В ответ на это голландцы произвели демонстрацию силы. В марте 1637 г. из Батавии вышла эскадра из четырех боевых кораблей. На борту эскадры находился посол Хендрик Хагенхаар, которому было поручено вручить Понья Ниу ультиматум. 11 мая 1637 г. эскадра вошла в устье Меконга и захватила шедшее в Пномпень португальское судно «Бассак». На приеме у Понья Ниу в Удонге разговор с послом пошел в очень резких тонах. Хагенхаар требовал возвращения «Нордвика», король, в свою очередь, обвинил его в пиратских действиях на территории Камбоджи. Переговоры кончились полным разрывом отношений. Хагенхаар дал указание главному голландскому торговому агенту Яну Галену закрыть торговую факторию и эвакуировать всех голландцев из страны [104, с. 75–76].
На этот раз голландская эскадра, видимо, не решилась открыть военные действия. В «Королевской хронике Камбоджи», опубликованной в 1871 г. Ф. Гарнье, однако, пол. 1640 г. отмечается война с Сиамом [125, с. 364]. В то же время из других источников известно, что в 30-х годах голландская Ост-Индская компания помогала сиамскому королю Прасат Тонгу своим флотом в войне против Португалии и Камбоджи [38, с. 215]. Если учесть, что в «Королевской хронике» даты часто сдвинуты на несколько лет, не исключено, что указанная война имела место в 1637 или 1638 г. и, более чем вероятно, что она вспыхнула благодаря подстрекательству голландцев.
Поскольку сиамские летописи об этой войне не упоминают, она, по-видимому, была кратковременной и кончилась плачевно для Сиама и его союзников из Батавии. Уже в 1638 г. голландцы были вынуждены вновь вступить в переговоры с Преах Утеем. В Удонг прибыл новый голландский посол Пауль Кроок. Голландская фактория в Камбодже была вновь открыта. Возобновилась торговля. Преах Утей даже предоставил голландцам кредит на 1 тыс. серебряных таэлей для закупки в стране лака, сандалового дерева и слоновой кости. В 1640 г. этот долг был возвращен с добавлением подарка: 100 таэлей и чугунной пушки [104, с. 76].
В июне 1640 г. Понья Ниу умер, и Преах Утей посадил на престол своего сына Анг Нона I (1640–1642), желая таким образом закрепить власть за своим потомством. Но правление Анг Нона I было недолгим. На политическую сцену выдвигается новый претендент — принц Чан, третий сын Чей Четты П. Завоевав популярность среди малайской гвардии (под названием «малайцы» в Камбодже объединяли как собственно малайцев, так и индонезийцев), наиболее боеспособной части в армии кхмерских королей, он в январе 1642 г. с ее помощью совершает дворцовый переворот. Во время королевской охоты малайские гвардейцы убили Преах Утея и арестовали короля Анг Нона I. Последний вскоре был казнен. Та же участь постигла большинство министров Преах Утея и его двух внуков, пытавшихся организовать контрзаговор. Трех младших сыновей Преах Утея Чан пощадил, за что впоследствии поплатился [22, с. 90; 28, с. 257].
Новый король принял тронное имя Рама Тхуфдей Чан (1642–1659). В начале своего правления Рама Тхуфдей Чан продолжал внешнюю политику Преах Утея и поддерживал, по крайней мере внешне, добрые отношения с голландской Ост-Индской компанией. В начале 1642 г. он направил в Батавию посольство и личное письмо к генерал-губернатору Антони ван Димену с предложением развивать торговые связи. В ответ на это в мае 1642 г. ван Димен направил в Камбоджу главного фактора (торговца) Корнелиса Клейна с двумя кораблями, чтобы поздравить Чана «с триумфом над королями-узурпаторами (т. е. Преах Утеем и Анг Ноном I. — Э. Б.) и предостеречь его против интриг португальских католиков» [104, с. 76]. Но в 1643 г. тесные связи между Рама Тхуфдей Чаном и приведшей его к власти мусульманской малайско-тямской гвардией переходят в новое качество. Он женится на малайке, принимает ислам и меняет свое тронное имя на Ибрагим. В связи с этим меняется и внешнеполитический курс страны. «Вскоре Рама Дипати (Чан. — Э. Б.) изменил религию, — пишет современник событий Г. ван Вустхофф, — сделал обрезание и объявил себя последователем Магомета. Он старается привлечь к себе малайцев и японцев, которым он дает большие привилегии, выбирает среди них телохранителей и поддерживает добрые отношения с худшими врагами христианства» [28, с. 261].
