Сандатудхамма предпочел нанести первый удар и в начале 1664 г. совершил набег на Дакку, обратив при этом в бегство могольскую флотилию. Но это был последний успех араканского короля. Укрепивший к этому времени свои позиции в Индии Аурангзеб стянул в Бенгал огромные силы и приказал тамошнему наместнику создать наконец боеспособный флот. Затем обе стороны обратились за помощью к голландцам. Руководство голландской Компании оказалось в затруднительном положении. После долгих размышлений было решено сохранить фактории в Бенгале, пожертвовав ради этого факторией в Аракане. 12 ноября 1665 г. агенты голландской Компании в Мрохаунге под покровом ночи тайно погрузили все имущество фактории на четыре корабля и бежали. Король Сандатудхамма послал им вслед скорее ироническое, чем гневное, письмо: почему, мол, голландцы так испугались моголов. «Я всегда думал, что Голландия и голландцы ни от кого не зависят, — писал он, — а теперь из-за посольства Норомсита (губернатора Бенгала. — Э. Б.) они так испугались, что убрали факторию из моей страны… Норомсит говорит, что он нас завоюет. Много легче опрокинуть Вавилонскую башню, чем захватить мое королевство. Пусть об этом знает генерал-губернатор. Он человек осмотрительный и мудрый. Больше мне нечего сказать» [прил., док. 67]. Действительно, несмотря на срочную постройку нового флота, победить маленький Аракан моголам было не под силу. Тогда наместник Бенгалии Шаиста-хан прибег к простому и более дешевому средству. Он подкупил португальцев, находившихся на араканской службе, и они со всеми своими судами перебежали в Дакку, где им были выделены места для поселения. Теперь баланс сил резко изменился. В конце 1665 г. могольский флот захватил остров Сандвип, в феврале 1666 г. — Диангу. Несколько месяцев спустя пал Читтагонг — последний опорный пункт Аракана в Восточном Бенгале. В глубь собственно Аракана могольские войска прорваться не смогли, но теперь, когда его морское могущество было сломлено, Аракан начал постепенно приходить в упадок.

После смерти Прасат Тонга и продолжавшейся более года борьбы за трон, в ходе которой было убито два короля, престол захватил младший сын Прасат Тонга Нарай (1656–1688).

Подобно отцу, Нарай покровительствовал развитию внешней торговли и всемерно расширял государственную торговлю внутри и вне страны. В области внешней политики он, однако, в отличие от Прасат Тонга, стремившегося опереться на союз с азиатскими странами (индийскими и индонезийскими государствами) в первую очередь, предпочитал использовать одни европейские страны в борьбе с другими.

В области внутренней политики Нарай продолжал политику отца. «В начале его правления, — пишет иезуит Ташар, — некоторые гранды восстали, открыто поддержанные тремя королями, государства которых окружают Сиам, но он атаковал их так энергично, что они были вынуждены оставить мятежников его гневу» [247, с. 315]. Раскрывая секрет быстрых успехов Нарая, миссионер Жерве писал: «Семена гражданской войны, которая ему угрожала, он уничтожил в зародыше, соблазнив горожан обещанием новых привилегий» [127, с. 252–253][46].

После подавления феодального мятежа Нарай взял еще более решительный курс на «истребление наиболее могущественных губернаторов» [161, т. I, с. 251]. Систему заместителей или «временных губернаторов» он распространил почти на всю страну. При этом теперь рядом с «временным губернатором», как правило, не было никакого постоянного. Основное отличие «временного губернатора» (пурана) от «постоянного губернатора» (чао мыанга) заключалось в том, что пуран не мог быть назначен на срок более трех лет. Кроме того, его жалованье (т. е. доля налогов, конфискаций, штрафов и т. п., собираемых в данной провинции) было вдвое меньше, чем у чао мыанга. Такой чиновник, как правило переброшенный из другого района, не мог иметь прочных связей в местной среде и поэтому гораздо больше зависел от правительства.

