– Будить… во мне… – Пол закачался под ее ногами. Она заикалась: – Что вы хотите сказать этим «забыть»?

– Хочу сказать, что вам надо забыть все, что было, – повторил он упрямо, не поднимая глаз.

– Но, Кент… Так вы не…

– Что? – спросил он почти грубо.

Ужасное чувство стыда и одиночества охватило ее. В конце концов, что особенного было вчера сказано? Что изменилось? Он поцеловал ее после веселого долгого дня, вот и все.

– Вы… вы… – пыталась она что-то сказать, страстно желая уйти от него поскорее.

– Да что же? В чем дело? – спросил он жестко, пристально глядя ей в лицо.

Гордость взяла верх, осушила слезы раньше, чем они пролились. Жуанита отвернулась и стала подниматься по лестнице.

– Жуанита, – пробормотал он ей вслед, – ведь это ради вас. Я не могу… Это было бы нечестно.

Ответа не послышалось. Жуанита была уже на верхней площадке. Она открыла дверь и ушла, не кинув ему ни одного взгляда.

Кент невольно сделал шаг за нею, потом остановился. Он стоял неподвижно довольно долго, все еще хмурясь, глядя вниз на свои башмаки. Потом пошел обратно в гостиную к миссис Чэттертон.

Джейн разговаривала по телефону, когда вошел Кент. По глаза ее поверх трубки улыбались вошедшему.

– Вы прелесть, Луиза! – сказала она в трубку. – Я объясню вам при свидании, почему я так настаиваю. Вы позвоните в шесть? Он сейчас в городе с Кэрвудом, но он возвратится к вечеру. Попросите его энергично, и он не захочет вас обидеть. И я буду чрезвычайно вам обязана – я не хочу, чтобы он сегодня обедал один дома.

Она повесила трубку и повернулась в кресле. Кент сел на стул напротив и посмотрел на нее с восхищением.

– Это вы Билли пристраиваете? Ловко!

– Миссис Ивенс хочет пригласить его обедать у них… Вы знаете, ее девушки ему очень нравятся. Они постоянно встречаются летом.

Но его не обманул невинный вид, с которым она принялась разбирать письма.

Билли будет, ничего не подозревая, сплавлен на вечер из дому, а завтра Жуанита уедет, и дело будет кончено.

Кент занялся какой-то диаграммой, делая пометки карандашом.

– Чем это вы так прилежно занимаетесь? – спросила через некоторое время Джейн и наклонилась над диаграммой. Их лица почти соприкасались. Она протянула руку, чтобы взять диаграмму, и на секунду эта рука легла на его руку. Она взглянула в такое близкое от нее лицо, тихонько посмеиваясь.

– Ведите себя прилично, Джейн, – сказал Кент мягко. Она невинно подняла брови.

– А разве я неприлична?

– Женщины, подобные вам, опасны в наше время именно тем, что они сами не знают, когда они приличны и когда – нет, – сентенциозно заметил Кент, отстраняясь немного и отодвигая диаграмму от соседки.

– Да, кажется, вы правы, – согласилась она с глубоким вздохом, глядя на него своими вызывающе красивыми глазами.

Трещали поленья в камине. День был холодный, без солнца, но здесь, внутри, было светло, тепло, красочно. Джейн шуршала страницами, бросала шарики из бумаги в камин, где они вспыхивали и исчезали. Кент у стола делал какие-то вычисления. Часы пробили полдень.

– Вам придется израсходовать тысячу четыреста, по меньшей мере, – заявил Кент, окончив подсчет.

– Бросьте это скучное занятие, садитесь сюда и давайте поболтаем, – скомандовала Джейн.

Он посмотрел долгим взглядом, немного покраснел и, пожав плечами, повиновался.

– О чем же?

– О чем хотите. Ну, хотя бы, обо мне. Я делаю глупости, Кент, но, если я всегда с честью выхожу из положения, и никто не страдает от этого, – то что же тут плохого?

– О чем вы говорите?

– Да все о том же, о чем мы говорили в последний раз. Я была глупа, когда две недели назад встреча с Жуанитой в моем доме потрясла меня. Не стоило беспокоиться из-за всей этой истории. Все уладилось как нельзя лучше. И Элиза Кольман, и девушка довольны; Билли, как я вижу, и не думал увлекаться ею.

– Так Билли не пал жертвой, а? – заметил Кент, вытянув длинные ноги и глядя в огонь.