Д. В. Деопик называет решение Чана принять ислам «неожиданным» [22, с. 90]. Далее он пишет, что Чан «попытался, опираясь на религиозный авторитет монарха, внедрить в стране новую религию. Но пропаганда ислама имела не больший успех, чем пропаганда христианства; тогда Чан-Ибрагим вступил в открытое противоборство с большинством населения страны и двора» [22, с. 90].
Я позволю себе не согласиться с этой точкой зрения. Переход Чана в ислам, конечно, не был игрой случая, капризом «жестокого и неуравновешенного» [22, с. 90] монарха. Он был попыткой разрешить внешнеполитическую проблему, вставшую впервые перед Камбоджей в середине XVII в., но остававшуюся актуальной вплоть до середины XIX в. В течение этих двух веков Камбоджа была стиснута между двумя сильными соседями — Сиамом и Вьетнамом (в XVII–XVIII вв. — южновьетнамским государством Нгуенов), каждый из которых стремился подчинить себе эту страну (в XIX в. дело дошло даже практически до раздела Камбоджи между Сиамом и Вьетнамом). В такой обстановке ни родственный по религии хинаянский Сиам, ни махаяно-конфуцианский Вьетнам не могли возбуждать особенно теплых чувств у кхмерских королей. В то же время в середине XVII в. в Юго-Восточной Азии еще играли весьма важную политическую роль мощные мусульманские султанаты Малайи и Индонезии — Джохор, Аче, Бантам, Матарам. Они, совместно с более мелкими мусульманскими государствами малайско-индонезийского мира, представляли наиболее активную силу сопротивления европейской агрессии в Юго-Восточной Азии в XVI–XVII вв. Более того, многие районы Индонезии и Филиппин приняли мусульманство именно в качестве реакции на испано-португальскую агрессию, проходившую под знаком креста[33]. Хотя эти государства часто воевали и между собой, борясь за гегемонию в мусульманском мире Юго-Восточной Азии, в целом присоединение к группе мусульманских государств было выгодно для Чана, ибо ни одно из них не имело агрессивных намерений в отношении Камбоджи, и, стало быть, каждое из них было потенциальным союзником.
Далее, тезис о том, что Чан пытался внедрить новую религию в Камбодже с таким упорством, что «вступил в открытое противоборство с большинством населения страны и двора» (курсив мой. — Э. Б.), представляется более чем сомнительным. Как известно, «эксперимент» Чана продолжался 16 лет и был прекращен только при помощи вооруженной интервенции Вьетнама. Имея же против себя «большинство населения страны и двора», Чан-Ибрагим не продержался бы и 16 недель, не то что лет. Отсюда можно сделать вывод, что миф о попытке насильственного или даже добровольного обращения камбоджийского народа в ислам был создан уже после смерти Чана враждебно настроенными летописцами. Судя по всему, в Камбодже при Чане сложилась ситуация, аналогичная положению в большом числе индийских государств средневековья. Монарх и правящая верхушка там исповедовали ислам, а народ, мелкие и средние и даже часть крупных феодалов продолжали держаться древней религии — индуизма. Такая система была очень стабильна, она держалась веками и просуществовала до английского завоевания Индии.
Вступив в группу мусульманских государств Юго-Восточной Азии (хотя и со своеобразным, аналогичным индийскому, статусом), Камбоджа, естественно, сразу же активно включилась в борьбу с Голландией, наиболее мощной колониальной державой того времени. В этой борьбе, как это ни парадоксально, союзником местных государств выступала Португалия, их бывший враг номер один. После захвата голландцами Малакки в январе 1641 г. Португалия утратила возможность вести самостоятельную политику в регионе. Она теперь располагала только двумя второстепенными базами — на Тиморе и в Макасаре, где португальцы обосновались с разрешения местных властей. После падения Малакки большое число тамошних португальцев эмигрировало в Сиам и Камбоджу. Последние усилили армию Чана в качестве артиллеристов и моряков.
