Но это был не Дэвид. Это был робкий и смущенный голос женщины, явно не привыкшей пользоваться автоответчиком:

– Привет, Бритт. Это миссис Уильямс. Твоя мать. Ты не могла бы нам позвонить, родная? Это сделало бы Рождество твоего па…

Пленка кончилась посредине фразы.

Чувствуя, как слезы хлынули из глаз, Бритт схватила со своей белой софы одну из подушек и бросилась в нее лицом, сотрясаемая неудержимыми рыданиями. Минут, наверное, двадцать она плакала и плакала, пока ее лицо не стало полосатым от туши, а на подушке не возникли черные пятна с вкраплениями ворсинок от накладных ресниц. Она знала, что плачет о себе, одинокой и беременной, и о своей матери, с которой не говорила уже много месяцев и чья жизнь настолько отличалась от ее жизни, что она не умела пользоваться автоответчиком и называла себя «миссис Уильямс».

Постепенно Бритт взяла себя в руки и потянулась за коробкой с тряпками, которую держала возле софы на случай, если на нее что-нибудь прольется. Но тут же, даже не обратив внимания на испачканную подушку, схватила телефон и набрала номер родителей.

Сначала она решила, что никого нет дома, но потом подумала, что ее мать может мыть крыльцо или вешать белье на заднем дворе. Наконец кто-то снял трубку.

– Привет, мам, это Бритт. Мам, я еду домой на Рождество.

На другом конце провода наступило недолгое молчание, пока ее мать переваривала удивительную новость.

– О, Бритт, – голос матери зазвенел от счастья, – Бритт, дорогая, это замечательно!

Когда Бритт выбралась из беспорядочного скопления раздраженных водителей, которым явно не хватало рождественского духа в их сражении за то, чтобы вырваться из Лондона на ведущую на север автостраду, она сразу почувствовала себя лучше.

Ну ладно, теперь придется, возможно, посмотреть в лицо тому неприятному фанту, что Дэвид не вернется к ней. Но тогда ей не нужен и этот проклятый ребенок. Срок у нее небольшой – всего несколько недель. Она может принять предложение Конрада и спокойно записаться в клинику. Тем, кто будет спрашивать, она скажет, что у нее выкидыш. Ей будут даже сочувствовать.

Почувствовав себя бодрее, Бритт нетерпеливо помигала фарами водителю «феррари» прямо перед собой. Крыша его машины была опущена. Боже, и это в Рождество-то! «Феррари» перестроился на среднюю полосу и сбавлял скорость, пока не поравнялся с ней. Она не удостоила водителя взглядом и нажала на газ, хотя не устояла перед искушением посмотреть в боковое зеркало, когда обогнала его. Красивый молодой человек, смеется. Тщеславный подонок явно видел, что она смотрит на него, потому что послал ей воздушный поцелуй.

На секунду она задумалась, кто может позволить себе такую машину. Футболист, может быть, поп-звезда. Или биржевик из Сити. Этот смахивал на спекулянта.

Внезапно сзади ей замигали фарами: «феррари» снова был у нее на хвосте, на этот раз требуя уступить дорогу. Бритт раздраженно пожала плечами. Блондинка на «порше», она привыкла к таким вещам. Мальчики-гонщики, которые бросают тебе вызов только для того, чтобы подтвердить свою мужскую природу. Она смутно припомнила чью-то шутку. Какая разница между ежом и водителем БМВ? Ответ – в БМВ колючка внутри.[16] Вместо БМВ можно подставить «феррари», «джи-ти-ай» или любую другую мощную машину, за рулем которой агрессивный юнец с яйцами вместо мозгов.

Обычно Бритт в ответ на такие вызовы только пожимала плечами и тут же забывала о них. Но сегодня ей захотелось показать мальчишке, что он именно такой сопляк, каким выглядит. Это было чисто инстинктивное решение, порожденное ее отвращением к депрессии, к ощущению проигрыша. В ответ она помигала идущей впереди машине и, после того как та уступила ей дорогу, сойдя на среднюю полосу, нажала на газ и вырвалась вперед с «феррари» у себя на хвосте.

