Смит с женой поселились в заброшенной гробнице на восточных скалах гор Гизы, где когда-то жил Виз.

Летучих мышей за последние годы меньше не стало, и вечерами Смиты наблюдали, как те тучами покидают пирамиду: «Этот исход продолжался почти двадцать минут практически без перерыва». Мышей тут же хватали подлетавшие к пирамиде многочисленные ястребы и совы.

Смит привез с собой самые совершенные для того времени измерительные приборы. В частности, у него был металлический шест длиной почти двести семьдесят сантиметров со встроенными на обоих концах термометрами, чтобы выявлять малейшие перепады температуры, что могло помочь обнаружить новые коридоры. Смит привез и высокоточную аппаратуру для астрономических наблюдений.

Смит пробыл в Египте четыре месяца и сделал точнейшие измерения Великой пирамиды, которые частично подтвердили, а частично опровергли его предположения. Тем не менее Смит сделал вывод, что пирамида «свидетельствует об удивительно глубоких познаниях астрономических и географических дисциплин… существовавших на 1500 лет раньше, чем начала этих наук познали древние греки».

От Королевского общества Смит получил золотую медаль, а результаты своих исследований изложил в трехтомной монографии «Жизнь и работа у Великой пирамиды в январе, феврале, марте и апреле 1865 года». Однако, приведя в этом труде множество новых данных, Смит так и не смог объяснить, откуда египтяне могли знать все эти науки. Он отнес эти знания на счет Божественного провидения: «Библия говорит нам, что в доисторическое время Творцом всей мудрости, ради неких особых и неизвестных нам причин, были переданы избранным людям знания и метрические требования к постройкам». В век бурного развития науки такие откровения популярности Смиту не снискали, и над ним начали откровенно посмеиваться. Впрочем, никто другой тоже так и не сумел дать ответа на вопрос, каким же образом древние египтяне могли располагать столь глубокими познаниями.

Не обращая на все это внимания, Смит продолжал свои вычисления и вскоре нашел, что пирамида возводилась в пропорции 10:9, то есть на каждые десять единиц высоты пирамида увеличивалась на девять единиц в ширину. Смит решил, что эти пропорции символизируют обращение Земли вокруг Солнца. Умножив высоту пирамиды на 109, он получил 146944000 километров, что, по его мнению, составляло величину радиуса земной орбиты. И снова был поднят на смех. Правда, позднее ученые установили, что этот радиус действительно варьируется в пределах от 145600000 до 147200000 километров. Отнесем результат Смита к простым совпадениям?

Теориями Тейлора и Смита увлекся инженер-механик Уильям Питри (Петри). И решил, чтобы положить конец спорам, провести технически безупречные измерения пирамиды.

На конструирование совершенных секстантов, теодолитов и верньеров у него ушло двадцать лет. Его сын Флиндерс также загорелся идеей отца. И занялся для начала измерениями в Англии. Он объехал всю страну и даже издал по результатам своих измерений книгу про Стоунхендж.

В 1880 году Флиндерс Питри, которому уже исполнилось двадцать шесть лет, прибыл наконец в Египет. Подобно своим предшественникам, он расположился в заброшенной гробнице.

Сначала Питри сделал то, чего не мог сделать Смит: провел высокоточную тригонометрическую съемку всего холма Гизы – местности вокруг главных пирамид, а также окрестных храмов и стен, относящихся к комплексу. Чтобы ему не мешали, он демонстративно расхаживал у пирамид в нижнем розовом белье, и туристы старались держаться на расстоянии.

Затем он произвел обмеры пирамиды и данные получил весьма точные: большинство его инструментов позволяли осуществлять съемку с точностью до 1/200 доли сантиметра, а некоторые – до 1/2000.