Не ограничившись этим, Нарай создал специальный институт прокуроров (чакрапатов), которые должны были контролировать деятельность губернаторов на местах. Главный чакрапат находился в столице и следил за деятельностью министров. Наряду с постоянными чакрапатами Нарай назначал часто экстраординарных ревизоров, облеченных чрезвычайными полномочиями, вплоть до права казнить губернатора на месте [127, с. 85; 165, т. I, с. 255].

В последние годы своего правления Нарай практически упразднил должность первого министра (чакри), оставляя ее в течение ряда лет незамещенной, и взял на себя большую часть функций, которые исполнял чакри [127, с. 79, 81].

В итоге деятельности Прасат Тонга и Нарая могущество крупных светских феодалов было серьезно подорвано. Те из них, которые уцелели от казней и опал, превратились в чиновников короля не только по названию, но и на самом деле.

Но истребление крупных светских феодалов поставило Нарая лицом к лицу с другим крупным феодальным владельцем Сиама — буддийской церковью. Взаимоотношения Нарая и буддийского духовенства носили сложный характер. В начале его правления монахи оказывали ему значительную поддержку, видя в нем продолжателя дела Прасат Тонга, боровшегося за централизацию страны и ликвидацию крупных светских феодалов, которые соперничали с духовными. Более того, как признают даже католические миссионеры, самим троном Нарай в очень большой мере был обязан именно буддийским монахам [60, с. 35]. Поэтому в первые годы своего правления Нарай щедро одарял буддийские монастыри землями и крепостными и находился в самом добром согласии с верхушкой буддийского духовенства.

Но довольно скоро наступило охлаждение. В первую очередь здесь, видимо, сыграло роль то обстоятельство, что после ликвидации крупных светских феодалов буддийская церковь оказалась единственной организованной и могущественной силой, противостоящей королевской власти. Несмотря на внешний отказ от мирской суеты, буддийская церковь всегда принимала очень активное участие в политической жизни страны, и ее стремление руководить деятельностью короля, естественно, должно было вызывать с его стороны отпор. Наряду с этим огромные богатства и земли монастырей, пользовавшиеся налоговым иммунитетом, сами по себе не могли не вызывать соблазна у Нарая, постоянно нуждавшегося в деньгах для борьбы с Голландией.

Главная же причина конфликта заключалась в том, что задавленное непрерывно растущими налогами крестьянство стало массами уходить в монастыри, где эксплуатация была относительно меньшей. А в специфических условиях Сиама, при изобилии плодородной земли и относительной редкости населения, рабочая сила представляла собой еще большее богатство, чем рисовые поля. Видимо, поэтому в источниках нет сведений о конфискации правительством Нарая монашеских земель, но довольно часто встречаются свидетельства, показывающие, что при Нарае проводилась весьма энергичная «чистка» монашеского сословия, т. е. попросту возвращение беглых крестьян и ремесленников в их прежнее состояние.

Практически такая «чистка» проводилась в форме ежегодных экзаменов, которые монахи должны были сдавать комиссии из специально назначенных правительственных чиновников. Естественно, что простой земледелец или ремесленник, не искушенный в тонкостях буддийской казуистики и не владеющий священными языками (пали и санскритом), не мог выдержать подобный экзамен, и его, лишив монашеского сана, возвращали в податное сословие.

Такая политика Нарая не могла не встретить противодействие со стороны церкви. Глава буддийского духовенства — сан-крат (настоятель королевской пагоды) неоднократно обращался к Нараю с протестом по поводу «суровых наказаний», которым тот подвергает своих подданных: они-де «по причине этого ропщут и недовольны королем» [127, с. 254].

В результате дальнейшего обострения отношений Нарай запретил всем буддийским монахам являться ко двору (кроме главного санкрата, который должен был это делать, так сказать, «по долгу службы»). Чтобы противопоставить буддийскому духовенству свою, всецело зависящую от него религиозную организацию, Нарай стал всячески стимулировать деятельность индуистского духовенства, окружил себя брахманами и поощрял исполнение различных индуистских церемоний. Индуистская религия, однако, не получила сколько-нибудь значительного распространения за пределами узкого круга придворных [60, с. 39].