Потом Дирк Ван Хаар принялся хвалить «Юстус». Он сказал, что бывал разок на Кнутсен-горде и видел когг на стапеле:
– Это великолепное судно, господин Юхан! С таким судном можно никого не бояться и делать на рынке свою погоду. И думается мне, не только на рынке. Судно быстроходное, отменно вооружено. Одно только появление вашего корабля на рейде какого-нибудь порта может вызвать в этом порту нешуточный переполох… Позвольте узнать, господин Юхан, каковы ваши дальнейшие намерения?
– «Юстус» – мирный торговый корабль, – уклончиво ответил Месяц.
Ван Хаар не поверил:
– С четырнадцатью-то пушками на борту!… После этого, отпив глоток вина, голландский купец заговорил о Нидерландах. И все решили, что он переменил тему. Ван Хаар рассказал о движении в стране против испанского владычества, о восстаниях крестьян, о несметных богатствах католических монастырей, о преследованиях инквизиции… Нужно отдать ему должное, голландец очень любил свою многострадальную родину и хорошо знал обо всем, что творилось в ее провинциях; он мог говорить о ней часами, особенно же когда видел, что его слушают с неподдельным вниманием. Однако здесь, дабы не слишком утяжелять повествование и не прослыть докучливыми, не станем приводить дословно всего сказанного Дирком Ван Хааром; ограничимся лишь по возможности кратким изложением его пространных речей (не лишних в нашем повествовании), но сохраним все использованные им эпитеты и наиболее удачные метафоры…
… То, что являлось одновременно и святым делом освобождения, и общенациональным бедствием, началось с восстания иконоборцев, которые принялись громить церкви, грабить монастыри, жечь иконы и деревянные статуи святых. Восстание быстро разрасталось. Во всей стране иконоборцы разрушили около шести тысяч церквей. Но этого им показалось мало, кровь монахов и попов не остановила восставших. И они стали призывать народ в поход на дворцы богачей. Однако вожди движения, сами богачи, испугались, что волы, везущие воз, вырвутся из ярма и опрокинут повозку, – и предали восстание, и перешли на сторону его врагов. После этого властям было нетрудно одолеть разрозненную массу городских плебеев и крестьян, и восстание оказалось подавленным.
Филипп II, зная, что за этим восстанием может с успехом последовать новое, не удовлетворился просто подавлением, тем более, что дворянство Нидерландов во главе с принцем Оранским и графами Эгмонтом и Горном было ненадежно и в любое время, как недавно с иконоборцами, могло выступить против испанских властей. Король Филипп задумал истребление и открытый грабеж. Мятежники и еретики, поднявшиеся против Испании и католичества, должны были исчезнуть с лица земли, бесследно сгинуть, а дух их – дух лютеранской и кальвинистской заразы – подлежал очищению огнем, чтоб от Артуа до Хронингена воцарился один милый сердцу инквизитора дух – дух горелого мяса. И лучшие испанские войска под началом герцога Альбы выступили в поход.
Вся страна превратилась в одно ужасное судилище; жизнь в стране замерла, и было только одно движение – допросы, пытки, приговоры, исполнения. Виды прекрасных городов и сел, лесов и полей обезобразились видом виселиц, стали поистине видами устрашения. Городские площади осветились пламенем инквизиторских костров. Суд по делам мятежников и еретиков работал хорошо: у палачей, срубающих головы мечами, уставали руки, и они, испросив отдыха, прогуливались между виселицами, а потом опять, вдохновленные, брались за мечи и едва поспевали за судьями. Мрачные тучи затмили небо над страной, стало душно в Нидерландах от трупного смрада и чада костров, стало красно в стране от крови.
