При упоминании де Люме глаза Джека на миг как-то странно блеснули, но тут же его лицо вновь стало абсолютно бесстрастным и непроницаемым.

— Не знаю, есть ли у меня что-нибудь приличное в смысле спиртного, — извинилась Фрэнси. — Надо же отблагодарить вас за великолепный ужин.

— Не хочу надоедать вам, — отозвался Джек. — Вы и так слишком много работаете. Ужасно похудели.

— Ах, неважно, — пробормотала она, передернув плечами.

Они прошли мимо превратницкой через дворик с маленькой статуей сфинкса и остановились у лифта. Неяркий свет обычных для французских домов маленьких лампочек, включавшихся, когда кто-то входил в вестибюль, бросал слабые отблески на лицо Джека. Все вокруг было окрашено в нежно-золотистые тона.

— Может, все-таки лучше дать вам отдохнуть? — опять спросил он.

Фрэнси ничего не ответила, только улыбнулась, и эта улыбка, словно по волшебству, отразилась на лице Джека.

Она нажала на кнопку лифта, и тут неожиданно погас свет. Маленький вестибюль погрузился в темноту. Фрэнси знала, что где-то рядом на стене есть выключатель. Она протянула руку, но тут же забыла обо всем, оказавшись в объятиях Джека.

Не было времени гадать, кто сделал первое движение — она или он. Эти сильные мужские руки, стиснувшие ее… Воспоминание об их первом поцелуе, изменившем ее жизнь, снова понизало ее словно электрическим током с головы до ног.

Внутренний голос предостерегал Фрэнси: она ступила на дорогу, с которой нет возврата. Но этот голос разума был заглушен губами Джека. Фрэнси прижалась к нему, чувствуя, как вздрагивает ее тело, и услышала странный гортанный стон, рвущийся из ее горла, в то время как темнота все плотнее окутывала их своим непроницаемым покрывалом.

Неизвестно как они очутились в лифте. Крошечная клетка, казалось, вынудила их прижаться друг к другу еще крепче, и пламя, охватившее Фрэнси, вспыхнуло с новой силой, когда кабина заскользила вверх. Глаза девушки были закрыты, но тонкие пальцы со знанием, порожденным инстинктом, распахнув пиджак Джека, ласкали его мускулистую грудь, наслаждаясь ощущением упругой плоти.

Поцелуй становился почти нестерпимым. Обезумев, Фрэнси извивалась в его объятиях, все ее тело под его ладонями пело безмолвную, но красноречивую песнь обольщения. Его язык ласкал ее рот, доводя до беспамятства.

Позже Фрэнси будет гадать, как им удалось выбраться из лифта, и как она смогла найти ключи и открыть дверь — но так и не сумеет вспомнить.

Единственное воспоминание, сохраненное навсегда, — темнота, соединяющая их, пальцы Джека, ласкавшие ее плечи, груди, бедра, и почти болезненная потребность прижаться к нему обнаженным телом.

В тишине слышалось только их дыхание, короткое, прерывистое, похожее на стоны, и медленный, длящий наслаждение, шорох рук.

Фрэнси знала: сейчас должно произойти то, что изменит всю ее жизнь, то, чего она так долго ждала. Страх перед неизведанным охватил ее, но неожиданная мудрость ее тела подсказала, что делать.

Ее пальцы скользнули по груди Джека, пробрались под пиджак, стянув его с плеч, пуговицы сорочки расстегнулись словно сами собой. Фрэнси, в свою очередь, почувствовала, как к ее ногам упало платье, подобно лепестку цветка.

Они медленно направились в спальню, поминутно останавливаясь, чтобы поцеловаться, еще раз прикоснуться друг к другу. Когда они подошли к кровати, Фрэнси была уже совершенно обнаженной. Она легла и продолжала наблюдать за Джеком — его темный силуэт четко вырисовывался в полумраке. Он поспешно сбросил одежду и повернулся к Фрэнси. Она протянула ему руки. Джек подошел, чтобы накрыть ее своим телом; сладость его языка протекла в ее рот, в то же мгновение напряженное орудие его мужественности коснулось влажного горячего треугольника под ее животом. Сладкое безумие охватило Фрэнси, ее тело, ослабевшее от наслаждения, по-прежнему оставалось дерзким и ловким, странно опытным и чутким в науке любви. Она чувствовала, как волнение быстро перерастает в лихорадочное возбуждение, и даже не властное желание мужчины было тому причиной-ее тело обладало собственной волей.