Три или четыре мили все уступали им дорогу, и Бритт начала входить во вкус скорости, а совершенство мотора «порше» рождало у нее бодрое настроение и уверенность. Она чувствовала себя сильной и всепобеждающей амазонкой, для которой не существуют мелочные правила, написанные для ездящих на «сиестах» продавцов или владельцев «воксхоллов», купленных в рассрочку с выплатой по десятке в неделю.

Похожий на танк огромный старомодный «ровер» с пожилым водителем в кепке и при усах пилил со скоростью ровно шестьдесят девять миль в час, а Бритт и «феррари» мигали ему фарами в нескольких футах за ним. Усатый в ответ только самодовольно показывал на спидометр, напоминая о предельной скорости семьдесят миль в час.

Разозленная упрямым старичком, который не имел права занимать быструю полосу, Бритт нарушила все дорожные правила, начав обгонять его слева. «Феррари» не последовал за ней, продолжая, словно гончая, преследовать «ровер» по пятам.

Внезапно нервы у старикашки сдали, и он, даже не оглядевшись как следует, резко дернулся на среднюю полосу прямо перед носом Бритт. В панике она увидела просвет на медленной полосе и бросила туда свою машину, надеясь, что сзади никого нет.

Но это было не так. Не смея посмотреть назад, Бритт услышала устрашающий визг тормозов. В трех футах позади нее машина пошла юзом, разворачиваясь поперек двух полос переполненного шоссе. Бритт застыла в ужасе, ожидая вот-вот услышать сводящий с ума звук врезающихся друг в друга машин.

Но столкновения не произошло.

Дрожа от страха, Бритт видела, как водитель машины сзади отчаянно пытался выровнять ее. Она еще шла юзом пронзительно визжа задними колесами по асфальту, и едва не ударила соседнюю машину. В конце концов водителю удалось ее выровнять.

Бритт съехала с шоссе на обочину. Водитель задней машины остановился рядом с ней. Его била крупная дрожь, лицо было белым, как бумага. Жена обхватила его руками и рыдала. Бритт увидела, что это был молодой человек лет тридцати, а его машина – старенький «Рено-5». На заднем сиденье прижались друг к другу двое малышей, а за ними, на полке у стекла, – куча рождественских подарков.

Она поняла, что эту картину ей никогда не забыть, как бы она ни старалась.

Бритт нажала кнопку для опускания стекла и высунула голову наружу. От пережитого потрясения ее дыхание было частым и мучительным, а губы бескровно-белыми. «О Боже, – прошептала она, хватая ртом живительный холодный воздух, – я едва не убила целую семью, да и себя тоже. И моего ребенка, – подумала она впервые, – и моего маленького ребенка».

С трудом она открыла дверцу и свесилась наружу. Ее вырвало.

Дэвид сидел среди тоскливой роскоши квартиры Логана Грина и спрашивал себя, осмелится ли он позвонить Лиз в дом ее матери. Ему безумно хотелось поговорить с ней и с детьми, сказать, что он не забыл их, что пытался вручить им рождественские подарки.

Он пожалел, что не оставил записку или даже не поехал следом за Лиз. Пусть он не уговорил бы ее принять его назад, но, по крайней мере, она знала бы, что ему не все равно. Наконец он решился и набрал номер фермы «Пять ворот».

Мать Лиз только что погрузила в багажник последний из своих чемоданов, а на полку у заднего стекла положила подарок для Джейми. Она собиралась к Лиз, в Кроссуэйз.

Элеонор была изумлена, когда Лиз сказала ей, что Джейми хочет «мутантную боевую черепашку для подростков». Еще больше ее изумила сцена настоящего сражения с виду вполне нормальных родителей за нужную разновидность этой отвратительной игрушки для своих отпрысков, которую она наблюдала в магазине игрушек «Хэмли», том самом, который она всегда считала вполне приличным и куда в свое время водила Лиз, чтобы купить ей Винни-Пуха. Она была почти убита, когда ей сказали, что остался только «плавающий в нечистотах Донателло». Прототип перевернулся бы в гробу! Слава Богу, что черепашки «Микеланджело» и «Леонардо», а также «задира Рафаэль» уже раскуплены. Что случилось с добрым старым беднягой Винни-Пухом? Хорошо еще, что Дейзи слишком мала, чтобы знать, чего ей хочется, хотя через годик-другой и она, пожалуй, запросит «мутантную куклу Барби для подростков».