У Лукоморья дуб зелёный …

Лукоморье, о котором писал Пушкин, есть на древних картах — на той же карте Меркатора, например. Это конец XpI века.

Лукоморье — это место двух последних ссылок Сталина.

Двух завершающих курсов наивысшего образования Рубки.

Там чудеса, там Леший бродит …

Леший, как его трактуют в изданиях, прошедших через цензуру цивилизаторов, — это оборотень, дедок, у которого шея в волчьей шерсти.

На самом деле, Леший это тот, который может представляться вызволяющемуся, когда нужно Истине — волком, а когда нужно — человеком. Когда нужно всё той же Истине. На Русском Севере русские вам скажут, что Леший добр, возможно, добрее его и нет никого на свете. Православные не были бы христианами, если бы не утопили себя и здесь в лжесвидетельствах.

Лукоморье — это варга, то есть самое большое в мире болото, а волк — это единственное в космосе животное, которое предпочитает устраивать своё логово среди болот, на песчаном островке, конечно. Таким образом, «там Леший бродит» можно прочесть, как конкретную географическую привязку к самому большому в мире болоту, которое в прежние времена называлось Лукоморьем и которое цивилизаторами с карт вытравлено.

В слове «лукоморье» вы встречаете сразу два корня, от которых происходит имя волка — ЛК и МРК. Лукоморье (Л-МРК) — «главный дух волка». ЛК-МР — «волк, обладающий полнотой (Р) смысла жизни (М)». Эвены — самый многочисленный на Лукоморье коренной сибирский народ. Сейчас среди них достаточно деградантов, которые, зная прекрасно, что отцы и деды говорили о святой невозможности охоты на волка, тем не менее, за хрущёвские деньги на него охотились. Так вот, они легко убивают молодняк, но при встрече с матёрым волком их пробивает холодный пот от ужаса — не дух ли это волка?! Жители Лукоморья вообще точно знают, что волка-то они убить могут, но мстить им будет дух волка — волк особый, ведающий любую их мысль. И, как говорят эвены, мушку сбивает, и они «вдруг» в матёрого (даже не в волка одиночку!) не попадают.

«В темнице там царевна тужит, и бурый волк ей верно служит…».

«Бурый волк» — это волчонок. Цвет шерсти у него иной, чем у взрослых волков. На Севере матерые волки — дымчатые до голубого отлива.

Пушкин, на удивление, был хорошо осведомлён о Прародине и, соответственно, о Прапредке и, как следствие, о способе обретения гениальности.

Вообще в знании о Прародине нет ровным счётом ничего удивительного. Немало иностранцев, живших на Руси до Романовых, пишут о Лукоморье (Таймыр, Вайгач и т. п.) именно как о прародине всего человечества. Историкам то ли строго настрого запрещено об этом говорить, то ли они беспробудно тупы — но они умалчивают, что именно при династии Романовых цивилизаторам удалось вытравить русские тексты о Прародине…

Чтобы добраться до древнего лесного поселения остяков Тюхтерево в Лукоморье, я несколько часов ломал ноги по лыве, проще говоря, безбрежному кочкарнику. Выдохся конкретно — всю дорогу с завистью наблюдал за проводником-селькупкой, которая шла впереди меня с рюкзаком, пожалуй, потяжелее, чем у меня, но которая, казалось, не чувствовала ни малейшей усталости. Ей-то что: она, верно, видела вокруг вовсе не корявый кочкарник, а совсем другое — прекрасные окна озёр, недавно вставший на них лёд, в котором то тут, то там виднелись промоины от подземных ключей целебной воды. Словом, завлекающие узоры Лукоморья, варги, главного волчьего логова планеты, мeста, куда некая сила (то ли некая закономерность вселенной, то ли некая организация) посчитала нужным отправить Сталина при завершении им образования волхва…

Деревни Тюхтерево нет на картах, даже на подробных. Впервые я об этой деревне услышал в краеведческом музее Томска. От остяка, конечно. Действительность превзошла все ожидания — в Тюхтерево не проложена даже линия электропередач. Когда мы вечером обсуждали мои вопросы, то поневоле смотрели на огонь — и пламя уносило нас туда, где значимо только значимое…

Вот так, предавшись созерцанию красоты огня, посреди разговоров о волках и тонкостях охоты с канака, я стал расспрашивать о кузнецах, дескать, ищу потомственного — ну, очень надо. Так надо, ну, так надо, просто край!

— А кто у тебя отец по профессии? — спросили меня.

— Вулканолог, — ответил я.

— А брат?

— Тоже вулканолог. Погиб при извержении вулкана.

— Ну и?.. — улыбнулись мне. — Огонь при извержении…

Тут меня по башке шарахнуло так, что чуть навзничь не повалился.

Ну, конечно же! Геф(п)ест — хромой первокузнец! Другое же его имя — Вулкан! КВЛ-Н — «первый кузнец»! ВЛ-КН — «территория Девы»! ВН-ЛК — «лучший из волков»! Обалдеть! И ВН-ЛК — «лучший из волков», и ВЛК-Н тоже «лучший из волков». Ай-да-да! А Гепест — «истина великой матери», ПСГ-Т! ПСГ-то «мать» по-местному! «Господи», соответственно, «великая мать», «Дева»!

Отец — вулканолог, «первокузнец», брат — тоже, фамилия МНЛ — означает «кузнец», причём в крайнем северном исполнении, заполярном. Так, во всяком случае, по «Калевале»! Вот уж кто потомственный кузнец — так это я! В неизвестно, судя по фамилии, каком поколении!

— А мать кто по профессии? — с улыбкой не отпускали меня, и отблески огня из открытой печи играли на лице спрашивавшего.

— Геохимик… — и тут я впервые сообразил о матери, — и она тоже? Геохимия из всех геологических профессий самая к кузнецам приближенная. В Институте металлургии Академии наук потом работала… Перед пенсией лет пятнадцать. Металлургии?..

Это ж, блин, надо! Перемазаться, как свинья, в самых больших в мире болотах, чтобы добраться до этого Тюхтерево, которого и на картах-то нет, к которому даже электричества не подвели, эта лыва ещё долго будет сниться в кошмарах, с ног просто валюсь, грудь со свежесломанным ребром разболелась так, что уж и не вздохнуть — и всё это только для того, чтобы выяснить, что искомый потомственный кузнец (во многом только ради этого сюда и шёл!) — это я сам и есть. Да и сам не пустое место: и ковал, и ювелиром был, и химфизиком пять лет отпахал…

Ну, блин, Лукоморье! А я — урюк. Как есть — урюк.

— Ковал, — обречённо, как на предсмертной исповеди, сказал я. — Но только четыре дня. На Украине. Но до этого занимался химфизикой. Пять лет. Экспериментальной. В Академии наук. И два с половиной года ювелирного стажа. Эти специальности по алхимическим канонам приравнены к кузнечному делу.

— А почему в кузницу пошёл?

— А только начинал писать, собрался повесть написать про кузнеца… До сих пор в ящике валяется. Кузница там центр духовного сопротивления… Скоморох туда приходил в сумерках… Кузница?.. а… а…

И тут меня по голове опять как шарахнуло! Сюжетец-то не с полки упал!

— Всё, — сказал я, хватаясь за рёбра. — Больше не могу. Спать пойду.

— Вон на ту, — указал на лучшую койку хозяин.

Лучшая, потому что не у стенки, которая промерзает, а у внутренней перегородки.

И достал из-под полога «вертикалку».

— До темноты ещё час. Пойду, настреляю чего к столу…