которые еще ни разу не надевала, и прижала их к лицу. Даже в холодной комнате шелк был теплым на ощупь и едва слышно пах лавандой. И это странное сочетание чувственного шелка и любимого пожилыми женщинами запаха лаванды было неожиданно возбуждающим.

Все еще улыбаясь, Лиз надела трусики. Но когда после этого взглянула на себя в большое зеркало, ее радость испарилась. Женщина, которая смотрела на нее, была просто смехотворна. Тридцатишестилетняя мать двоих детей, которой следовало бы сбросить несколько фунтов веса, вырядившаяся в шелковые трусики, которые явно малы ей.

Сорвав их с себя, она натянула свои обычные хлопчатобумажные. Идиотка, собралась щеголять в шелковых трусиках! И зачем она только позволила Джинни втравить себя во все это? Для нее была ненавистна сама необходимость думать о том, не слишком ли дряблы ее бедра и не слишком ли заметен на ней пояс жира. Об этом она думала в восемнадцать; это и тогда было ужасным занятием.

Совершенно неожиданно Лиз осознала правду: она утратила душевное равновесие. Двенадцать лет она была верна одному мужчине, и сама мысль о сексе с другим, особенно таким красивым, как Ник Уинтерс, внезапно показалась ей кошмаром. Он наверняка привык к стройным двадцатилетним девицам с шелковистой ножей и ягодицами, твердыми, как спелые августовские яблоки, в которые не терпится вонзить зубы, а не к особам в миди-трусиках с упрятанными в них двумя дряблыми паданцами.

Она сидела на кровати, пока все эти мысли проносились в ее голове. Секс и одинокая девочка. От первых тайных помыслов к лишенному достоинства перемещению с софы в спальню, ко вторым мыслям, когда ты вдыхаешь этот неповторимый запах спертого воздуха, грязных носков и несвежей постели. А лотом еще худшее. Потому что каждый заполучивший тебя в свою постель мужчина настаивает на том, чтобы ты отказалась от всех запретов – даже если ты познакомилась с ним пять минут назад, – и при этом полагает, что он вправе совершать с тобой действия настолько интимные, что ты считаешь секунды до того момента, когда он наконец свесит язык набок и ты сможешь натянуть на себя одеяло и вызвать такси. А потом будет еще и следующий день, и, даже если у тебя нет никакого желания видеть его снова, тебя приводит в ужас мысль, что он больше не позвонит, потому что это означает, что Мама Была Права. Вот вам ваша сексуальная революция. Ему от тебя было нужно только одно. Он воспользовался тобой и выбросил тебя, как старую перчатку. И, будь он проклят, бросил тебя раньше, чем ты бросила его.

Как она могла даже помыслить о том, чтобы снова пройти через все это? Лиз принялась искать номер Ника в своей записной книжке, но ее взгляд упал на часы. Двадцать минут восьмого! Он будет здесь через десять минут, а она все еще не одета.

Она забыла о своих сомнениях, стараясь не порвать свою последнюю пару колготок, потом поправила хлопчатобумажные трусики и надела скромный белый лифчик. Второпях схватила шелковое платье, натянула его через голову, надела пару туфель на высоких каблуках и накрасила губы красной помадой. Потом снова взглянула на себя в зеркало.

Ярко-красный шелк плотно облегал ее тело и подчеркивал тонкость талии и тяжесть груди. Кроме того, он скрывал ее слишком полный живот и слишком пышные бедра. Она усмехнулась. К черту все! Как однажды сказала Джоан Коллинз, для старой шлюхи не так уж плохо!

И Лиз поднялась, ожидая, когда звонок в дверь напомнит ей о другой стороне медали. Восхитительное беспокойство. Напряженность первого свидания, когда все может произойти. И не надо принимать это слишком близко к сердцу. Если она не захочет лечь с Ником в постель, ему вряд ли удастся толчками и криком вынудить ее к этому. В конце концов, как без конца повторяли ей в частной школе, все зависит от нее. Ей надо только крепче держать денежку в кулаке.