Исследовав саркофаг, Питри пришел к выводу, что у древних египтян имелись пилы с длиной полотна около 2,7 м, зубья которых были сделаны из твердых драгоценных камней. А чтобы выдолбить камень изнутри, они пользовались буром с фиксированной режущей кромкой, возможно, из алмаза или корунда. Также Питри подсчитал, что для обработки гранита подобным инструментом необходимо усилие в две тонны. Но каким образом это можно было обеспечить, он понять так и не смог: «Сказать правду, современные буры не смогли бы сравниться с древнеегипетскими… такая блестящая работа свидетельствует о наличии в древности инструментов, которые мы только сейчас начинаем изобретать заново».

Грэм Хэнкок в своей книге «Следы богов» пишет об обработке ниши в саркофаге из Великой пирамиды:

«Как считал Петри, для этого египтяне должны были „…перейти от возвратно-поступательного резания к вращательному, как бы свернув пилу в трубу; проделав образовавшимся трубчатым сверлом кольцевые канавки и выломав оставшиеся стержни-керны, они могли с минимальными затратами труда выбирать большое количество материала. Диаметр этих трубчатых сверл лежал в диапазоне от 6 до 130 миллиметров, а ширина режущей кромки – от 0,8 до 5 миллиметров…“.

Разумеется, Петри признавал, что никому из египтологов не удавалось найти самих алмазных сверл и пил. Однако характер поверхностей, обработанных сверлением и пилением, убедил его в существовании подобных инструментов. Заинтересовавшись этой проблемой, он расширил свои исследования и, не ограничиваясь саркофагом камеры царя, распространил их на много других изделий из гранита и керны, которые он собрал в Гизе. Чем глубже он исследовал проблему, тем более загадочной становилась камнерезная технология древних египтян: „Достойным удивления является величина сил резания, о которой свидетельствует скорость, с которой сверла и пилы проходили сквозь камень; по-видимому, при сверлении гранита 100-миллиметровыми сверлами на них действовала нагрузка не менее 1–2 тонн. У гранитного керна № 7 спиральная риска, оставленная режущим инструментом, имеет шаг вдоль оси отверстия, равный дюйму (25,4 мм) при длине окружности отверстия 6 дюймов (152,4 мм); этому соответствует потрясающая скорость резания… Такую геометрию спиральных рисок нельзя объяснить ничем, кроме того, что подача сверла осуществлялась под огромной нагрузкой…“

Не странно ли, что на так называемой заре цивилизации, свыше 4500 лет назад, древние египтяне располагали сверлильными станками индустриальной эпохи с усилием на шпинделе в тонну и больше, что позволяло им врезаться в твердые камни, как в масло?

У Петри не было объяснения этой загадке. Также не мог он объяснить, каким инструментом были вырезаны иероглифы на диоритовых чашах времен IV династии, которые он отыскал в Гизе: „Иероглифы прорезаны в диорите чрезвычайно острым инструментом, а не процарапаны или прошлифованы, о чем свидетельствуют кромки линий…“

Это чрезвычайно удивило педантичного Петри, поскольку он знал, что диорит – один из самых твердых камней на Земле, намного тверже железа. Но, оказывается, в Древнем Египте его прекрасно резали с высокой точностью при помощи какого-то неизвестного гравировального инструмента:

„Поскольку ширина линий всего 0,17 миллиметра, очевидно, что твердость режущей кромки инструмента должна быть выше, чем у кварца; кроме того, ее материал должен быть достаточно вязким, чтобы не рассыпаться при такой острой кромке (порядка 0,13 мм). Известно, что удавалось гравировать параллельные линии с шагом всего 0,8 мм“.

Иными словами, речь идет об инструменте, конец которого, острый как иголка, имел настолько высокую, чтобы не сказать – исключительную, твердость, что легко погружался в диорит и делал в нем бороздки… Что это за инструмент? Как с ним работали, как прилагали необходимые усилия, как выдерживалась точность, необходимая для проведения параллельных линий с шагом 0,8 миллиметра?

Но трубчатые сверла с алмазным зубом, использование которых для обработки саркофага камеры царя предположил Петри, еще можно себе представить. Труднее, но тоже возможно, вообразить неизвестный инструмент для гравировки по диориту, особенно если допустить существование в 2500 году до н. э. намного более высокого уровня технологии, чем готовы признать египтологи.