– Я не расслышала, лекарство кому потребовалось? – с иронией уточнила Арина, дотронувшись до уха с брильянтовой сережкой.

– Моей матери, – повторила Тала, опуская глаза и уже предвидя ответную реакцию.

– Правда? А у тебя есть мать? – Круглые карие глаза Арины с удивлением смотрели на подругу. – Это ты о той женщине, сбагрившей тебя бабке и приезжавшей с пакетиком сушек и карамелек раз в месяц?

– Не язви, Арина. Сейчас она тяжело больна.

– Самое время вспомнить, что где-то есть дочь? Когда нагрянули болезнь и старость?

– Арина, я не могу закрыть глаза и спокойно жить, не помогая ей, пока она будет тихо умирать без этих дорогостоящих лекарств.

– Это ты правильно сказала, ты не сможешь, – вздохнула Арина. – Все на тебе ездят… и будут ездить. Эх, Тала, не хватает тебе стервозности, того, что так любят мужчины в женщинах, хотя и не признаются в этом.

Арина, вытерев руки бумажной салфеткой, открыла сумочку.

– Вот здесь двадцать тысяч, все, что могу дать.

– Арина!!!

– Бери, не думай даже! Отдашь, когда сможешь.

– Я не могу… Арина, ты же знаешь, что быстро я не отдам, – смутилась Тала.

– Если не возьмешь, я обижусь. Разговор окончен, – щелкнула Арина замком сумочки и сунула пачку тысячных купюр в руки Талы.

– Спасибо, – горячо поблагодарила ее подруга.

– Я могу подсказать, каким способом ты сможешь заработать деньги.

– Интересно…

– Пора тебе заканчивать заниматься благотворительностью, пусть этим занимаются те, у кого есть деньги. Ты чудно рисуешь, и я готова помочь тебе продать твои картины. Буду рада, если ты напишешь несколько полотен на современные сюжеты. Я возьму их для оформления интерьера дома какого-нибудь богатого человека.

– Правда? – сердце Талы забилось. – Но я же не профессиональный художник…

– А кому это надо знать? Да я бы поспорила, у тебя врожденный талант. Главное, чтобы красиво было. Я же не собираюсь предлагать твои картины экспертам.

– Хорошо, Арина, я постараюсь, – заулыбалась Тала.

– Вот и молодец! Как же тебе улыбка идет, ты становишься совсем другим человеком. А то спрячешься в свою раковину, закроешься от внешнего мира, глаза в пол, голову в плечи, капюшон на голову и пошла…

– Ой, послушай, у меня перерыв заканчивается, я побежала. Спасибо за обед, деньги и работу!

Тала обошла столик, поцеловала Арину в щеку и, накинув куртку, схватила свою сумку. Один из подвыпивших соседей с трудом сфокусировал взгляд на ее хрупкой фигуре.

– Эй! Красивая, поехали кататься в Разгуляево! – гаркнул он, растягивая блестящие от сала губы в улыбке..

– Может быть, это мой шанс? – тихо спросила Тала у подруги и, подмигнув, быстро вышла.

Ее ждали посетители аптеки, лекарства и наглое лицо Антона Александровича, решившего сегодня опять нагрянуть с проверкой, а заодно поприставать к ней.

Тала растерла холодные руки и включила печку в своем автомобиле, если так можно назвать «Оку». Она любила свою малютку, и ей даже хватало габаритов этой машины. Ей не надо было рассекать в кабриолете с поднятым верхом, ловя на себе завистливые взгляды, ей не надо было никого поражать мощью и роскошью дорогих авто, поэтому ее вполне устраивала и «Ока».

Дворники монотонно стирали с лобового стекла капли моросящего дождика, а Тала судорожно вслушивалась в перебои двигателя.

«Только не это! Только не ломайся! Ремонт мне сейчас не потянуть, да и автомеханик как-то грозился, что последний раз берется за эту ржавую кучу металлолома», – истово молила она свою машинку.

И та ее услышала, перестала чихать и медленно тронулась. Тала твердо решила посетить могилы родственников именно сегодня. Она бы ни за что в этом не призналась Арине, но у нее была веская причина приехать на кладбище до выходных дней.

