— А внук, Ирина, где?
— Да вот неделю уж хворает. Горло болит.
— Болезнь не беда, коли есть хлеб да вода. Хлеб выкормит, вода выпоит, — изрек дед и скинул с плеч бурый полушубок.
— Все шутки шутишь, — осекла его дочь. — А одежонку давно уж сменить пора.
— Сменить не тесто месить, — Никодим Кузьмич отдал ей полушубок.
Шаркнул по блестящему паркету сапогами, прошел в комнату.
— Философ, тоже мне. — Дочь взяла полушубок за воротник и повесила в передней на гвоздь.
Тем временем из комнаты донесся радостный смех Славки. Позабыв про больное горло, внук бросился деду на шею:
— Ура! Деда приехал!
— Приехать не напасть, как бы после не пропасть!
— Да ты, деда, все стихами говоришь!
— А как же, — поддакнул Никодим Кузьмич. — Небось круглый год в лесу живем. А природа-то, она к сочинительству располагает.
— Точно! — вскрикнул Слава. — «Унылая пора! Очей очарованье!..»
— А то как же, — подмигнул дед. — Чарованье оно и есть. А ну, стой, егоза!
Старик долго развязывал тесемку, пока не выудил из мешка гроздь багряной рябины:
— Урожай ее в лесу нонче богатый. А эта уж морозцу отведала.
— Сладка, и горчит капельку, — попробовал ягоду внук.
— В нашей-то деревне ее северным виноградом величают…
— Какой виноград, папаня? — в комнату вошла Ирина. Увидела Славку, аппетитно жующего ягоды, поморщилась:
— Батя, ты и вправду зарос совсем. Ведь рябину-то мыть надо.
— И-их, дочка, — старик махнул сухой узловатой рукой. — Кто ж лесную ягоду лучше дождя вымоет?
Но дочь тут же отобрала у Славки рябину и пошла мыть под краном:
— Авось не в лесу живем…
— А в лесу как? — помолчав, спросил внук. — Листопад?
— Да, — задумчиво пробасил дед. — Прямо ярмарка. По ночам лист светится…
— Неужели светится? — вздохнул Слава.
— Точно…
— Все о пустом толкуете… — Мать подала сыну тарелку с ягодами. — Лучше расскажи, как вы там живы-здоровы?
— Живем не тужим, лесу служим…
— Ну ты-то еще служака, вижу! А мать как?
— Больно ноги у ней к ненастью ломит. Врачи говорят: ревматизма это. А так ничего. Пожара в это лето не слыхать было. Шелкопряду тоже немного.
— Кого? — спросил Слава.
— Гусеница такая вредная. Листву уничтожает, — пояснила мать.
— А еще что?
— Да как же… Пионеры у нас молодцы. Школьное лесничество на Прошкином верху сообразили. Опять же дерева молодые садят.
Дед говорил о лесе, словно о ребенке, отчего и сам тоже казался ребенком.
— А у тебя, видать, новоселье?
— Да все неплохо, папаня. Квартиру вот весной получили. Михаил диссертацию защитил. Я — плановиком в министерстве…
— А внук?
— Что внук? Сам видишь, какой вымахал. Отца скоро догонит. Да вот дисциплина хромает.
— Ишь ты, перец, значит!
Дед Никодим подсел к Славке и поведал ему о лесных секретах. О том, как осенью родятся в лесу лопоухие зайчата-листопадники. Как ночами веселит округу желтоглазый чародей-филин. Как медведь по весне в узкой протоке ловит сома.
Спустя час пришел с работы отец Славки. Высокий, немного сутулый человек в очках с тонкой золотой оправой.
Дед шутливо раскланялся с ним:
— Академику Михал Андреичу мое почтенье!
Мать стала накрывать на стол.
Весь вечер дед был тих, робел перед ученым зятем.
А наутро он проснулся по привычке чуть свет. Глянул в окно и замер: первый, робкий снег облепил тополя, крышу соседнего дома, забор; прибрал землю, будто к светлому празднику. И первыми гостями на этот праздник явились снегири. Они рядком уселись на подоконник, каждый гордо выпятил грудь в ярко-красном жилете.
Дед не выдержал и разбудил внука:
— Слав, глянь-ка! Какие красавцы прилетели!
Мальчик спросонья не разобрал слов деда, но привстал постели и глянул в окно:
— И правда…
— Снегири — серебряные гусли зимы!
— А почему они «снегири»? — спросил внук.