Графы Эгмонт и Горн тоже были казнены. А принц Вильгельм Оранский бежал в Германию к родственникам. И еще многие бежали по его примеру: и из дворян, и из простолюдинов. Достояние всех преданных смерти и покинувших страну герцог Альба забирал в пользу испанской казны. И продолжал истязания. И не было видно этому конца!…
Однако не долго оставались безнаказанными каратели-испанцы. Множество народа собралось в нидерландских лесах. Ремесленники, подмастерья, мелкие торговцы, слуги, крестьяне, убегая от расправы, покидали свои дома, потом, как умели, вооружались, объединялись в отряды и принимались мстить. Испанцы называли их презрительно «недосожженными», а после появилось и другое название – «гёзы», что значит – «нищие». Гёзы – потому что оборванцы, потому что голодные и злые, потому что бездомные. Гёзы – недобитки, еретики, бунтовщики и смутьяны. Гёзы – дети виселиц и плах. И гёзы – страшные убийцы!… Встреча с лесными гёзами сулила испанцу только смерть: гёзы казнили солдат, судили судей, католиков-священников сжигали в кострах и палачам срубали головы. Все больше и больше людей прибивалось к гёзам – и даже дворяне приходили к ним. Что из того что гёзы – нищие! Если нищий доблестно бьется с врагами за свою страну, не унизительно назваться и нищим. И произносили гордо: «Гёз!…». Нападали на испанские отряды, жгли их обозы, снова жгли монастыри, устраивали в лесах свои публичные судилища и тоже воздвигали виселицы. Развернулась настоящая война – с походами, побоищами, осадами. В провинции Голландия восстали крестьяне, но их быстро подавили. Тогда в той же провинции, а также в провинциях Зеландия и Фрисландия на борьбу с испанцами поднялись рыбаки, торговцы и многие иные жители прибрежных городов и поселков, к ним присоединились жители островов. Они назвались морскими гёзами, сели на свои суда и превратились в грозную силу, обращенную против испанского флота. Морские гёзы накрепко заперли проливы между островами; они сторожили врага у крупных портов, обстреливали испанские караваны на морских путях, захватывали корабли; много навредили они королю Филиппу, и бороться с ними было трудно. Как лесные гёзы превосходно знали свои леса, так и гёзы морские лучше всех понимали свое море – приливы и отливы, ветры, течения. Они знали все подводные скалы, все укромные бухты и на своих легких суденышках ходили такими проливами, в какие корабли испанцев боялись даже сунуться. Поэтому гёзы без особых трудов отрывались от погони; и повсюду они находили у населения поддержку, и сами помогали населению, одаривая его захваченным добром… Принц Вильгельм Оранский, сидя у себя в Германии, следил за всем происходящим и одобрял действия гёзов, а сам ожидал, выгадывал время, высматривал момент, когда ему легче всего будет победить Альбу, вступив в Нидерланды во главе наемных войск. Чтобы обеспечить морских гёзов правом ведения войны, принц Оранский стал выдавать им каперские свидетельства. Однако гёзы и без свидетельств дрались зло и уверенно, они имели свое право и понимали его как право справедливости…
Возвращаясь к началу разговора, Дирк Ван Хаар обратился к Месяцу и еще раз назвал когг россиян превосходным судном:
– И вы, господин Юхан, при всей вашей молодости, вижу, светлая голова. У меня наметанный глаз, поверьте, – я перевидал на море всякого народа… Вы правы: не открывая своих замыслов, скорее их осуществите. Но даже не пробуйте меня убедить, что «Юстус» – мирное торговое судно. Ваш «Юстус» как будто создан для каперства. И с таким названием ему просто необходимо служить тому делу справедливости, за которое бьются гёзы… Вот и скажите мне, капитан Юхан, – не желали бы вы в ближайшее время свидеться с Вильгельмом Оранским и принять от него свидетельство?
Это было серьезное предложение, и Месяц не спешил с ответом. Отодвинул кружку, раздумывал, поглядывая на своих людей, которые ждали, что он скажет, ничуть не меньше голландцев. Наконец ответил:
– Есть на морях немало дел справедливости, еще только ожидающих своих гёзов. Путь «Юстуса» не близок…
– Я понял, – кивнул Ван Хаар. – Капитан «Юстуса» имеет свидетельство от своего государя.
Месяц покачал головой, лицо его как бы потемнело:
– У волка всегда наготове свидетельство для овцы.
Ван Хаар, поразмыслив над этими словами, вздохнул и что-то с сожалением сказал своим людям по-голландски.
