Жесткий полицейский режим, введенный Талуном, однако, не был равносилен «закрытию страны», как это произошло в те же годы с Японией. Некоторые историки считают, что перенос столицы в Аву повлек за собой глухую изоляцию Бирмы от внешего мира на два с половиной века. На деле все было гораздо сложнее. Талун отнюдь не стремился закрыть свою страну от иностранцев. Он даже издал указ, поощряющий иммиграцию в Бирму из других стран и суливший переселенцам всяческие льготы [250, с. 176]. Этот указ, так же как и государственный контроль над иностранцами, был вызван тем, что земли в обезлюдевшей Бирме было много, а рабочих рук мало. Не сторонился Талун и сношений с европейцами. Когда в 1635 г. в Сириаме открылась первая голландская фактория, Талун, к тому времени уже переехавший в Аву, тут же пригласил ее руководство к своему двору. В сентябре 1635 г. первые голландские представители Дирк Стеур и Вирт Янсен Попта прибыли в Аву. Король дал им аудиенцию и устроил для них «различные представления: танцы, прыжки и борьбу». В результате последовавших переговоров была открыта голландская фактория в Аве. В 40-х годах XVII в. вслед за голландцами, в Верхнюю Бирму прибыли англичане. Они также встретили при дворе радушный прием. К концу правления Талуна обе Ост-Индские компании имели фактории не только в Сириаме и Аве, но и на крайнем Севере Бирмы, в Бамо, городе, откуда пролегал торговый путь в Юго-Западный Китай [140, с. 58].

Тринадцать мирных лет (1634–1647), если не считать оказавшегося локальным конфликта с Китаем в 1637 г., способствовали известной стабилизации и подъему хозяйства в Бирме. Жесткие полицейские меры Талуна, соединенные с определенным ограничением феодального произвола, привели к тому, что угроза крестьянского восстания к концу его правления, видимо, перестала беспокоить феодалов. Соответственно оживилась деятельность феодальных клик, которым уже стал невыгоден чересчур властный король, стремившийся превратить недавно еще полузависимых князьков в простых исполнителей его воли.

Это стало ясно, когда в 1647 г. в стране разразился династический кризис. Придя к власти, Талун объявил наследником трона своего младшего брата Минджиджасву, который сопровождал его во всех ранних походах и помог свергнуть племянника-отцеубийцу. Теперь этот принц умер. Среди многочисленных сыновей Талуна завязался спор о том, кто займет его место. Талун оттягивал свое решение. Часть знати, недовольная королем, составила заговор, выдвинув своим претендентом принца Шинталока. Под покровом ночи Шинталок и его сторонники внезапно атаковали королевский дворец и захватили его.

Талуну, однако, удалось спастись. Он бежал в расположенный поблизости буддийский монастырь, где монахи предоставили ему убежище (видимо, во второй половине своего царствования Талун сумел щедро вознаградить церковь за все, что он отнял у нее прежде). Шинталок попытался вырвать отца из монастыря вооруженной силой. Если верить хроникам, единственной защитой короля в тот момент были монахи., вооруженные палками. Нападение на монастырь по понятиям того времени было таким чудовищным святотатством, что отряд Шинталока действовал очень вяло, и к монастырю успела подойти часть королевской гвардии. Заговорщики отступили во дворец, укрепленный пушками, у Талуна же артиллерии не было. Осада затянулась. Однако позже правительственные войска одержали победу. Вожди заговора были схвачены и сожжены вместе с семьями. Шинталок был убит в бою [142, с. 193–194; 207, с. 135–136].

Раджа индийского княжества Манипур, узнав об этих потрясениях, в том же году вторгся в Северную Бирму. Однако позиции Талуна были еще сильны, и он легко отразил этот набег. В 1648 г. Талун внезапно скончался, видимо не оставив завещания. Совет знати возвел на трон другого его сына — совершенно бесцветного Пиндале (1648–1661) [38, с. 264–142, с. 196].

