Я прокусила губу почти до крови. До меня наконец дошло, что выхода у меня нет. Он видел, что я все поняла, и снова заговорил почти ласково, правда, с некоторым оттенком насмешливости:

– Ну послушай же меня. Я пятую неделю ни одной женщины не видел. Per Bacco![5] Ты этого понять не можешь. Ну, так вот, если ты будешь вести себя хорошо, я обещаю тебе держать тех парней на расстоянии. Они к тебе больше и не приблизятся. Как тебе нравятся мои условия? По-моему, раз уж ты такая добродетельная, лучше согласиться на одного сержанта, чем на нескольких солдат.

Он ввернул в свою речь итальянское ругательство, и сердце у меня снова екнуло. Потом я осознала, что он говорил и что предлагал. Надо крикнуть ему, что он мерзавец, что я никогда не пойду на такое, что не соглашусь на его гнусные условия… Но я молчала, слишком хорошо зная, что произойдет в случае моего отказа. Жосслен со своей свитой еще был там, во дворе.

– Ну, что так долго молчишь, красотка?

От бессильного гнева я сжала зубы. В горле у меня стоял комок, щеки горели. Не глядя на сержанта, я молча кивнула.

– Да только уговор, не кривляться и не строить из себя мученицу. Я этого терпеть не могу. И я не собираюсь тебя насиловать…

– Что тебе нужно?! – не выдержав, крикнула я.

Меня захлестнуло яростное возмущение. Он что, предполагает, что я буду изощряться, чтобы ублажить его? Да у меня внутри все переворачивается от отвращения!

– Только не надо дергаться и скрежетать зубами, красотка! Все, что от тебя требуется, – это позволить мне сделать свое дело. Мне показалось, ты согласна?

Мое молчание было ему ответом. Сержант потянулся ко мне, медленно опрокидывая на солому, а я даже не имела права на сопротивление. Мы заключили сделку… Черт возьми, какая мерзость! Содрогаясь от отвращения, я чувствовала его прикосновения к моей коже. Он пытался не проявлять грубости и не причинять мне боли, но именно это было для меня всего невыносимее. Лучше бы все кончилось побыстрее, и я осталась одна.

А вдруг он меня обманет? Подобные ему негодяи способны на что угодно. Мне тоже следует быть похитрее… Я спокойно лежала, ожидая, пока он возбудится до такой степени, когда торговаться ему труднее всего. Я помнила слова легкомысленной Изабеллы де Шатенуа, облетевшие весь Версаль: «Мужчины смягчаются тогда, когда твердеют». Я подождала, пока его руки от моей груди скользнут к бедрам, поднимут юбку, добираясь до того, что ему нужно больше всего… Именно в этот момент я с силой его оттолкнула.

– Эй, не так быстро! Мы еще не все обсудили.

Когда он наваливался на меня, по прикосновению его напряженной мужской плоти я поняла, что он полностью готов, и выбрала подходящую минуту. Удивленный и рассерженный, он взглянул на меня.

– Что еще такое?

– Поклянись мне в том, что ты обещал.

Я полагала, он из деревни, стало быть, суеверен и не сможет нарушить клятву, – если, конечно, она будет достаточно сильной. Наши глаза встретились. Что-то смутно-знакомое уловила я в его черных глазах… Господи, неужели мы уже встречались? Нет, такого не может быть. И все же я убеждалась, что в облике сержанта есть что-то близкое мне. А этот акцент? Он до ужаса мне знаком!

– В чем я должен поклясться?

– В том, что не позволишь своим солдатам приставать ко мне.

Не колеблясь ни секунды, он решительно произнес:

– Клянусь землей, на которой я родился, клянусь могилой моей матери, клянусь честью моих предков, я сделаю так, как обещал.

Что он сказал? Мне показалось, что я слышу что-то знакомое-знакомое, но полузабытое, стершееся за много лет… Он поклялся землей, могилой матери и честью предков. Да это же самая обычная тосканская клятва! Так клялись там, в моей деревне на берегу Лигурийского моря! Недаром мне и акцент этого сержанта показался знакомым. Неужели он мой земляк?

Его рука коснулась моих плеч.

– Надеюсь, это все?

Я открыла рот, чтобы ответить, но со двора донесся шум, и кто-то громко крикнул:

– Эй, Риджи! Привезли мятежников, где разместить?