И вспоминая провоцирующие зеленые глаза Ника, его загорелую ножу, гладкую и соблазнительную, как коричное яблоко, Лиз надеялась, что это не окажется слишком трудным делом.

Когда наконец раздался звонок в дверь, она вскочила и побежала по ступенькам вниз, чтобы Джейми не успел вылезти из кровати и с верхней площадки лестницы увидеть, кто это.

Ей необходимо небольшое приключение. И Ник Уинтерс как раз тот мужчина, кто может ей это предложить.

– Так расскажите мне о мистере Уорде. Вы разведены? – Они сидели за столиком у окна с видом на лоток водяной мельницы, перестроенной под прелестный ресторан. От ее дома он был не дальше чем в трех милях, но Лиз раньше даже не слышала о нем. В последнее время посещение ресторанов не входило в круг ее развлечений.

Она взяла свой бокал с вином. Ник явно не собирался ходить вокруг да около. И все же его прямолинейность чем-то нравилась ей. Она, пожалуй, делала вещи проще.

– Пока нет.

Он удивленно посмотрел на нее:

– Почему?

Секунду Лиз поколебалась, не рассказать ли ему о Бритт, но ей не хотелось выглядеть жертвой, покинутой женой, которая будет благодарна всякому, кто бросит ей подачку.

– Дэвид перебрался на Север. Ни один из нас не увлекся кем-то еще, так что вопрос о разводе у нас не возникал.

Она вспомнила Сюзанну, вошедшую в ее гостиную с кучей рождественских подарков, и подумала, что, возможно, говорит сейчас неправду. Хотя у них не было возлюбленных тогда, теперь это может быть и не так. Но зачем ей думать сейчас о Дэвиде, черт побери, когда перед ней сидит самый интересный мужчина за всю ее жизнь!

– И вы не собираетесь вернуться друг к другу.

Она отметила, что в его устах это прозвучало скорее утверждением, чем вопросом.

– Наверняка нет.

– Чудесно, – он поднял и свой бокал, – я люблю знать, где я нахожусь.

– И где же вы находитесь? – Ее прямота была неожиданной для нее самой. Откровенность оказалась заразительной.

Мгновение его зеленые глаза смотрели прямо в ее глаза.

Они, эти глаза, были гипнотизирующими, их свечение напоминало ей полудрагоценные намни, которые она любила больше других. Алмазы и изумруды ассоциировались у нее с богатыми пожилыми дамами, а в опале, бирюзе и лунном камне настоящая жизнь.

– Я надеюсь, на краю чего-то очень удивительного. А вы?

Ее подмывало рассмеяться и сказать: держу пари, это вы говорите всем девицам, но что-то остановило ее, какое-то чувство, что он не говорил этого всем девицам. Она мягко улыбнулась, признавая серьезность момента, но ее не покидало ощущение, что все происходит слишком быстро.

– А я люблю иметь перед собой карту местности, прежде чем отправляюсь в путь.

– Это очень благоразумно, – он рассмеялся и подпер лицо ладонью. – Я тоже всегда был силен в географии и сразу пойму, когда передо мной будет земля моей Америки.

У Лиз перехватило дыхание. Он сознательно процитировал ее любимое стихотворение, шедевр эротики Джона Донна, или это было случайное совпадение?

Внезапно она вспомнила свое школьное увлечение Донном. Ее подруги сходили с ума по Мику Джаггеру и Джеку Николсону, а ее кумиром, ее мечтой был Донн. И когда она, одинокая и потрясенная внезапным пробуждением своего молодого тела, мечтала о мужчине, который ввел бы ее в запретный храм плотских радостей, ей виделся Джон Донн.

Строчки его «Обращения к возлюбленной, укладывающейся спать» столь же волнующие и берущие за душу, как и триста лет назад, когда они были написаны, мгновенно всплыли в ее памяти: