Он видел, что сесть его не пригласят, да и сам не думал рассиживаться. Но стоять навытяжку — это уж чересчур, не мальчик сопливый и в официантах не служил. Ишь ты его, начальничек.

Захар шагнул к стулу, уселся, демонстративно закинув ногу на ногу, и повторил:

— Трудился.

— Ну-ну. И что надумал?

— Жить надумал.

— И где?

Стало ясно, что Яков не собирается его удерживать. Это хорошо, не будет лишней канители. И все-таки в душе у Захара шевельнулась обида. Как-никак здесь его родина, здесь он крестился и рос, хороводил холостяком и родил сына. И вот результат: где надумал жить? Это означало: где хочешь, только не в своей деревне. Понятно, он и не собирается оставаться в Метелице, рад быстрому согласию председателя отпустить на все четыре стороны. И все же… Хотя бы словом обмолвился, ведь нужны работники колхозу позарез.

Нужны, только не он.

— В Гомель собираюсь, — ответил сухо.

— Ну-ну. Значит, тебе справку?

— Справку.

— Это можно.

Через десять минут Захар вышел из правления. До поезда оставалось часов около двух — времени предостаточно, но возвращаться в деревню ему не хотелось. Потоптался в нерешительности у крыльца и, заметив в окнах любопытные лица, сплюнул в сердцах, заторопился в направлении станции. По дороге придумает что-нибудь. Благо лето на дворе — под любым кустом пристанище.

На полпути, проходя мимо клена, росшего неподалеку от дороги, неожиданно для себя остановился, поглядел на могучее вековое дерево и безотчетно направился к нему.

Все такой же размашистый и зеленый, как до войны, как до революции, клен одиноко высился на бугре среди жита, маня прохожих в свою тень. Здесь еще ребенком Захар часами играл с компанией сверстников, прячась в широколистой кроне; здесь отдыхал от летнего зноя в разгар уборки, а по вечерам тискал пристанционных девок. Здесь нашла свой конец Полина в снежную зиму сорок второго. Сгинула как-то глупо, не по-людски. Не дождалась Захара.

А может, это и лучше, что не дождалась? Прибил бы он ее, истинный бог, прибил. Сейчас мог бы и простить, стерпеться, но тогда… Прибил бы, точно. И взял лишний грех на душу. Ни к чему это. Лучше уж так, как случилось. Сама судьба покарала, и он тут ни при чем. Сглупа винила его Прося в гибели жены, сестру выгораживала, дескать, будь он, Захар, другим, и Полина осталась бы в полном порядке.

Ерунда. Все гораздо проще. Сломалась баба, стойкости не хватило, вот и повело не в ту сторону. Да и он сломался, чего уж душой кривить, брехать самому себе. Забоялся идти в отряд — там воевать надо было. Выжить хотел, переждать лихолетье.

Сейчас ему даже стало жалко Полину. Баба ведь, что с нее взять, если мужики ломались, как голье сухое. А где стойкие? Сколько их осталось? Раз, два — и обчелся. Остальные полегли. Так что же, судить человека за его слабость, к стенке ставить? Не-ет, граждане начальники. Когда пристукнул Евдокима — судите, виноват. И отсидел свое, ни на кого не обижается. Но чтобы отдуваться за то, что голову свою под пулю не понес — извините, не согласен.

А чего хотел Тимофей? Этого и хотел. Вот здесь бы Просе и пошевелить мозгами, прикинуть, с чего это Захар стал враждебным к дому Лапицких. То-то и оно: будь Тимофей другим — и Захар не стал бы под него копать. Захар лишь защищался, не нападал, а защищаться — дело святое. Защищался, потому что жить хотел. Плохо ли, хорошо, но жить, как дерево вот это. Сколько морозов оттрещало, ветров пронеслось, отбушевало пожаров, сколько веток обломано, изрезано коры, а клен стоит себе, беззаботно качая листвой, и стоять будет.

Захар остановился на мысли, что сравнивает себя с кленом, и зло, с издевкой хохотнул — до того маленьким, невзрачным и убогим он казался рядом с могучим деревом.

— Дур-рак! Ему жить, а тебе доживать, — произнес он вслух, сплюнул, кривясь от глупых мыслей, и сгорбился, торопливо закурил.

Так и просидел понуро до поезда на лавочке из горбыля, полуистлевшего от времени.

В милиции Захар долго не задержался. Начальник райотдела просмотрел бумаги, расспросил о планах на жизнь, прочитал нотацию впрок и велел приходить через три дня. Видно было, что он не особо верит в Захарово обещание тихо жить и трудиться. Но это не обидело, такая должность у него — держать ухо востро. Главное — Захар сам для себя решил покончить с темными делами и никогда к ним не возвращаться. А тот прощальный разговор на станции в Ново-Белице — пустое, Захар лишь поддерживал марку отпетого человека, как делал это все годы в лагере, чтобы легче выжить.

Сейчас у него первая забота — найти в Гомеле пристанище. Как можно скорее, прямо сегодня, отыскать жилье, чтобы не ездить в Метелицу, не мозолить людям глаза. Со дня на день должен явиться Тимофей, и встреча с ним Захару не улыбается. Если же застрянет у Капитолины, встречи не избежать. Улица одна, по задворкам не набегаешься.

Выйдя из милиции, он машинально побрел в сторону вокзала, раздумывая, где искать жилье и как это лучше сделать. Не подойдешь же к первому встречному с таким вопросом. По дороге, в сотне шагов от пристанционной площади, ему попалась пивная бочка, у которой толпилось с десяток мужиков. Как раз то, что надо.

Взяв кружку пива, он пристроился к группе из трех человек, одетых по-рабочему и навеселе. Это были грузчики с соседней товарной базы — понял по их репликам.

Слово за слово — разговорились. Ребята оказались тертыми и Захаровой стрижке особого значения не придали. Спросили только:

— Оттуда?

— Угу.

— И сколько пришлось?

— Семь с хвостиком.

— Прилично.

Взяли еще по кружке, поделились сухой рыбой, и он решил не тратить время попусту, не так уж много до поезда.

— Не подскажете, где тут угол найти?

— В смысле — чемодан? — хохотнул один из них, но, перехватив колкий взгляд Захара, осекся. — Есть тут местечко неподалеку. Тебе одному?

— Да нет, с бабой.

— Тогда шагай к Полесскому переезду, знаешь? Ну вот. Как перейдешь пути — второй дом слева. Старуха там, Надежда Поликарповна. Покладистая бабка, примет. А если у нее занято — подскажет, где найти. Там до черта сдают.

— Ну спасибо, кореш, выручил! — обрадовался Захар. — Хата мне сейчас позарез нужна. Может, и насчет работенки подскажешь. Как у вас?

— Паспорт получил?

— Через три дня. Только из милиции.

— Ясненько. Ну вот, пропишешься — и приходи. Сеньку Шульгу спросишь. Тяни-толкай всегда требуются. В смысле — грузчики. А у бабки, если что, на меня сошлешься.

Захар поблагодарил еще раз и заторопился к Полесскому переезду.

Ему повезло. У бабки оказалась свободная комната с отдельным входом, крохотными сенцами, кухонькой и небольшой, метров около восьми, боковушкой — са́мо для Максима. Узнав, что он не какой-нибудь прощелыга, а имеет жену, сына и направлен к ней Сенькой Шульгой, хозяйка разрешила вселяться хоть сейчас, вручила ключи и потребовала задаток за месяц вперед, начиная с сегодняшнего дня. А документы не к спеху, пропишет и на следующей неделе.

Денег у Захара кот наплакал, но он готов был на радостях последнее отдать. Ничего, у Капитолины найдется, самогонный промысел всегда доходный. Как-никак она ему со вчерашнего вечера жена, пускай тряхнет мошной.

Возбужденный, довольный удачным знакомством у пивной бочки, возвращался он к вокзалу, время от времени ощупывая в кармане ключ от квартиры. От своей квартиры ключ! На такое везение и не рассчитывал, вот порадует Капитолину. Сегодня еще переночует у нее, а завтра пускай договаривается с председателем и — в Гомель. Ни одного лишнего дня он не останется в Метелице и не покажется там. Пожитки свои Капитолина и сама привезти сумеет. И хату продаст — не продешевит.

На платформу пригородных поездов Захар выходил с опаской, пристально вглядываясь в толпу отъезжающих. А ну как Тимофей вернулся и они столкнутся нос к носу? Одноногого, с культей, учителя он увидит издалека и должен заметить первым, чтобы успеть уйти от встречи.