Как-то она убирала могилу мужа и заметила, что за ней наблюдает незнакомый пожилой мужчина. Поняв, что его рассекретили, тот подошел к ней и сконфуженно представился:

– Эрик Игоревич. Простите, что наблюдал за вами. Здесь похоронена моя жена, с которой мы прожили сорок пять лет душа в душу. Наш единственный сын уже пятнадцать лет за океаном, поэтому часто бывать на могиле матери не может. А у меня больное сердце, для меня выбраться сюда – большая проблема. При мысли, что могила моей Сонечки стоит неухоженной, у меня сердце кровью обливается. Я хожу по этой тропинке и обратил внимание, что эта могила всегда убрана. Все хотел увидеть человека, который посещает ее. Вот и познакомились… такая приятная девушка, не знаю, кем вам приходился этот человек, да и не мое это дело, просто понятно, что вы тут часто бываете. Отсюда моя нескромная просьба, не поймите меня превратно, но я хотел бы попросить вас за хорошие деньги, так как я человек достаточно состоятельный, убирать и могилу моей жены. Не говорите сразу нет, подумайте, пожалуйста. Если бы я мог это делать сам, без риска умереть на ее могиле, я бы вас не просил об услуге, но мне осталось недолго… Я буду платить вам по сто долларов в месяц, конечно, я бы мог нанять для этой цели фирму, но не доверяю им. Они деньги возьмут, а вот выполнят мою просьбу или нет, неизвестно. А здесь я сам вижу, как вы заботитесь о своих…

Тала внимательно слушала, всматриваясь в лицо старика. Она поняла, как этот вопрос важен, значителен для него. Она улыбнулась и ответила:

– Да не волнуйтесь вы так. Я с удовольствием послежу за могилой вашей жены без всякой оплаты.

– Да что вы! – замахал руками Эрик Игоревич.

– Мы же должны помогать друг другу, я понимаю вашу безвыходную ситуацию, и сделать это мне не составит большого труда.

– Любой труд должен быть оплачен, и вы не обязаны тратить свое личное время на уборку чужой могилы. – Эрик Игоревич достал носовой платок и вытер потное лицо.

– Я… не обижайте меня… – наотрез отказалась от денег Тала.

Сейчас Тала спешила на кладбище, чтобы до выходного дня обиходить все могилы. «Вдруг Эрик Игоревич приедет к жене? Ему будет приятно, что здесь чисто, убрано».

С того самого дня, когда случился этот разговор, совершенно добросовестно, как и все, что делала в своей жизни, она следила за могилой, понимая, что сто долларов ежемесячно не были бы лишними в ее бюджете, но также понимая, что ее замучила бы совесть, если бы она согласилась брать деньги у старого, больного, любящего человека.

На улице уже стали сгущаться вечерние сумерки, когда Тала припарковалась у железной ограды. Ее машина оказалась здесь одна, как, видимо, и она оказалась единственной посетительницей этого не самого веселого места в этот ненастный вечер. На пустом для взора пространстве не было ни одной торговки искусственными цветами, ни одного представителя фирм по изготовлению памятников и оград. Да и что им здесь делать, если нет посетителей?

Тала вытащила с заднего сиденья пакет с сопаткой, перчатками и синтетическим веником и, закрыв автомобиль, двинулась по узкой тропинке на кладбище. Ноги скользили на сырой земле, резкий ветер сгибал ветки деревьев и пронизывал легкую куртку. Мокрые памятники сиротливо торчали на участках, глаза на фотографиях словно следили за ней – не к ним ли идут?

Тала решила, что если она так будет думать, то может сойти с ума, но ее художественное воображение все равно рисовало унылые и страшные картинки. Девушка проходила между могилами, уверенно огибая ограды. «Только я и вороны на всем кладбище…» – вертелось в голове.

Было ли ей страшно? Она и сама не могла ответить… Тала просто понимала, что в этой жизни ей положиться не на кого, а следовательно, ни о каких страхах не могло быть и речи.

Тала продолжала идти, поневоле обращая внимание на могилы детей и молодых людей, красивые памятники с трогательными надписями о вечной памяти и скорби.

У некоторых могил особенно чувствовался трагический момент горя и непоправимость потери, словно сам воздух застыл в отчаянии, образуя своеобразную воронку.

Она прошла на могилу бабушки и, мысленно поздоровавшись с ней, начала уборку снега, еще не успевшего здесь растаять, мусора, занесенного ветром, и кусочков сгоревшего воска. Закончив, положила на холмик печенье, конфеты, мысленно попрощалась и пошла в соседний сектор кладбища к Денису. Ноги уже полностью промокли, руки одеревенели, капюшон куртки прилип к голове.