— С первым снежком к нам на побывку с севера прилетают. Снеговая птица, значит…
— Что они едят зимой?
— Да что поверх снега торчит. Сорняки разные чертополох, репейник, татарник. Рябина для них лакомство.
— Вот здорово! Давай им ягод бросим… — обрадовался внук и полез открывать форточку.
На шум пришла мать:
— Слава, что вы тут затеяли спозаранку?
–. Снегирей рябиной кормим…
— Каких еще снегирей! А ну, марш в постель!
Когда сын улегся, Ирина Никодимовна выговорила отцу:
— У нас в доме в эту пору все спят еще…
— Ну-ну, — спохватился дед. — Спите себе на здоровье. А я собрался было по городу, по магазинам… Бабкин наказ выполнить надо.
К обеду дед вернулся. Втащил на середину комнаты свой мешок. Уселся рядом и не спеша стал доставать покупки. Пузатый голубой чайник. Нарядный платок. Гармонь-трехрядку. Затем отстегнул две верхние пуговицы полушубка, и… рыжий с белым фартуком на груди лобастый щенок заплясал по полу.
Щенок от яркого света зажмурился, прикусил розовый язычок и легонько заскулил.
— Смотри, какого я тебе Пирата привел! От дома, видеть, отбился…
— Порода какая? — спросил Слава.
— А ты глянь на лоб. Сразу видать: из умных… Тут дед достал кусок сахару. Расколол его и стал учить щенка разным фокусам.
Пират прыгал на стул, служил и даже плясал под гармошку.
И так развеселились, разошлись дед с внуком, будто им обоим было сейчас по двенадцати лет.
Даже строгого взгляда Ирины Нмкодимовны они не заметили.
— С новосельем вас! Да с прибавлением! — пробасил дед, кивнув на щенка. А Пират довольно тявкал и катался по полу, Он вовсе не подозревал, что речь идет о нем, о его судьбе.
— Что же мы с псом теперь делать-то будем? — взмолилась Ирина Никодимовна.
— Как чего? Тварь живая… Неужто на улицу? Да и Славке польза немалая. Собаку любить научится и к человеку хорош будет. Не так ли, перец?
— Так, дедушка. Я по радио слышал, что американцы крокодилов в ванной держат. А то — щенок…
— Крокодилов… — Ирина Никодимовна поправила упавшие на глаза волосы. — Тебе, неслуху, только позволь…
— Да-а-а… — тяжело вздохнул дед, потрепал вихрастую голову Славки, молча стал укладывать покупки обратно в мешок.
В тот же вечер, обняв внука и пожелав дочери и зятю доброго здоровья, Никодим Кузьмич вместе с голубым чайником, мешком и щенком Пиратом уехал к себе в лесничество.
А внуку оставил на память гармонь-трехрядку. Когда-то Слава, несмотря на уговоры родителей, наотрез отказался учиться играть на скрипке. А теперь частенько после уроков берет в руки гармонь…
Вздыхают мехи — и Славик вспоминает деда, его веселые прибаутки, багряную рябиновую гроздь, красногрудок-снегирей, забавного щенка Пирата…
А еще он мечтает летом поехать к деду в лесничество. Туда, где родятся лопоухие зайчата-листопадники, Где в узких протоках косолапый медведь ловитсома и где веселит по ночам округу желтоглазый чародей-филин.
ТЕТЕРЕВИНАЯ ПЕСНЯ
В воскресенье отец разбудил меня, когда было еще совсем темно.
— Всю красоту проспишь, соня. Вставай-ка живо! На тетеревиный ток опоздаем!
Я с трудом очнулся от дремы, наскоро умылся, выпил кружку молока, и мы двинулись в путь.
По рыхлому снегу ступали наугад, то и дело проваливались в колдобины. Прямого пути не было, пришлось сделать крюк — обойти низину, и тут я вспомнил:
— Ружье-то забыли…
— Не беда, — успокоил меня отец. — Не за тем идем…
Я опустил голову: что же делать в лесу без ружья?! Миновали железнодорожное полотно и через поле по узкой тропе заспешили к еще сонному, голубеющему вдали лесу.
Апрельский воздух тревожно и свежо пах талой землей. У дороги вербы в серебряном пуху. Внезапно отец остановился, затаил дыхание… Вдали, в березняке, кто-то робко, неуверенно бормотал.
— Кто это проснулся? — спросил я.
— Тетерев-косач, — ответил отец.
Я долго приглядывался и заметил на деревьях больших черных птиц. Мы спустились в овраг и подошли к ним ближе.