Общая линия развития Сиама после освобождения из-под власти Бирмы (с конца XVI в.) заключалась в непрерывном возрастании роли внешней торговли и соответствующем ей довольно значительном развитии внутренней торговли со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Подобные изменения в сфере экономики Сиама должны были неизбежно повлечь за собой изменения и в политической области. Интересы страны требовали создания прочного централизованного правительства, которое могло бы ограничить произвол местных феодалов, снять таможенные рогатки внутри страны и обеспечить внутренний и внешний мир, необходимый для нормального развития торговли. Борьба за создание такой власти началась еще при первом короле послебирманского периода Наресуане (1590–1605). Однако ни Наресуану, ни его преемникам Экатотсароту (1605–1620) и Сонгтаму (1620–1628) не удалось сломить могущество феодальной знати.

Основными двумя группами, на которые распадался класс феодалов, в это время были чиновники, служившие в центральном аппарате (так называемые внутренние чиновники), и провинциальные чиновники (так называемые внешние чиновники). В основе такого деления лежало сохранившееся от первых веков существования сиамского королевства деление страны на центральный королевский домен — Ван рачатани и окраинные уделы принцев. К XVII в. королевский домен занимал уже всю долину нижнего Менама (т. е. самую плодородную и густонаселенную область Сиама), а уделы были превращены в провинции во главе с назначаемыми губернаторами. Тем не менее различие между королевским доменом и провинциями, в которых губернаторы, пользуясь удаленностью от столицы, стремились закрепить наследственно свою власть и вести независимую политику, сохранилось еще и в XVII в.

Формально провинции управлялись специальными коллегиями чиновников, которые в миниатюре копировали королевский Совет министров, но на деле вся полнота власти принадлежала губернатору — чао мыангу, который являлся высшей инстанцией по всем гражданским, военным и юридическим вопросам для данной провинции. Как замечает ван Влит, губернаторы только не имели права объявлять войну, заключать мир и вносить изменения в писаные законы, хотя и могли безнаказанно нарушать эти законы на практике. Ни один из жителей провинции не мог покинуть ее пределы без разрешения губернатора. Если же кому-нибудь из жалобщиков и удавалось переправить свою петицию в Аютию, жалоба, как правило, оставалась без последствий [264, с. 60]. Губернатор, особенно в отдаленной провинции, по сути дела, был маленьким царьком и обращал мало внимания на приказания короля.

Между тем к концу 20-х годов XVII в. задача централизации страны стала еще более неотложной, так как к перечисленным выше факторам в это время прибавилось еще военное давление и прямая агрессия против Сиама со стороны европейских держав, которые стремились торговую прибыль, получаемую Сиамом от посреднической и иной торговли, перекачать в свои карманы. Интересы обороны страны от европейской агрессии настоятельно требовали создания сильного правительства.

Эта задача была решена основателем новой династии, правившей в Сиаме с 1629 по 1688 г., наиболее известным именем которого было имя Прасат Тонг — Король Золотого Дворца. Прасат Тонг был выходцем из знатной тайской семьи, находившейся в родстве по женской линии с царствующим домом. Исключительные полководческие способности, проявленные им во время войны с Камбоджей, выдвинули его в число ближайших сотрудников короля. К моменту смерти короля Сонгтама (апрель 1628 г.) он занимал ответственный пост министра двора. Поскольку в Сиаме не существовало четко сформулированного закона о престолонаследии, здесь началась ожесточенная борьба за трон между ближайшими родственниками короля. Прасат Тонг принял активное участие в этой борьбе и в конечном счете после низложения двух несовершеннолетних королей— Четтатирата и Атит Чакравонга (1629 г.) сам овладел троном.

Приход Прасат Тонга к власти ознаменовался значительными изменениями в личном составе сиамского правительства и высшего чиновничества. «В королевстве Сиам, — пишет современник этих событий ван Влит, — произошла великая перемена. Знатные вельможи лишились свободы и богатств, в то время как рабы стали мандаринами и вошли в число могущественнейших при дворе» [266, с. 124–125]. Употребил ли ван Влит в данном случае термин «рабы» в прямом или переносном смысле, т. е. желая подчеркнуть «низкое происхождение» новых вельмож, сказать трудно. Во всяком случае, ясно, что, если в число-приближенных Прасат Тонга и входили бывшие «рабы», т. е. крепостные, говорить об антифеодальном, революционном характере деятельности Прасат Тонга (как, видимо, представлял ее себе ван Влит, несколько раз возвращавшийся к мысли о рабах-вельможах) не приходится.