– Очевидно, нет. У него просто не было к тому возможности.

– Не могу того же сказать о себе! – осторожно вставил Кент.

Она метнула на него быстрый, подозрительный взгляд, но он по-прежнему упорно смотрел в огонь.

– Не объясните ли вы, Кент, что вы под этим подразумеваете?

– Самую обыкновенную вещь, – отвечал он.

– Вы?.. – В ее голосе звучало удивление, нежелание поверить. Прошла целая минута в молчании.

Кент поднял голову, тяжело перевел дух и посмотрел ей в лицо.

– Да, – ответил он прямо. – Это овладело мной с некоторого времени, я был поражен, боролся целые недели… Но зачем обманывать себя? Я люблю ее.

Джейн помолчала. Опершись головой на руку, она смотрела на узор подушки.

– И вы это говорите мне, Кент! – промолвила она, наконец.

– Я ничего другого не могу сделать.

– А знаете ли вы, – Джейн вдруг перешла на легкий тон, – знаете вы, что я бы очень на вас рассердилась, если бы поверила тому, что вы сказали?

Кент не ответил. Через несколько минут женщина снова начала осторожно, но не серьезно:

– Если бы я вам поверила, милый мой друг, (а я в это не верю), я бы, вероятно, спросила вас, каким своеобразным кодексом морали вы руководствовались, делая мне это любопытное признание. Та… привязанность, которую вы мне выказывали, – ведь я не поощряла ее, не так ли, Кент? Не было ли скорее наоборот, я удерживала вас на расстоянии, твердила вам, что не жду от вас преданности на всю жизнь? Мне кажется, что…

– Зачем этот тон? – пробормотал Кент, скрестив руки и отвернув опечаленное лицо.

– Какой тон? – спросила она быстро. – Ведь мы говорили о несуществующих вещах, не правда ли? Я не верю, Кент, что мужчина способен прийти к женщине – к женщине, чувствующей к нему то, что я чувствую к вам, – и сказать ей серьезно такую вещь.

Кент оттолкнул свой стул и подошел к ее креслу у камина, глядя сверху вниз на ее неподвижное лицо.

– А что же, по-вашему, ему следовало сделать? – спросил он.

– Ах, Кент, – сказала она, не сдаваясь, с примирительной улыбкой. – Не будем делать друг другу больно подобными шутками.

– Но я говорю совершенно серьезно, – настаивал он. – Она мне всегда нравилась, а недавно это приняло иной характер. В воскресенье я убедился, что люблю ее, – вот и все. Я хочу иметь свою семью, жену и детей, взять от жизни свою долю любви, радостей и забот.

Джейн снова склонила щеку на руку.

– А как же я, Кент? – спросила она глухо. – Ей будет очень хорошо, и мне бы следовало радоваться за нее. Но я не могу радоваться, Кент, – прибавила она внезапно, глядя на него: глаза у нее были влажны и улыбались, губы дрожали. – Два месяца, даже две недели назад я ощущала только гордость, что такой человек, как вы, любите меня. Теперь… теперь оно немного иначе. Были минуты, когда вы мне были нужны, когда меня так радовало сознание, что… что у меня есть друг!

– Дорогая моя Джейн, он у вас всегда будет!

– Как верить этому, зная, что вы любите другую? – сказала она горячо.

Теперь и она подошла к камину, благоухающая, прелестная со своими увлажненными глазами и взволнованным лицом.

– Скажите, что вы шутите, что только хотели помучить меня, Кент! – зашептала она. – Все это так запутанно теперь, так жутко для меня… Я не могу отпустить вас… Только несколько дней назад вы были моим верным рыцарем…

– Джейн, не надо! – сказал он умоляюще. – Вы всегда твердили, что хотели бы, чтобы я полюбил другую женщину – женщину, которая сумеет сделать меня счастливым. А я возражал, что этого никогда не будет. И вот – это случилось. Я не стою ее, но не в этом дело. Захочет она меня или нет, но я люблю ее по-настоящему. У вас есть Билли, его отец, все – я вам не нужен. Неужели вы этого не видите?

– Нет, этого я не вижу, – сказала она шепотом, после долгого молчания. – И я… я тоже люблю теперь по-настоящему, Кент, и никогда до сих пор в своей жизни я так не любила! Вам суждено было показать мне это, дорогой, и я не могу отпустить вас!..