Сержант недовольно поднялся, распахнул дверь и грубо крикнул в ответ:

– Обратитесь к Жосслену, он все устроит. Не приставайте ко мне больше, черт побери!

Я почувствовала, что глупею. Уж не послышалось ли мне? Какую фамилию я слышала, – Риджи? Именно Риджи? Он вернулся, снова оказался рядом.

– Это тебя называли Риджи? – спросила я почти тупо.

– Меня, – недовольно и поспешно подтвердил он, явно раздраженный. – Уж не поторопиться ли нам? Хватит пустой болтовни, я хочу поскорее получить свое. Ну, давай! Надеюсь, нам больше никто не помешает.

Прикусив губу, я молча смотрела на него. Конечно, это Розарио. Сомнений быть не может. От Джакомо я знала, что он служил в республиканской армии, был ранен, лежал в госпитале, получил чин сержанта. Розарио Риджи, мой старший брат, негодяй и подонок, готовый изнасиловать собственную сестру.

– Что ты сидишь, словно мертвая?

Неудержимая волна возмущения поднялась в груди. Как же так могло случиться? Мне всю жизнь будет стыдно за его поведение, за то, что мой брат – такой гнусный тип.

– Ты Розарио Риджи? – еще раз спросила я.

– Я! Я! Черт возьми! Мы можем продолжить?

Я отшатнулась от него, лицо у меня было искажено гневом. Не в силах сдержать себя, я подняла руку и ударила его по лицу. Это была увесистая оплеуха – все, на что я была способна.

– Мы продолжим! – задыхаясь, злобно пообещала я. – Мы непременно продолжим, да только ты забыл поздороваться, любезный братец!

Щеки у меня пылали от стыда. В кого он превратился? В обыкновенного преступника, для которого война – промысел, грабеж и насилие. Целые орды таких негодяев бродят нынче по Франции. И мой брат – один из них! Он даже командует ими!

– Мерзавец, подлец, ублюдок! – твердила я, сжимая кулаки. – Развратная рожа! Тебя бы следовало повесить за то, что ты стал таким дерьмом! Я в жизни не встречала никого гнуснее тебя!

Во мне бушевал гнев. Сержант смотрел на меня, и ярость, вызванная моей пощечиной, постепенно сменялась на его лице недоумением.

– Какой я тебе братец?

– Черт побери, это верно. Какой ты мне брат? Ты сам Сатана!

Словно не слыша моих слов, он тихо и неуверенно произнес:

– Ритта?

Тяжело дыша от злости, я молчала. Теперь я знала, что не ошиблась. Этому субъекту на вид двадцать пять или двадцать шесть лет – как раз столько, сколько должно быть Розарио. Он мой брат. И именно он заставил меня испытать такое сильное унижение. Пользуясь моим безвыходным положением и своей властью, он вынудил меня так унизиться. Конечно, он не знал, что он мой брат. Но это ничего не меняло, это лишь доказывало, что он чудовище по натуре, что он с любой женщиной готов поступить таким образом.

– Ритта? Правда?

– Не произноси моего имени, мне это противно! – вскричала я, дрожа от гнева.

– Так ты моя сестра?! – пораженно произнес он.

У нас обоих не было слов. Каждый невольно вспомнил, когда мы расстались. Это было тринадцать лет назад, в Сент-Элуа. Отец не пожелал содержать моих братьев – он назвал их тогда «племенем Риджи». Наверное, Розарио уехал с Джакомо в Париж. Кто его сделал таким негодяем? Я вспомнила все, что случилось накануне, и возмутилась снова.

Он попытался взять меня за руку, но я поспешно вырвалась.

– Нет-нет… Не прикасайся ко мне.

– Это верно. Мы стали чужими.

«Он мой брат». Я знала, что это правда, и не верила. Этот могучий молодой парень, сидевший рядом, казался мне совсем чужим мужчиной. Я помнила Розарио ленивым толстым мальчишкой. Теперь он не был толстым, но прежнюю медлительность в движениях можно было заметить. И ходит он все так же, вразвалку…

– Нет, это надо же! – повторила я. – Что ты мне предлагал! На твоем месте я бы умерла со стыда.

– Не болтай чепухи. С какой стати мне умирать? Между нами ничего не было. Да я и не знал, что ты моя сестра.

– А крест, крест на шее у тебя есть, мерзавец? Внутри у меня все переворачивалось.