Она вцепилась в бедра Джека, медленно направляя его в себя, пока его губы все глубже впивались в ее рот. Долгие волнообразные колебания соединили их, неспешные, чувственные, сближая все теснее, так что раскаленный фаллос обжигал края ее потаенной расщелины, открывая давно ожидавшие его врата рая, проникая с каждым разом немного глубже.

Вздрогнув, Фрэнси ощутила, как он входит в нее. Даже мгновенная вспышка боли стала наслаждением и экстазом. Фрэнси слышала срывавшиеся с губ Джека полустоны-полурычания и свои гортанные крики, крики женщины, отдавшейся целиком, до конца, изогнувшейся, словно лук, чтобы принять мужчину в себя, поглотить, сделать своим. Ее пальцы исступленно ласкали твердые бедра, напряженные соски терлись о жесткие волосы на его груди. Казалось, вселенная взорвалась и обрушилась на них. Фрэнси не сознавала, кто она и где находится, но ей было все равно. Ее тело больше не принадлежало ей.

Она не видела то, что видел Джек — прелестную стройную нимфу, преображенную наслаждением, но чувствовала, что ее капитуляция зажгла в нем всепожирающее пламя — Джек погружался в нее, воспламеняясь и сгорая с каждым толчком, врезаясь все глубже, дальше, сливаясь с ней в единое целое.

Огонь становился все жарче, и Фрэнси уже не знала, что тому причиной-самозабвение, с которым она отдавалась ему, или сам Джек, потерявший голову, обезумевший, захваченный ураганом страсти.

Ей казалось, что это ослепительное торжество наслаждения над разумом никогда не кончится. Но последние удары застали ее врасплох, подняв на такую сумасшедшую вершину, которая не могла пригрезиться ей даже в самых грешных ее фантазиях. Джек заполнил собой все ее существо, и спазм, сотрясший ее тело, открыл ему последнюю дверь.

Фрэнси снова услышала тихий захлебывающийся стон. Горячая струя ударила в нее; внутренние мышцы, дрожа, напряглись, чтобы принять в себя его семя.

Потом Фрэнси лежала в его объятиях, вялая, обессилевшая. Джек коснулся губами ее лба, еще раз, еще, нежно лаская веки и щеки. Фрэнси обвила руками его шею, привлекла к себе.

Теперь она знала, чего ждала всю жизнь.

Ночь прошла как одна минута. Фрэнси не знала, сколько раз они любили друг друга, и каждый раз по-иному. Она отдала всю себя. Ей казалось, будто чудо его прикосновения творило бесчисленные новые грани ее существа, будто в ее телесной оболочке пряталось много других Фрэнси, и каждая до сих пор не подозревала, что это значит — принадлежать ему, возбуждать, дарить наслаждение. Это был долгий, прекрасный процесс потери себя, особенно для Фрэнси, которая двадцать три года полагалась только на свою сильную волю.

Бледный лунный свет струился в окно. Фрэнси, приподнявшись на локте, наблюдала за Джеком. Спящий, он казался ей еще более привлекательным. В чертах его вдруг проступило нечто загадочное и одновременно детское.

Но вот Джек, чем-то потревоженный, зашевелился, его рука обвилась вокруг нее, притягивая к широкой груди. Она осмелилась поцеловать его в щеку, потом в губы. Он прижал ее к себе, и Фрэнси подумала со счастливой улыбкой, что это тихое объятие было столь же прекрасным, как и все предыдущие, безумные и жгучие. Все, связанное с Джеком, было прекрасным…

И с этой мыслью Фрэнси провалилась в чудесный бездонный сон.

Когда она проснулась, Джека рядом не было. Встревожившись, Фрэнси села в постели и огляделась. Часы показывали семь. Она чувствовала себя как в тумане, голова кружилась. Неужели прошедшая ночь ей всего лишь приснилась?

Но тлеющая в теле искорка напоминала: все было на самом деле.

Фрэнси встала и направилась в ванную, с тревогой и любопытством взглянула на себя в зеркало. Волосы растрепаны, на лице следы бессонной ночи. Обнаженные плечи и грудь принадлежали ей, и все же из зеркала на Фрэнси смотрела незнакомка.

Отвернувшись, Фрэнси ступила под душ, открыла воду, ощущая, как горячий поток бьет по коже, смывая следы ночи. Но воспоминаний вода стереть не могла, и Фрэнси это знала, и Джек, где бы он ни был в эту минуту, тоже знал это. Но почему он ушел, почему оставил ее именно в этот момент? Может быть, она все же совершила ошибку? К тому времени, как Фрэнси, накинув махровый халат и обернув голову пушистым полотенцем, вышла из ванной, она была убеждена — никогда уже не сможет так уверенно, как раньше, взглянуть в глаза Джеку Магнусу.